Мама была на кухне, готовила обед. Я открыл холодильник в поисках чего-нибудь съедобного, когда она опять завела свою любимую пластинку:

— Олежка, тебе пора уже о будущем думать. Тебе скоро восемнадцать, совсем взрослый станешь.

— Да, мама, я в курсе, — отмахнулся я. — Если ты не заметила, то я получаю высшее образование.

— Я не о том. О семье надо думать. Когда ты меня внучатами порадуешь?

— Саша не хочет детей, — отрезал я.

— Что ты заладил — Саша да Саша, как будто не мужик! — крикнул отец из комнаты. — Сам должен решать, а не идти на поводу у бабы!

— Папа, я сам и решаю! — огрызнулся я. — Это моя жизнь!

— Ишь, как заговорил! — мама тоже начала сердиться. — Мы тебе эту жизнь подарили, мы вправе ожидать от тебя благодарности!

— Но вы не вправе проживать ее за меня. Я хочу быть с Сашей, я люблю Сашу и она любит меня. Я не буду рвать наши отношения только потому, что она вам не нравится.

— Да ты посмотри на нее! Не девка, а позор ходячий! У нее таких, как ты — вагон и маленькая тележка! Она вульгарна и не воспитана! Не понимаю, как мальчик из такой семьи, как наша, мог найти что-то в подобной деревенщине!

— Мама! — я ударил кулаком по столу. — Прекрати оскорблять Сашу! Она никогда до такого не опускается, в отличие от тебя!

— Как же! — снова вмешался отец. — Ты думаешь, мы не слышим, какие она тебе истерики закатывает ночами?

— Подслушивать неприлично, — прошипел я.

— А там даже подслушивать не надо! Так стонете потом, что весь дом слышит! — неожиданно раздался за моей спиной голос Оли. — Кто бы говорил о приличиях, братик!

— Да что вы о себе возомнили! — взорвался я. — Кто вы такие, чтобы диктовать мне, как мне надо жить?!

— Мы — твоя семья, — сложив руки на груди, сказала Оля. — И тебе неплохо было бы прислушиваться к нам. Твоя Саша тебя до добра не доведет. Кто знает, может, она наркоманка? Куда она у тебя периодически пропадает, а? Не знаешь? Вот то-то же! Доверяешь черт знает кому!

— Оля, что за выражения! — возмутилась мама.

— А Олег по-другому не поймет уже, — обернулась к ней сестренка. — Он у нас теперь крутой.

— Да что ты понимаешь! Сама еще малолетка, а уже лезешь в разговоры взрослых! — крикнул я.

— Я-то, может, и малолетка, только посознательней тебя буду, — отрезала Оля.

— Олег, прекрати повышать голос на сестру, тем более когда ты не прав, — приказал мне отец.

— Сынок, ну найди себе нормальную девушку… — взмолилась мама.

Зря они решили задавить меня количеством. Зверь внутри меня поднял голову и зарычал, низко и страшно. Я пытался задавить зарождающийся в груди рык, но не преуспел; самоконтроль сдавал позиции. Я понял, что сейчас превращусь, я кинулся вон из кухни… Но мне перекрыл дорогу отец.

— Куда собрался? — поинтересовался он.

— Пусти, — прошептал я, с трудом сдерживая волка. — Пусти, не то хуже будет.

— Ты еще и угрожаешь?..

Дальнейшее я помню как в тумане.

Первым с разорванным горлом упал отец, потому что стоял ко мне ближе всех. После чего я, вместо того, чтобы сбежать, как сначала и хотел, развернулся и двинулся обратно в кухню, уже на четырех лапах.

Сестренка смертельно побледнела, но нашла в себе силы загородить мать, которая хваталась за сердце и медленно оседала на пол. Я оскалился; уверен, моя измазанная кровью морда внушала достаточно ужаса, однако Оля не двигалась с места, видимо, твердо решив защитить родительницу от чудовища, пусть даже и ценой собственной жизни.

Волк, почувствовавший вкус крови на языке, уже не рассуждал об этике. Я не мог его остановить.

Оля отлетела в угол и сильно ударилась об стол. Впрочем, думаю, ей было уже все равно: она была мертва.

Матери «повезло» больше всех: она была без сознания, когда мои зубы сомкнулись на ее шее. Она не почувствовала боли, я уверен.

