Нет, она после смерти отошла, пару раз даже ходила на свидания, ухажеров было много вокруг, но такого достойного отца для своих детей, как Илья, она не видела.
Помню, мы с ней поехали сдавать экзамен по английскому IELTS в Киев. И перед экзаменом зашли к моему другу в ресторан поужинать. Пятница. Вечер. Сидим втроём кушаем, болтаем о жизни. Здесь Кирюха говорит:
– Сейчас Вадик, партнёр мой приедет не надолго, не против?
Мы ж, кончено, не против. Даже и то лучше, веселее. Вадим, тридцать шесть лет, высокий, красивый, успешный бизнесмен, который привык к женскому вниманию и явно очень не обделён им. Он заигрывающе целует в честь знакомства каждой ручки и видит на предплечье Юли огромный ожог. С сочувствием и флиртом интересуется:
– А это ты где так?
– Да меняла в тепловизоре чёрное тело при калибровке.
Я вижу, как у Вадима начинается когнитивный диссонанс, «ролики заходят за шарики», на лице недоумение, затем я вижу в мониторе его сознания надпись «Error” и он выдавливает из себя:
– А, ну… Ну тогда мажь зелёнкой.
После этого он, почему-то, быстро ретировался «по делам», а мой киевский приятель Кир долго смеялся с этой ситуации. Не знаю, как бы пошёл диалог, если бы Юля сказала: «Да пирожки жарила». Есть у меня ощущение, что у Вадима бы дела не появились. По какой-то причине наш современный мир не очень-то поощрял интеллектуальных женщин.
– Ну, Маш, зачем мне «умней меня, друган Валера», я хочу домашнюю кошечку, чтобы в рот заглядывала, а к Юльке твоей я даже подойти боюсь, она красивая гадина, но опасная, зачем такая нужна? – констатировал после этого случая мой друг Даня.
Поэтому Юля была всецело погружена в проекты, детей и жизнь, Илья жил с ней рядом, но в другой параллели.
Зайдя в кабинет, я переодела халат, когда его надеваешь на себя, надеваешь профессию, твои жизненные обстоятельства становятся неважными, и ты погружаешься в мир пациента. Переживаешь с ним его трудности и боли, узнаёшь о его мыслях и душе, а затем отсоединяешься, вычленяя симптомы, выводишь в синдромы и уже назначаешь терапию. Эх, так бы и в жизни.
Выхожу в 20.30 из отделения, домой не тороплюсь, в голове перебираю всех своих женихов. Коля, с которым встречались год в универе, не нравился маме. Олег – всё выбирал сыр по скидке, и забирал остатки вина из гостей, винил, что я «не туда ты свою стипендию тратишь, зачем такую дорогую косметику Руби Роуз покупать, можно и без походить, ты пока – ничего». Таких мужчин я всегда опасаюсь, ведь «мелочность человека – это мелочность души», как с такими детей рожать, чтоб потом каждый чек на морковку из супермаркета АББ складывать и давать подробный отчёт: «Куда ты деньги растратила, транжира?». Однозначно нет, а остальные были просто не интересны. В этих мыслях я достала свою любимую кассету с музыкой Фредерика Шопена и окунулась в удивительный эмоциональный мир красоты сюжета и звучания… Не помню у кого именно, но когда-то прочла: «Музыка – сильнее, чем любовь…».
Она может вознести тебя, поднять до небес и бросить в недра самых скорбных переживаний… Сквозь века в его музыке ты можешь услышать колебания своей души…
Любовь к дежурствам не иссякла, не смотря на года, убеждение, что на дежурствах открывается красота экстремальной психиатрии и человеческих душ, оставалось аксиомой.
Воскресенье. 8.15 утра, одна тысяча двести пациентов под моим присмотром. Я один доктор-психиатр на всю больницу и город. Холод просто собачий. Две куртки, валенки (если по-модному, то «мун буты»), тёплый свитер, в прослойке этого бургера – белый халат. Эта экономия на электроэнергии просто убивает, дует со всех щелей. Как всегда, обложена историями болезни, сижу и дописываю всё то, что не успела, так как нагрузка огроменная. Тридцать пациентов на тебя одну. Аня в любви, её почти не видно в отделении – то на больничном, то в отпуске, Максим полностью её поглотил. Она изменилась в последнее время.
