Лгала Катарина или нет, но сейчас она выглядела совсем не столь спокойной, как обычно. Она была бледна до серости, и щеки запали, обрисовав резкие скулы. Нос ее заострился, а под глазами залегли тени.

— Спасибо, — сказала она очень тихо, и тонкие пальцы коснулись шарфа, что укрывал шею. — Я… не знаю, к кому обратиться… и что случилось, тоже не знаю. Джио уверена, что я должна…

На бледной длинной шее след выделялся ярко.

Синий.

Нарядный.

Узкий. Один вид его заставил Кайдена закрыть глаза, в попытке совладать со взбунтовавшейся вдруг силой. Хотелось… убивать. Не так, как утром, но по-настоящему.

И клинки согласно взвыли.

Желание хозяина они понимали и разделяли всецело.

— Откуда это? — голос Дугласа пробился сквозь пелену ярости, и Кайден сделал глубокий вдох. И выдох. И снова вдох, заставляя себя всецело сосредоточиться на нехитром этом процессе.

— Едва не утонула в ванной, — Катарина сидела на низкой софе, и на коленях ее лежала раскрытая книга. — Утром… почувствовала себя дурно. Со мной случаются мигрени. А ванна помогает. Я порой и соли добавляю ароматные, но сегодня просто теплая вода и покой. Сначала было хорошо, а потом…

Она обняла себя, и Кайден отстраненно отметил, как подрагивают хрупкие ее пальцы. И ногти на них приобрели неправильный синеватый оттенок.

— Я испугалась. Когда она стала плотной. И когда потянуло вниз. А потом словно петля. Из воды. Я думала, что уже все…

Отчаянно захотелось шагнуть к ней.

Присесть рядом.

Обнять.

И сказать, что больше подобное не повторится, что Кайден не допустит, что разнесет по камням треклятый дом и доберется-таки до тварей, позволивших себе поднять руку на ту, кто, пусть пока не принадлежит Кайдену, но это дело времени…

Но вместо этого он сделал вдох и спросил:

— Кто вы?

А Катарина едва слышно вздохнула и тоже спросила:

— Почему мне настолько не везет? Почему из всех возможных городов я оказалась именно в этом? Почему моим соседом стал человек, который видит больше других? Да и вообще…

Она коснулась шеи и доверительно произнесла:

— Не потому ли, что срок моей жизни давно уже вышел?

— Глупости не говори, — Джио встала за спиной своей… кто она?

Подруга?

Наперстница? Компаньонка? Нечто большее, поскольку, стоило ей приблизиться, и Катарина задышала легче. Она подняла голову, а Джио едва заметно кивнула. Разрешая говорить?

— Итак, кто вы? — повторил вопрос Дуглас.

— Королева, — тихо ответила Катарина. — Вдовствующая. Восьмая Её Величество Катарина I, Божией Милостью Великобритании, Ирландии, и Британских Доминионов Заморских Королева, Защитница Скорбящих, Утешительница Обездоленных, Хранительница Первозданного Пламени.

И она не лгала.

Ни словом не лгала.

Правда, сказанная ею, была терпкой и горькой. И заставила отступить. А Катарина виновато опустила взгляд, будто…

— Даже так… — Дуглас, кажется, растерялся. — Но…

— Я устала, — просто сказала она. — Давно устала, но шанс вырваться появился только теперь.

Ее ладони скользили по серой ткани платья. Вверх, сминая расшитые тонкой нитью рукава, и вниз. От плеч к локтям и обратно. Она отвернулась, будто не желая видеть Кайдена, и солнце, пробивавшееся сквозь запыленное стекло, окружило ее облаком золотого света.

— Мне предложили чужое имя. Сказали, что эта женщина давно желает служить Богам. А я… после женитьбы Джона меня рано или поздно отправили бы в монастырь. В Гринвиче не может быть двух королев. И я согласилась.

Джио склонила голову.

— А вы…

— Она мой друг, — ответила за нее Катарина. — И компаньон. И охрана. И наверное, единственный человек, которому я верю.

А вот это было обидно.

Выходит, Кайден не заслужил доверия? Не заслужил. Они-то и знакомы пару дней.

— Кому было бы выгодно от вас избавиться? — продолжил Дуглас.

