4.Ниндзя.
Мы заканчиваем отстрел КМПВ, заканчиваем полевой сезон и возвращаемся на базу в Ханты, а я отправляюсь в камеральное бюро партии или просто в аморалку – знакомиться с обработкой и интерпретацией полевых материалов в партии. Проходит пару дней и меня вызывают, и знакомят с Еленой Владимировной Коровяцкой, оператором второго летного отряда партии, который выполнял точечные сейсмические зондирования. Е.В. была уникальная женщина. Это была, насколько я знал, единственная женщина-оператор СС в истории суровой тюменской сейсморазведки, и это была профи высокого класса. Это была невысокая миловидная женщина – всегда ухоженная, спокойная и ироничная. Она была элитой Тюменской сейсморазведки и под нее проектировали работы. За ней охотились начальники партий, но доставалась она только самым авторитетным и пробивным. И мне предлагают полетать вместе с ней на выполнение точечных сейсмозондирований (ТЗ) в центральной части Западной Сибири! Надо сказать, что именно с ТЗ было связано маленькое чудо, которое я сотворил при окончании института. Дело было в том, что во время моей летней преддипломной практики в партии ВНИИ Геофизика в районе Берёзова мы отработали небольшой сейсмический профиль по Оби именно с помощью ТЗ и убедились в возможности применения их для выделения и прослеживания сейсмических границ. И вот зимой, обдумывая тему своего диплома у меня неожиданно появилась идея предложить сейсмические ТЗ с использованием воздушного транспорта для построения предварительной структурной карты центральной части Западносибирской платформы. Мой рецензент – начальник Главка сейсморазведки А.И. Богданов, не понял ни меня, ни мой смелый диплом и, к моему огорчению, поставил мне только ХОР. А это, по канонам защиты дипломов, был приговор! И вот, я уже сижу со своей институтской группой в аудитории МГРИ на Моховой. Идет защита наших дипломов. Я – последний на сегодняшней защите. Передо мной закончил свою защиту наш комсорг, Игорь Яковлев. Гос. Комиссия сейчас обсуждает его защиту, а я, не теряя времени, с помощью моих товарищей развешиваю на стендах свои плакаты и ватманы с сейсмограммами и диаграммами и возвращаюсь на своё место. У меня потеют руки. Сосёт под ложечкой. Это волнение. Волнение спортсмена перед решающим стартом. И, к тому же, я сам себе усложняю жизнь. Я решил биться до конца за свои идеи! Но это – сверхзадача. Опровергнуть во время защиты оценку рецензента, да еще, выставленную начальником Главка сейсморазведки страны – ну так – это просто высший пилотаж! И вот я уже стою перед Государственной Комиссией. Один против 8-ти ученых мужей и одного представителя Министерства. За окном – яркое майское солнце и в аудитории немного душновато. Некоторые держат в руках свежие утренние газеты у лица, скрывая одолевающую их зевоту. У меня 15 минут для выступления. Я должен захватить всё внимание Комиссии на это время и обрушить на неё свои тезисы. Я начинаю решительно и уверенно. Звучит первый тезис. Стране нужны новые нефтегазоносные провинции. И газовый фонтана из Березовской опорной скважины в 1953 году обещает нам, что именно Западная Сибирь с её необъятной территорией должна стать этим новым нефтегазоносным Клондайком страны. У комиссии просыпается интерес, а я прибавляю темп и перехожу ко второму тезису. Геохронологические и петрографические исследования этой территории в целом говорят о том, что в процессе своего развития этот регион неоднократно подвергался трансгрессии и регрессии древних морей, которые привели к чередованию морских и континентальных отложений в мощной мезо-кайнозойской толще Зап. Сибирской платформы. В то же время богатая растительная фауна, древние микроорганизмы и влажный теплый климат благоприятствовали для образования УВ непосредственно на самой территории Западносибирской