– Успокойся, ма! – смеясь, ответил я. – Приеду, а отпрашиваться мне надо будет у Александра, так что, думаю, проблем не будет!
Дуся, нежданно-негаданно, как-то сошлась с Матвеем, мы этого даже и не заметили. Вообще этот парень нам всем нравился, и когда нам было тяжеловато управиться с какой-то работой, он никогда не отказывал в этом. Матвей очень хорошо сдружился с Александром, мы его и принимали, как друга нашей семьи. Мурашки вообще-то были какими-то дальними родственниками по материнской линии, поэтому препятствий в замужестве никто не видел. Естественно родители дали согласие Дусе, зная этого парня, как трудягу, и как надёжного друга. Семья у них была тоже спокойной, как и он, малопьющими, а если и выпивали, то их никогда не видели, чтобы они когда-нибудь буянили, чем, кстати, часто могли похвастаться именно в других семьях, включая и нашу, пьяными драками. Радовало родителей ещё и то обстоятельство, что жить они будут рядом , дом Мурашко находился от нашего чуть наискосок, ближе к колодцу, и спуску к Городцу, напротив дома, в котором проживал дед Иван.
Время пробежало быстро, и вот настал последний день и ночь пребывания в родном доме. До этого я как-то и не переживал о том, что куда-то уезжаю, мне было даже интересно это событие, но, поужинав и, проверив все свои вещи, когда в доме все угомонились, я с Ваней ушёл на свой чердак, но сон покинул меня напрочь.
Ванька немного покрутился возле меня, и затих, только посапывал с каким-то всхлипыванием, и это мешало мне сосредоточиться. На улице светила огромная, почти полная луна, будоража моё сознание. Мозги стали всё больше и больше поднимать всякие вопросы, на которые у меня просто не было ответа. Только сейчас я стал понимать, что уезжаю из дома, и уезжаю, вполне возможно, что насовсем, как Александр. У него теперь своя семья, свои проблемы, свои помыслы и планы. Я пока никак не мог сообразить, да и представить, что у меня ведь тоже появится своя семья, которая будет заполнять всё моё время. О Малышевке, друзьях, родителях и обо всём, что меня здесь окружало, мне предстояло только вспоминать, да изредка наведываться в гости.
И вот когда в моей голове созрели такие мысли, то мне стало, до боли жаль расставания со своими родными, и со своим детством. Мне предстояло стать тем человеком, кем и становятся взрослые. Как сложится моя жизнь, я далеко не заглядывал, но мечтал окончить институт, и остаться в Почепе, работая, как и Александр со своей Марусей, учителем. В душе я понимал, что не в этом, так в следующем году, мне всё равно предстояло делать свой выбор, поэтому я и сделал именно этот выбор. Всё остальное только будоражило моё сознание.
Уснул я далеко за полночь. Даже собаки в деревне и то перестали лаять, забившись по своим норам. Не успел я заснуть, как меня уже будил отец, тыча палкой в сено.
На улице уже светало и я, сообразив, что к чему, мигом слетел с чердака и побежал в дом, а Ваня, недовольно бурча, последовал за мной. Отец уже вывел кобылу и стал запрягать её в бричку, которую пригнал вчера вечером, возвращаясь с работы. Лошадь вчера решили в ночное не гнать, чтобы выехать пораньше, так как отец планировал вернуться назад к вечеру в деревню.
Позавтракали быстро, быстро и загрузились. В это время стали выгонять скотину на пастбище, да и птицу тоже, поэтому мы слегка задержались, и когда пастух погнал стадо на луг, мы стали прощаться. Процесс затягивался, отец довольно сердито прикрикнул на всех, и стеганул кобылу пугой. Она тут же сорвалась с места, и вынесла бричку со двора. Возле ворот стояли сельчане и махали нам вслед. И тут я увидел гусей, которые, вдруг, высыпали на улицу, и, размахивая крыльями, понеслись за нами. Все закричали, показывая на птиц. А гуси провожали свою маму, то есть меня, и тревожно горланили на всю округу. У меня даже слёзы выступили из глаз, но я смеялся. Я радовался этим птицам, которые не забыли меня и кинулись за мной вслед, понимая, что меня увозят от них навсегда!
Рядом с бричкой бежал Шарик и постоянно смотрел на меня. У него в уголках глаз блестели слёзы, вероятно от ветра, который бил ему в умную мордочку, от быстрого бега. Он даже не лаял, а повизгивал, провожая меня. Я с ним долго прощался и вчера вечером, сидя с ним под навесом, и сегодня утром. Ощущение было такое, что всё понимал, глядя мне прямо в глаза, постоянно облизывая моё лицо.
