Так вот, чтобы получать тройки по прогуливаемым предметам, было нужно суметь в психологию преподавателей. Позже стал это практиковать искуснее, называя сам процесс: продавить человека.

Так получилось, что в старших классах литературу и русский язык начала вести наш директор. Сначала я ее боялся, к концу школы этот человек, Людмила Ивановна, стала моим любимым учителем. Я полюбил ее, а после и ее предмет. Как-то она поверила в меня, что ли? К одиннадцатому классу такой ученик многих достал до печенок так, что учителя просто хотели от меня избавиться, ставя тройки и пропуская вперед, навстречу армии.

Так поступали все, кроме учителя химии. Галина Корниловна по большому счету меня и породила, сказав в марте месяце, что, имея за первое полугодие двойку, получу во втором вторую и окончу школу со справкой. Под ногами у меня загорелось. Я ее ненавидел. Она меня тоже, судя по всему, но в руке у нее были сильные козыри. Никаких уступок, кроме одной. Она мне сказала, что вариант есть: нужно только выучить химию, сдать единый государственный экзамен, чтобы то, что получу, и пошло в аттестат. На тот момент с этой дисциплиной меня связывало только соединение растворителей с конопляными соцветиями. Это был провал!

Неделю я потратил на сопли и слюни. Потом расписал себе план, после чего взял учебники за три года по этому предмету и принялся учить. В мае мы поехали на ЕГЭ, который поддался мне на 50 баллов, что по тем временам приравнивалось к тройке. Дело было сделано. За мужество и профессионализм учителя химии – ей бы дать медаль, но от меня пожизненная благодарность.

Позже этим способом самостоятельно изучал русский язык, историю, биологию, да и вообще все. В медицинский университет в тот год не поступил, так как меня за биологию в школе не выгоняли, но, подтянув еще химию за лето, смог на отлично сдать ее и русский язык уже в медицинский колледж, где проучился 2,5 года, бросив перед последней практикой в аптеке. Однако мы здесь собрались говорить о стиле и вкусе.

Родители мне с собой в город дали 700 рублей. В общежитии поселился в комнату с номером 419, где, не зная бед, проживали три мальчика: Рио, Чук и Гек. Два лаборанта и фармацевт. Я тоже был фармацевтом. Они через пару недель сообразили мне кличку – Alien или Эл (сокращенно). Я им не мешал. Деньги быстро кончились. Питался отдельно и нестабильно. Иногда помогали сестры и их мужья, но всем жилось плохо. Я работал дворником в школе, шлифовщиком-реставратором в столярке и так далее.

Учился хорошо, пытался что-то писать, продолжил учить русский язык. В комнате со временем появилась советская печатная машинка. Функцию бумаги выполняли разрезанные пополам цветные объявления одного ночного клуба, расположенного неподалеку, которые мне с избытком удалось заиметь после слов заказчика, мелкого, толстого и наглого администратора, о том, что город должен одеться в эти листовки. Клеить такое было стыдно, а бумага потом пригодилась. Стенографисткой была моя подруга. У меня появлялись друзья.

Мальчики, жившие со мной, считали себя неформалами, играли на гитаре, принимали гостей, учились, отрывались как могли, но мне они были безразличны. Через полгода совместного проживания они обращались ко мне по имени, без сокращений, правда, им это делать было разрешено редко, а спустя год совместного бытия в комнату они заходили со стуком в дверь, но, когда у меня были подруги, они не заходили совсем. Спустя еще время без единого удара заменил парк жильцов нашей комнаты, и со мной стали жить друзья. То время было примечательно обилием впечатлений, курьезов и глупостей. Молодость. Ничего не поделаешь.

Эти же медики нечаянно пропали из поля видимости. Однажды я слышал краем уха, что после очередной своей тусовки где-то в городе они решили распечатать памятные фотки своих утех. Так им эти фотокарточки в салоне отдали, надев перчатки и двумя пальцами, брезгливо, чтобы не испачкаться. Жалкие, они думали, что в границах своего мирка являются непоколебимыми столпами.

