— И ногти, — Дуглас поднял руку. — Если хорошенько от грязи потереть, увидишь…

…тонкую лиловую полоску у самого основания ногтя.

— Ага… и клеймо на месте. Я тебе точно говорю, выродок.

И Кайден согласился. Оборотни не потерпели бы в стае того, кто слишком уж отдается грезам, которые дарит духовица, заодно ослабляя контроль над зверем.

— И смотри, — Дуглас руку вывернул, показав на толстую полосу незагоревшей крови. — Спорим, носил блокирующие браслеты? Небось, свои же и нацепили, чтоб не задрал в припадке.

Похоже на то.

Трава разрушает разум, стирая грань меж фантазиями и явью, а заодно уж порождая чудовищ, с которым всяк безумец боролся, как умел. И вопрос даже не в том, кто нацепил на него браслеты, а скорее в том, кто и когда додумался снять их.

— Думаю, ушел по молодости в наемники… — Дуглас пощупал клеймо.

Кайден и без него видел, что старое оно. Рубцы вон белые, и ныне почти сровнялись с кожей.

— А там уже остался, да… со всеми, так сказать…

Кайден молча раздвинул челюсть покойнику, убедившись, что язык его имел весьма характерный черничный оттенок. И стало быть, оставалось оборотню немного.

…странно, что пленник про травку не упомянул.

Или не знал?

— А это походило бы на несчастный случай? — язык Кайден вытянул, подумывая, стоит ли его отрезать. Можно, конечно, и целиком тело оставить, но уж больно массивный покойник попался. Да и к чему? Искать его вряд ли кто станет.

Точно не оборотни. Наемники? Тоже сомнительно.

— Обезумевший оборотень? Гм… пожалуй, что походило бы… — Дуглас потер щетинистый подбородок. — Дамочка не проявила должной разборчивости, слуг нанимая. Один свихнулся и загрыз благодетельницу. Его бы, конечно, прибили… расследовать нечего. Дело закрыто. Да… соболезнования родственникам. Похороны…

И могила в родовом склепе, куда стоило бы наведаться, ибо была покойная леди к Кайдену весьма добра. Печеньем овсяным угощала. И позволяла прятаться на чердаке, когда случались грозы. Она даже не ругалась никогда, лишь вздыхала и грозила пальцем, когда он вновь совершал какую-нибудь глупость. И от этого почему-то становилось совсем совестно.

— Интересно. Очень интересно… и самое интересное, кто ж это у нас его так. Точно не ты?

Кайден покачал головой.

— Мда…

Рана была широкой и глубокой. Края ее разошлись, позволяя разглядеть и перерванную глотку, и остатки сосудов, уходивших в шею, и даже позвоночник, который уцелел не иначе, как чудом.

— Поднимешь? — Дуглас потер руки. — Смотри. Предположим, я оборотень… которому мерещиться всякое… странно, что он вообще хоть как-то себя контролировал. Или браслеты держали? Но тогда кто их снял и когда? Или… помнишь, они про лихорадку говорили? После лихорадки он был бы ослаблен. Обычный двуипостасный вовсе не подцепил бы, к ним такая зараза не липнет, а этот вот… как очухался, пошел в дом, заказ исполнять… нет, похоже, что браслеты с него уже в доме сняли. И главное, оборот он совершил…

— Думаешь?

— А ты думаешь, он просто так нагишом погулять вышел? Клещей хозяйством подразнить захотелось?

Покойник норовил завалиться набок, все потому, что голова его то запрокидывалась, норовя ткнуться в лицо Кайдену спутанными волосами, то падала на грудь, то перекатывалась на плечо. И сам он, даже почти отмытый, был неприятен.

— Одежду не нашли… и браслеты тоже.

Кайден кивнул.

Он искал. И возле поляны, и дальше в лесу, и сам лес спрашивал, да только тот, сонный, отвечал неохотно.

— Значит, кто-то его привел. Помог раздеться. Снял браслеты. Подтолкнул к перевороту… а потом убил?

— Не логично.

— Верно, — Дуглас схватил покойника за космы и поставил голову ровно. — Не танцуй, держи хорошо.

— Я держу!

— Держи лучше… так вот, думаю, тот, кто его вывел в лес, оставил бы ему что-то, скажем, вещицу с запахом… да, определенно… или духи? Нет, это резковато, а вот запах… шепнул пару слов. Этим много не надо, главное, подтолкнуть в нужном направлении.

