– Итак, Екатерина Александровна, я сгораю от любопытства услышать рассказ про вашего рыцаря.

Дама злилась на себя за минуты своего неоправданного и необъяснимого страха во время их молчаливой поездке в авто. Теперь, снова на публике, она опять обрела самообладание. Ее ответ прозвучал гордо и высокомерно:

– Такое любопытство не должно быть свойственно мужчине.

Климович вдруг неожиданно поменял интонацию, в его голосе зазвенел металл:

– Это профессиональное любопытство, госпожа Голицына. Поверьте, оно имеет глубокие основания. Вы же прекрасно знаете, кто я. И мне очень бы хотелось видеть ваше лицо во время нашего разговора.

Дама, безотчетно повинуясь, подняла вуаль, но из последних сил попыталась сохранить невозмутимый вид:

– Зачем вам знать про моего рыцаря? Какое отношение мои бриллианты имеют к вам?

– Это моя профессия – знать все. И особенно все, что связано с Россией. И тем более, все, связанное с пересечением русской границы.

Дама испуганно взглянула на собеседника, а тот задал следующий вопрос утверждающим тоном:

– Ваш д’Артаньян – это господин Воробьев, если не ошибаюсь?

– Вы его знаете?

– Он служил когда-то под моим началом. Итак, вы поручали господину Воробьеву доставить вам ваши драгоценности?

– Вы забываетесь! Я не хочу отвечать на ваши вопросы, заданные в таком тоне!

– Милейшая, Екатерина Александровна, смею вас уверить, что я умею получать ответы на свои вопросы. Только из глубокого уважения к вам лично, я не доверил это дело никому из своих сотрудников. Смею также напомнить, что вы пока еще не стали госпожой Джонсон, и ваш брак может расстроится от досадной случайности. Итак, спрашиваю вас еще раз: вы поручали господину Воробьеву доставить вам ваши драгоценности?

– Да. То есть, нет.

– Да или нет?

– Он сам вызвался.

– Сам?

– Ну да, сам! Он сказал, что может привезти мне их, и я согласилась.

– Откуда он о них узнал?

– Я ему сама рассказала… Мы встретились случайно. Он мой старый знакомый… Мы разговорились, и я обмолвилась, что в Петрограде остались мои драгоценности.

– А где вы встречались?

– Не помню. Кажется, мы прогуливались в саду Тюильри и встретились там.

– Допустим. Что он попросил взамен?

Взгляд дамы заметался…

– Я не понимаю!

– Он хотел от вас каких-нибудь… услуг?

– Как вы смеете!

– Согласитесь, услуга, которую он вам оказал не могла быть бескорыстной!

Взгляд дамы уперся в землю, рот перекосила гримаса:

– Он хотел половину стоимости.

Генерал все понял, но не показал виду:

– А вы?

Княгиня с наглым вызовом посмотрела собеседнику прямо в глаза:

– Я согласилась отдать четверть.

Генерал решил сделать вид, что поверил.

– До или после вывоза?

– Разумеется, после!

– Вы выдавали ему аванс?

– Да, пятьсот франков.

Генерал усмехнулся:

– Немного. Он вернул вам все драгоценности в целости?

– Да.

– И вы ему заплатили остаток?

– Да!

Генерал изумленно посмотрел княгине прямо в глаза. Та отвела взгляд:

– То есть нет, пока еще не заплатила. Нужно еще было продать драгоценности. Но я пока продала лишь немногое и решила главное не продавать, а только заложить, и выкупить уже после свадьбы. Мой муж сделал бы мне такой подарок.

– Так вы пока не заплатили?

– Мы договорились, что я заплачу не позднее конца ноября.

– А не знаете ли, часом, оказывал ли он подобные услуги другим?

– Не знаю, – княгиня задумалась, – но полагаю, что оказывал. Он ведь профессионал. И то, как быстро он управился, заставляет думать, что для него это было дело привычное.

– А скажите, Екатерина Александровна, почему вы обратились именно к нему?