Дёрганная какая-то стала и похудела сильно. Ну, как говорится, «любовь зла».
Спасать Мир и души – это очень благородное занятие, но есть в этом всем и бюрократические моменты, в которых «ты должна каждого пациента писать не для себя, а для прокурора, в психиатрии глаз да глаз, как говорит наш любимый Пабло Васильевич. Иногда мне кажется, что в нём есть что-то человеческое и доброе, но потом находится какая-то ситуация, например, совместный обход отделения перед выборами: заведующий, я, Аня трусимся над каждым пациентом. Пабло Васильевич чинно осматривает всё отделение, белым платком вытирает поверхности, весь персонал трясётся, заходим в палату, он спрашивает у пациентки:
– Как Вы себя чувствуете?
Пациентка тяжёлая, умеренный депрессивный эпизод, плохо спит. Она ему начинает отвечать:
– Ой, плохо, не могу спать, только закрываю глаза, как умершие родственники в голову лезут, в груди печёт, тоска сильная, не вижу будущего, так жи…
Пабло на полуслове перебивает её, кладёт руку на плечо и говорит:
– Это ладно, голосовать будете?
В такие моменты понимаешь: «Ох и глупые мысли у Вас в башке, Мария Фёдоровна, о какой человечности речь».
Сижу, расписываю энное количество бумаги, и когда особенно тяжело и хочется послать всё к чертовой матери, представляю, что «вот сейчас допишу и аплодисменты, меня вызывают на сцену и красивый мужчина во фраке объявляет: «В литературной номинации года побеждает …Мария Фёдоровна!!!» И овации, овации… И я выхожу в красивом чёрном платье в пол с разрезом на ноге, у меня шикарный макияж, мои короткие чёрные волосы уложены в красивую прическу… Я иду на высоких каблуках, и все мужчины оборачиваются, смотря на меня, я подмигиваю одному красавчику, пока выхожу на сцену…
– Мария Фёдоровна, там остановка в реанимации! Срочно! – слышу крик нашей медсестры с другого конца санитарного пропускника. За секунду выбегаю и быстро бегу через улицу на третий этаж. Звонок. В глазок смотрит санитар. Чеканю: «Дежурный доктор, открывайте». Мешкать нельзя, жизнь остановилась. Влетаю в палаты интенсивной терапии, а там один краше другого, мужчине лет пятьдесят, жил ярко, пил много и не качественно, организм решил закончить это веселье. Начинаю проводить реанимационные мероприятия.
– Адреналин … 2,0. Давайте ещё… Дофамин поставили… Отлично … Дексаметазон 4,0…
«Живи, заводись, родной, давай… Пожалуйста, не на моём дежурстве» По прошествии некоторого времени под руками на артериях начинает пульсировать. «Завела». Руки трусятся, пот течёт, за жизнь сражалась. Удалось отбить у смерти ещё одного. Хотя надо ли? Но мы всего лишь инструменты, имеющие знания, а там уже как Вселенная решит.
– Ребят, водички дайте, пожалуйста!
– Да, доктор, Вы, прям как фурия, залетели, и меня чуть не снесли, – комментирует медбрат. – А вот правду говорят, мы между собой смеёмся, что если Вы дежурите, умереть не дадите никому, даже если очень захотят!
– Ну, благодарю, спасибо на добром слове! – жду, пока он пойдёт за водой, и наблюдаю за картиной.
Лежит наш отечественный пациент с алкогольным делирием, та хворь, что в народе «белкой» называют. Это когда человек пьёт- пьёт водку аль самогоны, да и вискарик потягивает на протяжении длительного времени, пьёт до усмерти, метаболизм меняется, и как прекращает пить, на третий день развивается делирий. И вот лежит наш отечественный пациент, крайне возбуждён, фиксирован (привязан к койке), галлюцинирует в потолок, война ему мерещится. «Стреляй, сука, стреляй … танки… нападают… отбивай… патроны!!!! Огонь!!!» А напротив него сидит афроамериканец, у которого делирий уже миновал.
И сидит он на краю своей кровати, с опущенной головой, думая о чем-то своём. Наш отечественный пациент, отрывается от потолка, прекращает дергать руками и ногами, поворачивается к афроамериканцу и с полным удивлением и негодованием спрашивает:
– Миша, а ты шо, покрасился???
