И ведь действительно, до последнего времени Николаю удавалось поддерживать у Алексея это мнение, но, как оказалось, только до очередной встречи этой парочки в доме его отца. Теперь простодушный Алексей в разговорах с приятелем не скрывал своей влюбленности ("очередной", как невольно думалось Николаю), и этот поспешный отъезд Шеффер, больше похожий на бегство, наводил на определенные мысли.

Почему то вспомнилось растерянное лицо сестренки Натали, когда он нашел у нее предназначавшееся в подарок письмо со стихами Косача. Его наивная сестра явно приняла написанные там в свой адрес признания за чистую монету, и ведь вполне могла поделиться этими мыслями… с близкой подругой. С ней. И тут же – Николай увидел перед собой просительный взгляд Натали, протягивающий ему срочное письмо для подруги.

Глупцом молодой Дорошенко никогда не был, и в его голове все резко встало на свои места. Нет, он явно не будет спешить передавать Лидии эти письма, пусть подождут, когда-нибудь, потом, когда само все утрясется.

Мало ли в Париже найдется для него занятий, никак не связанных с провинциалкой Лидочкой Шеффер – у местных папиков полно симпатичных дочек…

12.

Осенний дождь и промозглая сырость… Который день одна и та же картина за окном, капли дождя сбегают по стеклу без остановки, будто горькие слезы. Слезы, выплаканные Лидией ещё в первые недели после ее приезда в Париж.

"Увидеть Париж и умереть"…

Да, пожалуй, такие мысли посещали ее тогда. И вид из окна на знаменитые Елисейские поля давно не радовал. Хотелось сидеть вот так, поджав под себя ноги и закутавшись в плед, у пышущего жаром камина, с книгой по французской цивилистике, пить горячий глинтвейн и ни о чем постороннем не думать… Пускай останутся только мысли об учебе и делах.

Впрочем, получалось это далеко не всегда. Однажды, садясь в экипаж в Латинском квартале, она почувствовала что-то неладное. Обернувшись, встретилась взглядом с ярко-синими глазами молодого скромно одетого незнакомца, стоявшего у витрины и с явным интересом наблюдавшего за ней.

От нахлынувших воспоминаний словно обдало жаром. Жуткая ночь, лес, умирающий отец, разбойники и такой же пронзительный взгляд…

"Нет, скорее всего, он просто похож, но как же сильно…" – подумала девушка, глядя вслед поспешно удаляющемуся мужчине.

В ту ночь Лидди не спалось – во сне ее вновь и вновь преследовал этот таинственный незнакомец.

"Этого не может быть, как он мог бы оказаться здесь, за тысячи верст от родных мест? – в который раз задавала себе девушка один и тот же вопрос, но ответа на него у нее не было.

Чужой язык, чужие люди, огромный после Нежина чужой город… Если с языком дело обстояло ещё более-менее, упорные занятия французским почти все лето позволили вспомнить изучавшееся "спустя рукава" в гимназии и пансионе и неплохо понимать окружающих, то вот с самим окружением… Лидия так и не стала своей в развесёлой студенческой компании, не сблизившись ни с кем из сокурсников – правоведов. Немногочисленные девушки сторонились ее, считая высокомерной, молодые люди, пару раз попытавшись зацепить неразговорчивую панночку сомнительными комплиментами и убедившись, что весёлому балагурству и транжирству она предпочитает проводить время за учебой, вскоре оставили ее в покое.

Из дома исправно приходили денежные переводы от управляющего имением Карла Рихардовича, позволявшие ей оплачивать приличное жилье и прислугу, но сам старик писал молодой хозяйке мало и скупо. По его письмам и присылаемых отчётам выходило, что дома все в порядке.

Тем более удивило пришедшее вслед за этим письмо от Захара, в котором тот сообщал, что старый управляющий серьезно заболел, его постоянно беспокоит удушливый кашель с кровью, и силы у него уже далеко не те, что прежде.