– Потому что он мастер сыска, – ответила она и мгновение спустя тихо добавила, – и очень честный человек,

– Мастера сыска безусловно редкие птицы, говорю вам как профессионал. Но честные люди, пожалуй, еще более редкие. А вам повезло повстречать носителя обоих качеств сразу. Невероятно! Но из всех обстоятельств вашего фантастического рассказа в этом, пожалуй, я готов вам поверить.

Лицо дамы стало пунцовым, и она поскорее накинула вуаль.

И еще они спустить не успели причала,

Как Ясон стремительно спрыгнул с палубы наземь.

Москва. Июль 1924 года.

– Тише, тише, Мишенька! Что, снова Иван Грозный? – жена успокаивающе гладила холодный лоб писателя.

– Нет, Любонька, на этот раз снова Ясон. Это который из античных мифов.

– Это который соблазнил и сделал несчастной Медею? Эротический сон, проказник? – она шутливо ударила его по щеке.

– Это еще неизвестно, кто там кого соблазнял. Но сон был не об этом. Представь себе: греческий корабль, на носу стоит Ясон. Через руку у него перекинуто золотое руно: шкура ягненка, усыпанная золотом. На носу корабля нарисован глаз, но не простой глаз, как древние греки рисовали, а в треугольнике: всевидящее око. А еще на борту написано название корабля: первая буква альфа, а остальные три не разобрать – закрывает их свисающая золотая баранья шкура.

– Название – Арго. Это уже все знают. Спи, Еврипид!

– Нос корабля – сон рока…, – словно размышляя, сказал писатель. И тут они с женой переглянулись, и оба одновременно прыснули смехом.

***

Океан. Февраль 1929 года

– Бросился я на Сен-Лазар, и едва-едва успел на поезд в Гавр. В Гавре – бегом в порт, на пристани яхту «Анна», спросил капитана. Шкипер оказался – не поверишь – тоже русский немец из Риги. Везет мне же на вас!

– Как звали шкипера? – заинтересовался капитан.

– Звали его барон Иоганн фон Нидергаузен, а по-русски – Иван Иванович. Я называл его просто капитаном, а он меня – по фамилии, иногда – «матрос».

– Я помню яхту «Анна» из Риги. Двухмачтовый йол. Большая, моторная, футов пятьдесят?

– Да, вроде того. Была эта яхта когда-то его собственная. После революции пропало его поместье: сожгли латыши. И осталась у него только эта яхта. Содержать ее не на что, надо продавать. А жалко! И ухитрился он ее так удачно продать! Нашел покупателя через лондонский яхт-клуб – английского лорда. Лорд яхту купил и на содержание взял, а самого барона оставил на ней своим капитаном. Так и стал мой барон, как и прежде, ходить на своей яхте, только под английским флагом. И даже не пришлось яхту переименовывать, как была «Анна», так и осталась. Хозяину старое имя чем-то понравилось.

– Переименовывать корабль – плохая примета, – заметил капитан. – Я свое судно тоже не переименовывал, хотя купил одни развалины под видом судна и переделал так, что от старого мало что осталось.

– Тот тоже в Англии все обновил за счет нового хозяина. Да и от себя добавлял, как я подозреваю. Любил он свою яхту, как жену, а может и больше. Но и использовал тоже. Когда надо – хозяина и его гостей катает, в остальное время, как американцы говорят, бизнес делает. Похож он был чем-то на тебя, хотя, конечно, сильно постарше. Сперва смерил меня ледяным взглядом с головы до ног. Долго так сверлил, потом спрашивает: могу ли быть матросом? Да не вопрос, отвечаю! Я же с рыбаками часто в море выходил. Претендую ли на отдельную койку? Нет, говорю, мне главное до места добраться. Тогда, говорит, через час уходим. Как, говорю, через час? У меня денег на руках – кот наплакал, а в банк уже не успеваю. И костюм на мне парижский цивильный. Решайтесь, говорит, отлив ждать не будет! Плату за рейс матросом отработаешь. Ай, думаю, была – не была, и шагнул на палубу. Снял я свой костюм и переоделся в его старое шмотье, которое он мне выдал. Рассказал он и показал, что мне придется делать. Через час четверых пассажиров приняли на борт, и ушли с отливом.

– А дальше что было?