Дуглас черканул по шее пальцем.

И с другой стороны.

— Человеческий разум не справился бы со зверем. А убедить зверя идти по следу несложно… умно. Да, пожалуй что так… но тот, кто это затеял, не стал бы убивать.

— Если бы оборотень и вправду пошел по следу. А если бы бросился?

— Вряд ли… сколько он носил эти браслеты? Пару лет точно, вон, весь травой пропитался. Стало быть, оборот не совершал очень давно. А это дело непростое, болезненное. И был бы он в первое время беспомощней кутенка. Его приятелю хватило бы времени убраться на безопасное расстояние.

И унести с собой одежду и браслеты.

Или… одежду после нашли бы, скорее всего где-нибудь у дома.

— Но кому-то наш волчок…

— Думаешь, волк?

— Скорее всего. Для медведя хиловат, даже для недокормыша, а вот волки бывают и мелкие…

Кайден испытывал преогромное желание бросить мертвеца, но держал.

— Ну да ладно, это мелочи. Куда интереснее, что кому-то наш приятель крепко не по нраву пришелся. Удар был один и мощный. Ты когда-нибудь убивал оборотней? Можешь опустить.

Кайден разжал руки и тело сползло на стол.

— Нет.

— Шкура у них весьма плотная. И добавь шерсть с густым подшерстком, которая тоже себе щит. Да и сомневаюсь, что наш приятель стоял и ждал, когда горло перервут. Надо, надо наведаться в гости по-соседски… пообщаться поближе, приглядеться…

Дуглас вытер ладони платком и велел:

— Иди, собирайся. Пойдем знакомиться. Только помойся сперва, а то от тебя болотом воняет.

Приближение грозы Катарина почувствовала ближе к полудню.

Холм остался позади, как и пикник, вполне себе обыкновенный, если не считать внимания, которым Катарину окружили. Нет, никто не пытался нарушить правила приличия, напротив, братья проявляли весьма похвальную сдержанность. Но… они были рядом.

Слева.

И справа.

И сзади тоже. Они говорили. Улыбались. Кланялись. Рассказывали забавные, действительно забавные истории, которые заставляли Катарину улыбаться, отчего она чувствовала себя совершенно глупо, и это злило несказанно, как и смех тетушки.

Лимонад.

И мягкие булочки. Овечий сыр, нарезанный маленькими кубиками и щедро сдобренный приправами. Ветчина. И медовые палочки с орехами.

— А еще помню… — Гевин полулежал, опираясь на седло. — Однажды… в детстве…

— А то сейчас ты взрослый, — поддел брата Кевин.

— Взрослее тебя…

— На две минуты!

— На две с половиной…

— Мальчики, — тетушка Лу пригрозила пальцем. — Не спорьте.

А Катарина вдруг ощутила весьма характерную давящую боль в затылке, и сказала:

— Пора возвращаться.

— Ты устала, дорогая?

— Нет. Гроза будет. Скоро, — Катарина коснулась этого затылка. Грозы она чувствовала всегда, с раннего детства, и слуги, поняв, что никогда-то она в своих предчувствиях не ошибается, шептались, что виной всему ведьмина кровь. Правда, кого именно считать ведьмой, они так и не решили.

Катарина посмотрела на небо.

Чистое.

И солнце светит, слепит. Ветер и тот стих, будто затаился, сил набираясь. И все же грозе быть и сильной.

— Дорогая, — тетушка покачала головой. — Просто скажи, что ты устала.

— Хорошо, — Катарина мучительно боролась с желанием распустить волосы и коснуться тяжелого затылка, унимая эту боль. — Я устала.

Спорить желания не было. К счастью, никто не стал уговаривать ее потерпеть. Братья обменялись взглядами, и Гевин произнес:

— Действительно чувствуется в воздухе что-то этакое… неспокойное. Думаю, нам будет лучше вернуться.

Остатки еды вернулись в корзинку для пикника. Попонами занялся Кевин, а Гевин вызвался отнести их к экипажу и заодно уж запрячь лошадей. Катарина же подошла к обрыву.

Странное место.

И сейчас, в преддверие бури, странность его ощущалась особенно остро. Будто имелся здесь некий невидимый изъян.

Какой?

— Здесь она любила стоять… — тетушка подошла сзади, и Катарина вздрогнула, едва не сделала шаг вперед, спеша отступить от этой женщины.