Никаких новостей от соседей из Нежинского уезда не было, и Лидия, поразмыслив, решила – кроме как домой, никому сама писать не будет- к чему бередить едва начавшую заживать рану? Забыть, все забыть, пусть время постепенно залечивает душевную боль вдали от тех, кто был тебе близок и дорог. Их образы, такие яркие и светлые вначале, постепенно тускнели, стираясь из памяти, и сердцу казалось уже не так больно при мысли об Алеше, об отце, обо всех…

13.

В этот субботний вечер в Нежине в доме Дорошенко в ожидании Александра Васильевича томился в гостиной Алексей Косач. Несмотря на непогоду, приехав на неделю домой из Киева, он был вынужден навестить соседей и теперь терпеливо дожидался хозяина дома, по самому прозаичному – денежному поводу. Денег, вырученных за проданный урожай, катастрофически не хватало даже на текущие расходы по имению, Софья Станиславовна сама не заметила, как они оказались полностью потрачены, а вести дела с к собственной выгоде ни у нее, ни у простодушного Алексея никак не получалось.

Если бы рядом был его приятель Николай, Алексей, без сомнения, обратился бы за помощью к нему, но тот после отъезда в Париж словно в воду канул – писем от него пока не было. Ничего не было и от Лидии. Алексей заезжал в ее имение в Шеферовку в надежде получить адрес хозяйки в Париже, но так и не смог добиться встречи с управляющим, который из-за болезни никого не принимал, по словам встретившего молодого офицера неприветливого здорового детины, которого, кажется, звали Захар, когда-то передавшего ему то самое прощальное письмо, никто больше адреса ее не знает.

Алексей за своими грустными мыслями не заметил, как в гостиную спустилась Натали. Вскочил, приветствуя ее:

– Доброго вечера, Наталья Александровна.

– И вам, Алексей Федорович. ПапА сегодня задерживается по делам, Вы ведь к нему?

– Да, я по делу. Наталья Александровна, подскажите, пожалуйста, может, Вам писала из Парижа ваша подруга Лидия Ивановна? У Вас есть ее адрес?

– Увы, нет. На днях пришло пару строк от Николя, он пишет, что у него все хорошо, но подробностями нас не балует. Наверное, и ему, и Лидди есть чем там заняться. Ах, как бы я хотела увидеть Париж…

– Всенепременнейше увидите, у Вас точно все впереди.

Наталья видела, как искренне расстроен Алексей, и ей захотелось хоть как то его поддержать.

– Обожаю говорить по французски. А какие у них романсы! Хотите послушать? – неожиданно предложила она.

– С превеликим удовольствием. Натали мягко подошла к роялю, грациозно села за него.

Полившаяся с ее пальцев грустная и одновременно светлая мелодия была так созвучна невеселому настроению Алексея. Проникновенным, чистым голосом девушка пела о любви. От этой песни хотелось одновременно парить в небесах и горько рыдать, настолько она затрагивала самые тонкие струны его души.

– Великолепно, Наталья Александровна, это просто великолепно! – искренне восхитился Алексей.

– Благодарю Вас… А Вы знаете, Алексей Федорович – у нас в следующее воскресенье состоится вечер романсов, я тоже буду там петь. Вы ведь придёте?

– Да, безусловно, в выходные я приеду из Киева.

В тот вечер Алексей Косач уезжал от Дорошенко не только с векселем на нужную ему сумму от Александра Васильевича, но и с непонятным волнением в душе от песен его дочери Натали.

14.

В Париже все настойчивей заявляла о своих правах зима, но не привычная русская зима с морозом и сугробами снега, нет, здешняя зима была более мягкой, легкий снежок едва припорошивал парижские улицы, но частым гостем был холодный порывистый ветер.

Кутаясь в меховую накидку, Лидди спешила как можно скорее добраться из дома до экипажа, опаздывая на учебу. От сильного порыва ветра дверь парадного распахнулась, и она едва не сбила с ног молодого человека…

– Раrdonnez-moi, – смущённо извинилась Лидия, но, столкнувшись с ним взглядом, опешила – перед ней стоял все тот же синеглазый незнакомец.

– Ничего не могу с собой поделать – все время хочется ещё раз Вас увидеть, – ответил молодой человек по французски.