Ольгерд стоял у окна. Фонари не горели, звезды не были видны — ничто не мешало ночи властвовать над этим маленьким кусочком мира. Таким привычным, в чем-то даже уютном, за последние годы ставшим почти родным. Единственный угол, где он смог найти хоть какой-то покой, который, казалось, не обретет уже никогда. И лес через дорогу шумел, дружелюбно кивая кронами — да, ты наш, ты с нами.

На детской площадке залаяла собака. Он вздрогнул. Собака лаяла и лаяла, то ли ругалась, то ли жаловалась на судьбу — он не мог разобрать, она захлебывалась лаем, не давала одному слогу замолкнуть, выпевала новый. Он никогда не любил таких вот брехливых шавок, которым лишь бы поорать.

И тут его словно током пронзило. Собака. На его территории, в его владениях! Собака…

Но как?! Они же боялись его! Они чувствовали… То, чего уже давно не было, но запах остался навеки — и поэтому верные спутники людей обходили его стороной. Они ему не доверяли, знали, что такие, как он, легко рвали их подопечных во все времена. Этот страх и недоверие были у них в крови, передавались из поколения в поколение, впитывался с молоком матери.

Старый диван скрипнул. Ася перевернулась на другой бок, и одеяло начало медленно сползать на пол.

Ольгерд отвернулся от окна, поймал одеяло. Девушка поежилась и зашарила рукой, ища, чем бы укрыться, чтобы спастись от холода. Он вздохнул и подсунул ей покрывало, заботливо его подоткнул. И увидел, что она улыбается во сне.

Он еще немного постоял рядом с ней, потом пошел на кухню. Пить кофе, читать нудную потрепанную книжку и, по возможности, не думать о прошлом.

Волчица, только что мирно спавшая, настороженно подняла уши. Потом открыла глаза. И уставилась в пространство перед собой с таким укором, словно весь мир был перед ней виноват, а извиняться не желал.

Ольгерд поморщился и отложил книгу. Часы показывали начало четвертого, а роман, заявленный как приключенческий, все больше напоминал записки неудовлетворенного и оттого жестоко мстящего всем женщинам мужчины. Отчаянно хотелось спать — он соврал Асе, когда говорил, что спит днем, он обычно вставал часов в восемь, в исключительных случаях — в десять. Но иначе она бы вряд ли согласилась остаться, да еще и занять единственное спальное место в квартире.

Он не понимал себя. Он никогда не нуждался в чьем-либо обществе! Он всячески сводил взаимодействие с окружающим миром до минимума — например, из всего дома он общался только с бодренькой старушкой с первого этажа, которая делала для него покупки. Сам он магазины терпеть не мог, а ей не составляло труда доехать до рынка, попутно посплетничав с многочисленными подружками. Да и разве можно было назвать это общением…

А Ася сразу завладела его мыслями. Нет, не как девушка — он отдавал себе отчет в том, что она еще действительно очень маленькая, школьница. Она заинтересовала его как человек, как собеседница, как та, о ком можно заботиться и не получать в ответ недоуменно-злых взглядов. Он смотрел в ее пронзительно-голубые глаза и видел в них понимание… Нет, не такой была та…

Ольгерд тряхнул головой и наградил себя самыми крепкими выражениями, какие только смог вспомнить.

— Забудь! — сказал он вслух, глядя на волков на холодильнике. — Забудь! То, что было, не вернуть! Не вороши прошлое, тогда не будет больно.

Увещевание помогло. Он снова взял книгу и углубился в чтение.

Асю он разбудил в половину одиннадцатого. Она никак не хотела просыпаться, он даже был вынужден пойти на крайние меры, напомнив о том, что еще вчера она боялась гнева матушки, что на фоне ее нынешнего нежелания переместиться в родные пенаты выглядело несколько подозрительно.

Наконец девушка смогла поднять себя с кровати. Ольгерд проверил температуру — и облегченно вздохнул: она была в норме.

— Да что ты переживаешь, у меня иммунитет такой, что на троих хватит, — отмахнулась Ася и ушла в ванную умываться.