платформы. Далее звучит следующий тезис. Отсутствие интенсивных тектонических движений, с одной стороны, говорит о том, что не было серьёзных предпосылок для серьёзной миграции сформированных залежей УВ в соседние регионы, а с другой, о наличии благоприятных условий для образований унаследованных структур, являющихся идеальными ловушками для УВ. В аудитории стоит напряженная тишина. Все захвачены моим выступлением и перспективами нефтегазоносности Зап. Сибири. Анализ имеющихся сейсмических материалов показывает, что такое спокойное чередование циклов осадконакопления на данной площади привело к формированию уникальных сейсмогеологических условий на большей части территории Зап. Сибири. Так, внутри толщи мезо-кайнозойских отложений имеются протяженные сейсмические отражающие горизонты, приуроченные к геологическим границам с выдержанными динамическими характеристиками. И вот уже звучит последний тезис. Эти уникальные сейсмогеологические условия позволяют начать широкомасштабные поиски и разведку залежей УВ на территории центральной части Западносибирской платформы на основе детальных сейсмических исследований. Однако этой детальной сейсмической разведке должны предшествовать рекогносцировочные работы для выбора перспективных площадей. В качестве таких работ могут служить площадные ТЗ или точечные сейсмозондирования с помощью АН-2, которые предлагаются в настоящем дипломе и которые снимают все ограничения сейсморазведки в Зап. Сибири, связанные с её труднодоступностью, поскольку её многочисленные озера являются идеальными посадочными площадками и зимой, и летом. Следует небольшая пауза. Я успеваю немного отдышаться. И на меня тотчас обрушивается шквал вопросов. Простые, сложные, каверзные, “на засыпку”. По тезисам, по плакатам, по диаграммам, по скважинам. Вопросы ссыпается со всех сторон. Проснулся дар речи даже у представителя Министерства, до этого молчавшего как рыба. Мой диплом выворачивают наизнанку, пытаясь найти прорехи. Я понимаю, что если меня сейчас сомнут, а я ещё буду упорствовать, то меня просто посадят на место и поставят ненавистный ПОС. Но во мне уже проснулся боец и я чувствую себя настоящим ниндзя, который ведёт бой против восьми ученых мужей и одного представителя Министерства. Я верчусь как юла с указкой у стендов с моими плакатами и диаграммами и отбиваю вопросы. Идут минуты напряженного противоборства – 5, 10, 15,20… Но вот уже Председатель Комиссия, декан нашего факультета – профессор Тархов А.Г. вытирает платком пот со лба, а я иду на своё место, сопровождаемый дружеским пожатием и шёпотом одобрения моих сокурсников по группе, которые за трудные и долгие студенческие годы стали для меня родными братьями и сестрами. У нас была интернациональная группа – РФ-52-4. В ней были студенты из Албании, Болгарии, Венгрии, Чехии и Румынии. И, мне кажется, что мы все, независимо от пола и расовой принадлежности, любили друг друга какой-то своей особой студенческой любовью. Мы были одной дружной семьёй – без ссор и обид. Через пол часа мы опять в аудитории. Звучат фамилии моих товарищей с оценками. А вот и я – Шарафутдинов М – ОТЛ! Всё! Я сделал это! Два дня я ходил под впечатлением своей защиты и мне казалось, что теперь я смогу переплыть даже Ледовитый Океан! И не думал я, что через два с лишним года я действительно буду купаться, если не в самом Ледовитом Океане, то, по крайней мере, в ближайших его окрестностях. Моя успешная защита открывала мне дорогу к Красному Диплому. И мне нужно было только пересдать пару троек, затесавшихся в моей зачётке ещё с первого курса. Но я не был настолько тщеславным студентом, чтобы переживать из-за цвета своего диплома. И слава Богу! Неизвестно, какую тогда свинью подложил бы мне В.Т., и справился ли бы тогда я с ней.
5.Сейсмозондирования на Аннушках.