Потом я метался по квартире, пачкая пол, поскальзываясь на крови. Я не мог стать человеком, да и не хотел; я боялся, что мой разум не выдержит, если я взгляну на устроенную мной расправу человеческими глазами. Я выл и тявкал, бросался на стены, вновь и вновь обнюхивал тело сестры, словно надеялся, что она сейчас встанет…

В таком состоянии меня и нашла Саша. Она почему-то вернулась раньше, чем собиралась, открыла дверь своим ключом… Увидела трупы и сразу все поняла.

— Ольгерд! Ко мне! — крикнула она.

Я подбежал к ней, поскуливая, как щенок. Она схватила меня за шкирку и оттащила в ванную, там она засунула меня под душ и смыла всю кровь. Я думал, что она тут же поможет мне обратиться, но этого не произошло. Вместо этого она достала из сумки ошейник и поводок, нацепила их на меня, будто я был собакой. И вывела меня из квартиры, изображая, что просто пошла прогуляться с псом.

Надо ли уточнять, что больше домой я так и не вернулся?

Человеком она позволила мне стать только в лесу, в той самой сторожке, в которой я ночевал после первого обращения. Не знаю, что она сделала, но я вдруг осознал, что совершенно не чувствую раскаяния из-за содеянного. Мне казалось, что так произошло потому, что иначе и быть не могло; мне было немножко грустно из-за того, что я больше никогда не увижу сестренку, но и только.

Через три дня мы переехали в другой город. Выбирала его Саша, по одной ей известным причинам. Сняли квартиру на окраине и зажили как молодожены. Лето прошло относительно спокойно, я хотел было устроиться на работу, но Саша сказала, что у нее достаточно денег, чтобы содержать нашу маленькую семью. Мне пришлось подчиниться.

На новом месте никто не знал о преступлении, совершенным мной по отношению к своей собственной семье, все считали меня вежливым и умным молодым человеком, которому досталась потрясающая по красоте и доброте жена. Нас вполне устраивала эта иллюзия, она гарантировала, что никто не заподозрит в нас тех, кто извел всех бродячих собак в округе.

А еще тогда же Саша открыла в себе новый дар. Иногда она бегала волчицей без меня, но могла на расстоянии дотянуться до моего сознания и показать все, что считала нужным. Таким образом мы стали еще ближе, чем раньше.

Идиллия рухнула одним осенним днем. Я всего лишь помог соседской девчонке донести до дверей квартиры тяжелую сумку; разумеется, Саша узнала об этом и устроила скандал.

Она кричала, что я ей изменяю, что не ценю ее заботу, что думаю только о себе. Она кидала в меня посудой, от которой я едва уворачивался.

А мне вдруг вспомнились слова отца.

И я впервые в жизни повысил голос на Сашу. Потому что мне до смерти надоели несправедливые обвинения.

Эффект был неожиданным. На несколько секунд Саша замолчала и замерла, глядя на меня широко открытыми глазами. Она наверняка не думала, что я решусь ей хоть в чем-то перечить, особенно после всего, что она для меня сделала. А потом она зарычала и, мгновенно перекидываясь в звериную форму, бросилась на меня.

Дальнейшее я ничем объяснить не могу.

Я стоял, не двигаясь, не пытаясь защититься или тоже обратиться; зубы Саши почти сомкнулись на моей шее. Но в этот миг что-то словно взорвалось, нас ослепила яркая вспышка света. Мы оба упали, не удержавшись на ногах (и на лапах тоже).

Это событие словно отрезвило нас. Саша сделала максимально виноватые глаза и потерлась мордой о мое плечо. Я погладил ее по густой шерсти. И улыбнулся, ожидая, когда она превратится в человека, чтобы закрепить нашу «мировую».

Этого не происходило. Саша насторожилась; потом забегала по квартире. В таком беспокойстве я видел ее впервые.

Ей пришлось воспользоваться нашей мысленной связью. Она сообщила, что не может принять человеческий облик, попросила меня перекинуться.

Я не смог. Я знал, что надо делать, чтобы перейти в волчью форму, но это знание оказалось совершенно бесполезным! Словно кто-то взял и отсек у меня эту возможность.

Саша без объяснений поняла, что и я оказался беспомощным. Она приказала мне ждать. И убежала.

Через три дня она вышла на связь, чтобы сказать, что на нас кто-то наложил проклятье, которое заперло нас каждого в той форме, в которой мы находились на момент ссоры. Она пообещала найти это существо, наказав мне ждать ее, помнить и продолжать любить.