– Ох… Такой ответ устраивает. Ведь профессия очень сложная. Будет периодами тяжело, эмоционально и физически, но, я вижу, Вы – девушка целеустремленная и сложностей не боитесь. Люблю таких людей. Только, пожалуйста, не собирайтесь пока в декрет, поработайте и, я уверен, Вы будете выдающимся специалистом.
– Благодарю Вас, Олег Иванович. Безгранично приятно, что даёте шанс и веру в собственные силы.
– Шанс есть всегда, милый человек, главное, стучать во все двери! Ну, пойдёмте на прогулку по отделению.
Отделение было рассчитано на шестьдесят коек. Чистенький, дешёвый ремонт, огромные старые окна, из которых дуло во все щели, старые довоенные кровати, тумбочки, гардины и покрывала были взяты из сороковых годов, однозначно. Но простые и душевные люди из персонала вносили своё очарование, все были приветливы и расположены очень доброжелательно, все, как могли, хотели успокоить и облегчить страдания пациентов с душевными хворями. Меня представили коллективу, тридцать человек персонала. Санитарочки и медицинские сёстры, люди, которые были чисты и открыты душой, руки которых принадлежали земле, почти все из периферии, их простота и доброта вперемешку с пониманием и нежностью очень подкупала. Старшая медицинская сестра – приветливая, но строгая, и ещё три доктора. Сумасшедший гений Иван Иванович, – безгранично грамотный и эрудированный, душевный, однако, несколько отстранённый от общества, ему было на вид лет тридцать. Анна Владимировна, одной возрастной группы с Иваном Ивановичем, – девушка с красивыми голубыми глазами, утонченной фигурой и рыжими кудрявыми волосами. Грациозная осанка, идеальная улыбка, очень тёплая энергетика, в глазах искрилась жажда жизни. И третий доктор – Элеонора Людвиговна – женщина в возрасте между пятьюдесятью и восьмьюдесятью, с уложенной «гулечкой», приспустив очки, она оценивающим взглядом обдала меня с ног до головы, затем мило натянула лицо в улыбке, обозначающей: «Зачем их понабирали?», достала пустую коробку конфет, потрясла ею передо мной и добавила: Милочка, вот за это Вы пришли сюда работать, смотрите – сахарным диабетом не заболейте. Одев очки на курносый нос, она продолжила безразлично что-то писать. Молодые доктора приветливо подмигнули мне, не вербально дав понять: «Не обращай внимания», Олег Иванович дружелюбно приобнял за локоть.
– Ну что, молодой и перспективный специалист, пройдемте на Ваше рабочее место, – и он подвёл меня за стол напротив Людвиговны, торжественно вручив «ключ от всех дверей».
«Ой, хана», – пронеслось у меня в голове.
Собственно, так и получилось: в последующие годы нашей совместной работы я знала все новости 97-го дома по улице Новосельская, сто девять видов фаршировки кабачков, всех любовников поимённо в молодости, юношестве, отрочестве и «до климакса», все виды консервации, увлекательные истории Берии, Сталина и, конечно же, «не путёвой молодежи», злокачественные привычки её мужа, его курение на балконе, шаркающую походку, палочку, которую он вечно терял, но я стойко терпела все атаки совокупления с моим чистым мозгом в обмен на постсоветскую психиатрическую школу.
Я начала работу в отделении пограничных и кризисных состояний. Вначале очень не уверенно, страшно… Реально страшно, когда от твоих решений зависит человеческая жизнь, поэтому ночи со справочниками стали для меня нормой.
Олег Иванович всегда поддерживал в минуты отчаяния.
Мария Фёдоровна, душенька, не Боги горшки обжигают, – подмигивая и ободряюще поднимая палец вверх, констатировал он.
