Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Мастер и Маргарита

Кот Бегемот и Коровьев-Фагот

1

Призрачно все

«Вечный покой», спотыкаясь на лирике,
Мимо него пролетает как МиГ,
А для кота, что упал у Москвы-реки,
«Есть только миг, ослепительный миг».
Чем дорожу я, глумясь и актерствуя?
«Мигом одним, только мигом одним».
Жизнь шутовскую отдал Воландерству я.
Просит мессир поВоландаться с ним.
Зря ты, Марго, меня за ухо дернула.
Тут я и понял Мазоха ль, Рембо ль.
Мне очевидна любви твоей формула.
В этой любви обязательна боль.
Я ж без болей, словно лампочку, голову
Выкручу враз, а затем украду.
Свист мой, похожий на арфу эолову,
Вырвет дубы и березы в саду.
Был я шутом, но не «сникерс», не «виспа» ведь
Жизнь у шута. Остывает мой пыл…
Клетчатый тоже приперся на исповедь.
Знаешь, когда-то он рыцарем был.

2

Знаешь ли, деточка…

– Брысь, черномазый! (Послал, но не матерно.)
Клеточки в тренде плюс адский дресс-код.
Ты приглядись ко мне, Рита, внимательно:
Трудно свой хлеб добывает Фагот.
Скучно без перчика, Риточка, пресно-то.
Вешаться впору, ядрит-ангидрид.
И хоть очко у меня уже треснуто,
«Воздух усталые силы бодрит».
Воланд велел подудеть на дуде его:
Рвать векселя и крутить вензеля.
Видела Рита, полет Лиходеева?
Разве сравнится с полетом шмеля?
Вырядил теток атласно-муарово,
И никаких мне за это ковриг.
Разоблачил при жене Семплеярова.
Кучу фальшивых червонцев настриг.
Больше не сыщешь в шалмане ни корочки.
Сколько дотла погорело жратвы!
Свисну, и все Воробьиные горочки
Ямками станут на карте Москвы.
Рыцарь, но слаб в фехтованье и боксе я.
Плоские шутки одни на уме.
Правда, Маргоша, навеки зарекся я
Впредь каламбурить о свете и тьме.

Собака Баскервилей

Доктор Ватсон

Я выжимал улики из-под палки,
А Шерлок понукал: «Не перегни».
Я не вступаю с мэтром в перепалки,
Ведь от бездоказательной фигни
На Бейкер-стрит подрагивают балки
И в канделябрах прыгают огни.
Но в этот раз платок на рот набросьте.
Я расскажу о тайнах черной трости.
Хозяин эскулапил понемногу,
И кое-кто пока еще живой.
Не раз лечил поломанную ногу
Писательнице с рыжей головой.
Поэту «Че» он вылечил изжогу
Уколом в центр мышцы тыловой.
Помазал йодом прыщ на морде мэра…
Пожалуй, всё о трости Мортимера.
«Нет ничего похожего в помине!» —
Воскликнул Холмс, а старая карга
Разулыбалась, глядя, как в камине
Изящная трясется кочерга.
Вдруг Хадсон подорвалась, как на мине,
К продолговатой скважине замка.
Гость поклонился: наше, мол, hello вам.
Я удивился сходству со Стебловым.
Гнусавый терапевт из Девоншира.
Нам прочитал легенду, а она
Поведала про помесь стаффордшира
И дикого арабского слона,
Который был доставлен из Алжира.
Врач рассказал, что это за страна.
Наворотил таких каменоломен,
Что я лицом стал вылитый Соломин.
«Запомни: баронет, а не виконт он,
А ты ему – надёжа и оплот, —
Сказал мне Холмс. – Бросай немедля Лондон.
Мне недосуг скататься до болот:
У юной мисс сорвал с груди кулон дон.
Дон Хулио у милой мисс Шарлотт… —
Потом высокопарно так: – А че ты?
Расследуй сам и высылай отчеты».
«Сэр Генри, распрощавшийся с Оттавой,
Усатый, хамоватый баронет,
Овсянку ест, зовет ее отравой,
Продажных женщин водит в кабинет…»
(Отчеты Холмс велел писать октавой.
Он не любил классический сонет.)
Я срифмовал отнюдь не бестолково,
Что баронет похож на Михалкова.
Я написал о людях неолита,
Что старый Френкленд – конченый дебил,
Про то, что мне на ужин не налито,
А Генри весь коньяк употребил,
Как ест и пьет болотная элита
В тумане, доходящем до стропил,
Что хрен с горы исчез, в тумане канув.
По внешности – артист В. Б. Ливанов.
Вчера сэр Генри втюрился в красотку,
Похожую на Купченко весьма.
Уж лучше заработал бы чесотку,
Чем это помутнение ума…
Я прочесал ту самую высотку.
Нашел в пещере два своих письма.
Возможно, что подробности излишни,
Но рядом Холмс был с трубкою из вишни.
Он мне сказал: «Сходи парашу вылей!» —
И скрипку взял из клена и сосны.
Собака выла, Холмс смычком подвыл ей.
Нюансы дела, стало быть, ясны…
Издатель мой «Собаку Баскервилей»
Успеет напечатать до весны.
Лицо убийцы Шерлоку знакомо:
Он вылитый Янковский из Ленкома.

Обломов

Андрей Штольц

Мой друг из породы святых лежебок.
Не бегал служить в департамент,
Ленился сажать под окошком дубок,
Для дома ваять фундамент.
В расплывшийся шар превращался овал,
Закутавшийся в халатик,
Но сына родил и Андрюшей назвал,
Как рулькой заел салатик.
Однажды проездом из Брянска в Париж
Я свел его с барышней Олей.
Сказал: «В облаках ты напрасно паришь.
Ныряй в ее рай бемолий.
Жиреешь, дружище, но вот в чем нюанс:
Под жиром дрожит мембрана,
Которую мигом разбудит романс
Вибрирующим сопрано.
Пошли поскорее, Обломов, щи на…
И пудинг, и кресло с пледом.
Плетешься, а эта обломовщина
Ползет за тобою следом.
Ты с Оленькой будешь верхом и пешком,
В обнимочку и впритирку.
Огреет любовь тебя пыльным мешком.
Мешок отнесешь в стирку.
Любовь – тяжеленный, но сладостный труд.
Пора покорять вершинку.
В Обломовке есть заболоченный пруд.
Для Оли сорвешь кувшинку.
Я еду в Житомир, оттуда в Париж,
Пока разберусь с Европой,
Ты подвиг Геракла не повторишь,
Но Муромца-то попробуй…
В награду от Оленьки – дружеский чмок,
Как вензелек с амуром…
Илюша пытался – не смог, занемог:
Обломовка, чай, не Муром.
Да так и отчалил в бездонный астрал,
Где нет ни долгов, ни правил.
Он дерево выдрал, именье проспал,
А сына родил и сплавил.
3
{"b":"694182","o":1}