Отец повернулся назад и, увидев гусей, пожал плечами и произнёс. – Чудеса! – после чего стеганул лошадь, чтобы она быстрее бежала.
Постепенно гуси и деревенские мальчишки отстали от нас, скрывшись в клубах пыли, поднятой лошадью и бричкой. Шарик бежал до самого Беловска, а потом остановился, уселся прямо на дороге и завыл. Я смотрел на него и слёзы невольно выступили из глаз, пока он не скрылся за поворотом. За поворотом остался и тот, который когда-то спас меня от неминуемой смерти. За поворотом осталась вся моя предыдущая жизнь.
Беловск мы проскочили на одном дыхании, не проронив ни одного слова. Мы с отцом до такой степени были поражены произошедшим, что не знали с чего начать разговор. Гуси, как говорил отец, бестолковые пернатые, а проявили такую преданность ко мне. Я как подумал, что их скоро будут всех резать, мне стало плохо. Во мне что-то перевернулось, и я отлично понимал, что через пару месяцев, отец снова привезёт мне гусей, но уже разделанных, для еды. И как мне их есть, у меня не вкладывалось в голове.
Но, как бы то ни было, все события со временем притупляются, и уже то, очевидное, становится далеко не очевидным. Гуси – это конечно волнительно, но и держат их именно для того, чтобы зиму сытно питаться, как впрочем, и всё остальное. Такова жизнь! Все в природе кого-то поедают, не говоря уже о людях, которые без конца убивают себе подобных. А затем находятся разные умельцы, которые оправдывают все эти действия. А всё потому, что добро никак не желает уничтожить зло, вечно его жалеет, настрадавшись вволю от этого самого зла.
Это я усвоил ещё в детстве, читая эти самые сказки, а когда стал уже подростком, то уже читал и исторические романы. Я вообще обожал читать, и считал, что сами книги могут дать гораздо больше, чем то, что преподают в школе. В школе дают начальные знания, прививают любовь к тому, или иному предмету, или, наоборот, у ребёнка начинается отторжение от всего этого. Но главное, что даёт школа, всё же знание. Знания мыслить, читать, считать и двигать человека по жизни. Если ребёнок чего-то не усвоил, или застопорился в своём развитии, он превращается в обычного раба, который не задумывается о своей сущности, а проживает лишь одним днём. Я же с детства был мечтатель, любил путешествовать, находясь на чердаке, воображая, что где-то в океане, или в горах, а то и в джунглях могучей Амазонки, где проживают всякие дикие народы, и водятся огромные анаконды. Обожал путешествовать с героями Жюль Верна, огибая Землю по воде, воздуху и земле.
Не заметно для себя я уснул, устроившись на задке брички, под протяжное пение отца про бесконечную дорогу. Степь да степь кругом, путь далёк лежит! Это его любимая песня и пел он её до самого окончания этого самого пути. В Почеп мы приехали около одиннадцати часов дня, и сразу поехали к Александру. Хозяйка, у которой жили Александр с семьёй, договорилась со своей соседкой, чтобы она впустила меня на постой, вернее на проживание, пока не окончу школу.
Когда мы приехали к Александру, то дома, кроме самой хозяйки, никого не было. Оставив гостинцев для детей у хозяйки, отец, вместе с ней направился к её соседке, которая проживала через дом от них. Минут пятнадцать их не было, а я, в это время, нетерпеливо прохаживался возле кобылы, которая ела овёс, попив перед этим воды. Выпила почти полное ведро. Бросив ей под ноги охапку сена, я отпустил подпругу, ослабив сбрую, чтобы она могла спокойно поесть.
Выйдя из калитки, отец кивнул мне, и снова скрылся за ней. Я побежал к нему и, войдя в дом, где мне предстояло жить, осмотрелся, поздоровавшись с хозяйкой. Всё было почти так же, как и у нас, только вместо полатей, у них была отгорожена отдельная комната, с окном во двор, возле которого росла яблоня, ветки которой цеплялись за окно, издавая протяжный писк. Яблок было видимо-невидимо, и выглядели они очень аппетитно. Между комнатой и передней комнатой, стояла русская печь, но небольшая, на ней можно было только посидеть, или что-нибудь посушить. В большой, передней комнате находилась приличная грубка-лежанка, которая была соединена с печью, да и топилась она тоже отсюда.