Мы летали на зеленых Аннушках – бипланах АН-2, за штурвалами которых сидели ассы Тюменской авиагруппы – всегда элегантные и уверенные в себе мужчины и имевшие специальный. допуск на такие работы. И они могли посадить свои винтокрылые лайнеры на любом, пятачке и в любую погоду. Они лихо приводнялись на одном из многочисленных озер, и мы сходу подруливали к берегу. На берегу уже все было готово к работе – приемная линия и заряженная скважина. Я выскакиваю из Аннушки и бегом подсоединяю станцию к приемной линии, а Е.В. дает команду “Огонь” и принимает сейсмограмму, и мы летим на следующее Т.З. Она работала на такой же серийной СС-26 51Д, как и В.Т., но похоже никаких поросят она мне подкладывать не собиралась. Да и зачем это было ей. Но, и к станции она меня не подпускала – она ревностно охраняла и блюла свою операторскую честь. Я крутился около неё и ловил каждое её слово, совсем как та собачонка, которая заглядывает в рот хозяину и готовая принести свою поноску сразу, куда бы он её ни забросил. Но вот осень заканчивает свой короткий сибирский бег. Рыба на озерах уходит на глубину. Рабочие на точках жалуются на осеннюю сырость. Мелколесье окружавшие наши озера сбрасывают свои багрово красные наряды и готовятся укрыться под белыми пушистыми одеялами зимы. А наши Аннушки едва не сталкиваются с клиньями курлыкающих журавлей, улетающих на юг. И мы прекращаем летать. Я опять иду к Лине Павловне и меня опять через пару дней вызывают в контору партии и посылают в Москву во ВНИИ Геофизика получать шведку или Шведскую портативную переносную сейсмостанцию, которую Институт передавал на баланс нашей с/п для выполнения зимних Т.З. во втором летном отряде нашей партии, который был образован из отряда В.Т. Я со своим техником получаю шведку, которая к тому времени уже походила по рукам и побывала на заводе “Нефтеприбор” при разработке отечественных ПСС-24 и ПСС -60. Мы возвращаемся в Ханты, сопоставляем записи шведки и стандартной СС-26 51Д, и шведку с оговорками допускают к зимним работам партии в паре с СС-26 51Д, на которой работала Е.В. Высоцкий по болезни отказывается от лётных работ и меня назначают оператором во второй лётный отряд. Приходит долгожданная зима. Озера покрываются зеркальной гладью льда, затем покрываются снегом и с нетерпением ждут нас после почти месячной разлуки. Мы все, кроме конторы и камералки, перебазируемся в районный центр Уват, где припасли горючее для наших винтокрылых Аннушек. Вскоре они прилетают из Тюмени, уже обутые в свои зимние лыжи и готовые снова посадить нас на свои надежные зеленые крылья. И я начинаю свой первый зимний операторский сезон. Шведка не продемонстрировала свое европейское качество. Взаимные наводки на первых вступлений каналов портили внешний вид сейсмограмм, а неуверенная работа лентопротяжки могла вызвать нервный срыв у оператора. К тому же, по своей динамической выразительности, она уступала СС-26 51Д, которая, наверное, так и осталась непревзойденным эталоном регистрации сейсмических колебаний для операторов старших поколений. Других станций у нас под рукой не было, и мы довольствовались тем, что есть. Нам надо было летать, актировать условные точки и осваивать те громадные лётные деньги, которые были заложены в проекте на наши работы. – в противном случае, партия рисковала остаться без денег на будущий год. И мы летали, и летали: посадка – взрыв – взлет и снова посадка – взрыв на следующем Т. З. Иногда в хорошую погоду, удавалось сделать до 5-6 Т.З. Особых операторских ухищрений при этом не требовалось. Если материал был – трудно было его не получить, а если материала не было – трудно было его получить. Мы с Е.В. летали, а Лина Павловна по нашим Т.З. строила первые структурные схемы опорных отражающих горизонтов центральной части Западной Сибири – будущего нефтяного Клондайка России.