Несколькими минутами позже он позвал ей завтракать, немного смущаясь того, что предложить ей может только растворимый кофе и бутерброды с колбасой.

— Ой, ну что ты изображаешь заботливую наседку! — рассмеялась Ася. — Это замечательно, что ты не пытаешься впихнуть в меня весь дневной паек с утра, как это любит делать моя мама.

Ольгерд успокоился, но все равно чувствовал себя слегка неуютно. А еще он боялся, что Ася уйдет и больше не вернется…

Наконец со всеми утренними формальностями было покончено, девушка оделась в свою одежду, которая успела высохнуть за ночь, кое-как пригладила расческой растрепавшиеся волосы и поинтересовалась:

— Проводишь до остановки?

— Прости, — виновато улыбнулся Ольгерд, — но не могу.

— Ну ладно, — пожала плечами Ася. — Пока, что ли?

— Пока…

Он смотрел, как девушка уверенно открывает дверной замок, словно жила здесь уже как минимум лет десять. И вдруг неожиданно для себя сказал:

— Заходи в любое время, я всегда дома. А если не дома, то на качелях.

Ася обернулась уже на пороге.

— Обязательно, — пообещала она. — А теперь пожелай мне удачи в бою! Разговор с мамой может оказаться пострашнее встречи с волком темной ночью…

— Удачи, — автоматически ответил он.

Ася улыбнулась, поцеловала его в щеку и побежала вниз по лестнице.

А до Ольгерда с запозданием дошел смысл ее прощальных слов.

— Волк? Ночью? В городе?!

Но девушка его уже не услышала.

========== Глава 3 ==========

Обычай наш таков: на дверь по сто замков,

Мы боимся сквозняков и волков.

Песня Кирилла Комарова

21 сентября 1996 года.

Анна постояла немного перед подъездом, собираясь с мыслями. Ей надо было придумать, как объяснять матери столь длительное отсутствие — ушла утром в школу и вернулась только на следующий день. А ведь мама наверняка извелась, переволновалась, литрами пила валокордин… И уж точно знает, что и в каких выражениях сказать непутевой дочери.

Но бесконечно ждать было невозможно. Собравшись с духом, Анна толкнула дверь подъезда, бегом взлетела на свой этаж, открыла дверь своим ключом…

— Мам? — позвала она, входя.

Никто не отозвался. Анна решила, что мать ушла куда-нибудь, например, в магазин, потому что на работу не могла — как-никак суббота.

Девушка торопливо скинула куртку, повесила на крючок и пошла в свою комнату. Проходя мимо маминой, она краем глаза заметила в ней какое-то движение, но не сразу это осознала. Сдала назад, заглянула: мама сидела на кровати и вязала.

— Мам, привет, — робко сказала Анна.

Мать ей не ответила, даже не повернулась в ее сторону.

— Я, это… — девушка прикусила губу, — я вернулась, в общем.

И снова не получила никакой реакции. Постояла еще немного, наблюдая за движением спиц, в конце концов не выдержала, махнула рукой и все-таки ушла в свою комнату.

Мать не желала с ней разговаривать, не желала замечать. Анна ожидала чего угодно, но только не этого. Так обычно ребенок, обиженный старшим товарищем, начинает его игнорировать, считая, что его невнимание больно ранит. Нет, Анне, конечно, было неуютно из-за того, что ее в родном доме считают пустым местом, но куда больше она была возмущена детским поведением матери. Из-за этого ей даже не хотелось извиняться, хотя первоначально она была готова признать свою вину и обещать всячески исправиться.

Анна прошла по комнате, зачем-то провела рукой по столу, задумчиво посмотрела на оставшиеся в пыли дорожки. Да, давненько она не садилась за стол… Потом ее взгляд зацепился за чехол гитары, стоявший в кресле. Девушка поморщилась — суббота, а это значит, что у нее по расписанию занятия с Машей, ее преподавательницей по музыке. Ольгерд в ее мыслях занимал куда больше места, чем гитара, в начале этого учебного года бывшая наиболее желанной. И она бы с удовольствием вместо занятий рванула бы обратно, в ту странную квартиру на окраине в доме у леса…