Позже я нашел этому объяснение у Чехова в «Палате № 6». Там доктор Рагин сказал, что не следует мешать людям сходить с ума. Вот и не мешал. Тогда поступал таким образом интуитивно, но позже, в армии, стал делать это искусно. Перед уходом из колледжа ко мне подошел его директор, уважаемый грузин, и сказал, что дает мне неделю одуматься, но решение не поменялось, хотя и оставалось доучиться несколько месяцев.

Мне страшно даже подумать о начале описания военной службы, потому как в это время жизни уместилось огромное количество событий, переживаний, восторга от новых открытий. Вспоминая об армии, вновь и вновь становлюсь преисполнен благодарности и нежной тоски об ушедших днях, которые провел на службе своей стране, имя которой Россия, а профессия – Российская Федерация.

Служба эта началась поздно осенью, когда заботливые отцы-командиры отыскали меня своей повесткой во время ночной смены на фабрике, что расположилась в стенах одного из цехов бывшего завода.

Мне шел 22-й год, когда ноябрьской ночью раздался звонок от плачущей матери с извещением о неоплаченном воинском долге. В моей семье служили все, и я не собирался выбиваться из ряда вон, о чем и сообщил маме.

На тот момент прошло два года, как бросил колледж, год, как работал на этом месте, оставив, наконец, ремесло грузчика, и год, как учился в педагогическом университете на учителя истории. Снимал комнату, жил один. Деньги водились. Все было нормально.

К этому времени я уже поработал дворником, грузчиком, шлифовщиком-реставратором, бетонщиком, плотником, резчиком бумаги, картона и целлюлозы на фабрике по производству гибких упаковок, рамщиком на деревенской пилораме, имел опыт медицинской практики в больнице. Чуть было даже не женился. Уже год как принял крещение и постоянно исследовал основания своей религии, читая отцов-пустынников древности и святых русской Православной Церкви, а также античную философию и специальные предметы по профилю.

У меня было две сумки: одна – для книг, другая – для вещей.

Известив руководство конторы о призыве и взяв благословение у игумена монастыря, я поехал домой прощаться с родителями. В запасе было что-то около двух дней. В армию решил взять мыло, зубную щетку, пасту, пару одноразовых станков для бритья и небольшое полотенце, чтобы ассортимент сворованного у меня не пестрил разнообразием полезных гаджетов, о которых пришлось бы переживать. Деньги оставил родителям, взяв немного на пропой.

Мы говорили с отцом, и в последний домашний день я купил две бутылки водки, которые были отведаны нами за беседой. Отец рассказал о сути дедовщины. Из его слов следовало, что, если это неизбежно, то надо ее использовать. Его мысль простиралась и далее: дедовщина – это такой способ жизнедеятельности в армии, при котором нужно учитывать опыт чуть более старослужащих воинов, чем ты, и, исходя из этого, принимать решения. Все!!! Все!

Позже данное определение обросло рядом нюансов из личного опыта, но оказалось исчерпывающим.

В военкомате стало известно, что моя команда отправляется на Дальний Восток в ВМФ. Отец мой в армии снимал метровые слои грунта на челябинском «Маяке», будучи химиком-дегазатором; брат был танкистом в Белоруссии, когда развалился Союз; а мне выпал редкий шанс попробовать свои силы во флоте на океанских рубежах нашей страны. Моя категория годности к военной службе была А1 (с плоскостопием), т. е. здоров, но к этой команде я опоздал, и они убыли без меня.

Долго горевать об упущенной возможности оказаться в нормальных войсках не пришлось, т. к. отцы-командиры не покладая рук формировали новую команду из 40 человек, самую большую из нашего города. Эта группа призывников должна была поехать в Читу.

Туда, естественно, никто не хотел, об этом месте ходили мрачные слухи, что-де там день начинается с избиения солдат дедами и не заканчивается без этого мероприятия (если не называть своим именем происходящее), что это и есть – жопа мира, и что туда отправляют только слабоумных. В этой команде со своей А1, с результатами тестов, после которых мне некоторые говорили, что надо было в космонавты… В этой команде оказался и я.