Отделение неврозов, точнее «Пограничных и кризисных состояний», где я работала, по правде, было удивительным местом. Кому-то – пристанищем, чтобы пережить жизненные бури, для кого-то – укрытием, многим – панацеей, но, в основном, это было… как объяснить… хм…
Вот когда у птицы ломается крыло, она летит по жизни, ей больно, она не может набрать высоту, она ловит попутные ветра, выбирает не те маршруты полёта, а всё потому, что сломано крыло, а потом она оказывается в месте, где её крылья чинят, облегчают страдания, холят, лелеют, лечат раны, дают возможность попробовать взлететь и, когда крыло заживает полностью, когда она окрепнет – взмахнув своими сильными крыльями она улетает, и радостно наблюдать за этим полётом… Такие внутренние чувства были у меня по поводу пациентов в нашем отделении. Мы занимались лечением депрессивных, адаптационных, тревожных, истерических (конверсионных), личностных и ещё много разных расстройств. Мне безгранично радостно было наблюдать за успехами и выздоровлением пациентов. Я чувствовала, что многие из них, выписавшись из отделения и починив свои ментальные крылья, набирали высоту полета …
Но не всё так радужно. В психиатрической практике есть, конечно, множество минусов. Начиная от опасности вплетения в бред, угрозы жизни доктора при возбуждении пациента и т.д., но, многие психиатры большой психиатрии десятой дорогой обходили неврозы (малую психиатрию), так как наши пациенты обожают «вынять душу». Они любят приходить и подолгу рассказывать о своих печалях, заботах, проблемах, козыряя тем, что: «Вам же государство платит?». Особая категория – это истерические расстройства, здесь можно было часами слушать об одном и том же и, спустя шесть часов, получить жалобу через секретаря Степашкину. Вышеупомянутый был нашим главным врачом. Мужчина в возрасте, с явно избыточным весом, седой лысеющей шевелюрой и нецензурными выражениями ко всему и всем. Степашкин Павел Васильевич, но подпольная кличка во врачебной коалиции была «Пабло Васильевич», так как итальянская мафия явно недобрала одного бойца. Его боялись все, не уважали, а просто боялись. Он мог на планёрке спокойно выматериться и рассказать, какие все заведующие моральные уроды, однако, всю больницу он держал в крайней строгости и особо не отличался сердечной добротой к пациентам. Пабло Васильевич был Пабло Васильевич. Олег Иванович после встречи с ним всегда надолго закрывался в кабинете, не знаю, плакал ли он там после общения с ним, но запах Корвалола и капель Зеленина отчётливо слышался из его кабинета. Наше знакомство с ним произошло именно по этой причине. Моя первая пациентка много лет страдала истерическим расстройством. Она просила называть её Хэльга. Ежедневно, по пять- шесть часов я проводила с ней беседы, точнее, она со мной, просто открывая дверь почти с ноги и говоря: «Мне плохо, помогите». В основном, её жалобы были на ощущения в теле, боли, ломоту, «жгучки, колючки» по всему периметру всех органов, слабость в нижних конечностях: «как будто пол уходит из под ног», головокружения, ком в горле, мужа, детей, которые её не понимают и не поддерживают, страну, в которой мы живём, передачу «Дом 2», отсутствие машины, плохой вид из окна, унитаз, занавески и так далее, но, когда разговор заходил о ней и её личности, все состояния проходили бесследно. Она любила приносить свои фотографии «молодости» и мы подолгу их рассматривали. В такие моменты она чувствовала себя живой, но потом вспоминала о болезни, и все ощущения возвращались. А беда была в том, что ранее она была успешной танцовщицей, у неё было множество любовников, богатых ухажеров, весь мир был у её ног, а после родов она располнела, перестала следить за собой, стала скандалить и винила мужа и детей в её «потерянной жизни». Вскоре присоединились и все ощущения. Она стала болеть, обошла всех врачей, все хором сказали – «здорова», и так она попала в отделение. Ей не нравилось всё: ни палата, ни доктор, ни еда, ни персонал, ни она сама себе. Но, когда в отделение госпитализировался симпатичный мужчина, Хэльга оживала и состояние «несколько улучшалось». При выписке она написала жалобу на всех: главного врача, заведующего, персонал, однако, «за исключением Марии Фёдоровны, так как она ещё мала и зелена».
Задача таких пациентов – дать доктору почувствовать себя бездарем и, к сожалению, излечить её может только жизнь. Но Пабло Васильевич считал по-другому и изъявил желание переговорить со мной. Зайдя в кабинет впервые, коленки реально тряслись. До этого видеть его не приходилось, только слышать рассказы о его «добром сердце». Он сидел в огромном кабинете, с хорошей дорогой мебелью, работающим кондиционером (что для нас – врачей – было роскошью, «Экономьте государственную электроэнергию» – заклинал он), и курил красный Мальборо. Огромные руки, плешивая седина, зачесанная явно гелем, назад «по моде», въедливые колкие серые глаза, рубашка, не сходившаяся на животе, придавала его и так нелицеприятному образу отталкивающего шарма.