Этот вопрос не вызвал удивления, скорее вялую улыбку.

— Боюсь, что многим. Во-первых, отцу. Он готовит брак моей сестры и Джона, а я уже отработанная фигура, которую проще убрать, чем тратить на нее время и силы. Он не любит оставлять за спиной забытых людей, полагая, что рано или поздно, но любой человек способен доставить неприятности.

— Вижу, у вас теплые взаимоотношения.

— Невероятно, — тон-в-тон ответила она и все-таки посмотрела на Кайдена.

Темные глаза. Не мед, но вишня, дикая, вошедшая в пору высшей спелости, когда сладость ее почти равняется с горечью.

Яркие. И в них одновременно уживаются отчаяние и надежда.

— Он еще тот собачий сын, — заметила Джио. Она ласково провела пальцами по щеке Катарины. — И поверьте, собственные дети для него значат ничуть не больше, чем чужие. А что до Катарины… она была коронована короной Святого Эдуарда, что даст возможность некоторым не самым дальновидным людям говорить о неких ее правах на престол.

— А они есть?

— По закону — да, — Катарина выпрямилась и, когда Кайден подал руку, повинуясь молчаливому ее требованию, оперлась на нее. — Корона Святого Эдуарда наделяет меня титулом полноправной владычицы, а не королевы-консорта, как это было до меня.

Она шла медленно, гордо вскинув голову, и каждое движение ее было преисполнено урожденного изящества. И даже странно теперь было, как Кайден сам не понял.

Только королева может быть… такой.

— Помимо того существует завещание, о котором широкой публике не известно. Мой муж знал, что осталось ему недолго. Он весьма надеялся получить от меня наследника.

По лицу Катарины пробежала тень.

— И в то же время опасался, что после его смерти старший сын может предъявить свои права на престол, пусть даже и законность его рождения после аннулирования того брака Генриха весьма сомнительна, но…

Она остановилась перед лестницей, которая выглядела слишком уж высокой.

— Поэтому Генрих и рискнул пойти на такой шаг. Завещание представлялось ему гарантией того, что воля его будет исполнена. Я назначалась регентом и соправителем, хотя все понимали, что правил бы мой отец. К этому он и готовился.

— Но наследника… не получилось?

— Не получилось, — пальцы на руке Кайдена слегка сжались. — И если бы мой муж прожил немного дольше, думаю, появилась бы и девятая королева. Но мне повезло. Он умер. А я осталась жива. С Джоном же… он пока мягче отца.

— Пока?

— Корона — не та ноша, которая позволяет людям оставаться добрыми. Но когда-то я помогла ему, вот и он проявил милосердие.

А ведь новый король молод. И бабушка писала, что весьма собой хорош. И еще писала, что он немалое внимание оказывает королеве… а она? Устояла ли?

Или…

Ревность обжигала, что холод, исходивший от вод Мертвой реки.

— Милосердие ли, — тихо поинтересовался Дуглас, сбив с мысли.

К счастью.

— Не знаю. Тогда мне казалось, что да, что я, наконец-то, ухожу из-под опеки отца, от власти его. Что начнется совсем-совсем другая жизнь…

— И как?

— Совсем другая, — она улыбнулась и впервые светло и искренне. — Во всяком случае, здесь никто не будит меня в шесть утра, чтобы я успела принять ванну, сделать прическу и выбрать правильный наряд к утренней молитве. Никто не указывает, где я должна сидеть, что есть, что пить и с кем беседовать. По саду опять же гулять можно. А утренние прогулки, как оказалось, весьма благотворно влияют на настроение.

Кайден и сам расплылся в улыбке.

Ночью он ее украдет.

Пусть она вновь скажет, чтобы он не приходил, но лилию примет. И луну примет, ту, что отражается на темной глади пруда. А с ней — и ночной хор сверчков, соловьиные трели и просто тишину, наполненную жизнью.

И быть может, дышать ей станет немного легче.

— Хорошо… — Дуглас открыл дверь и поморщился. — Жарковато сегодня. Стоит ли выходить в сад?

— Стоит, — Катарина произнесла это тоном, не терпящим возражений. — Знаете, я поняла, что чем больше лежу, прячусь, убегаю, тем слабее становлюсь. И мне это надоело. Но вы ведь не о том спросить хотели?