— Зачем они это делают?

— Не знаю. Вероятно, проверяют, насколько их теории адекватны окружающему миру, нет ли других, более удобных для лучшего понимания известных экспериментальных фактов. Я тебе рассказывал раньше, что чем важнее тот или иной мировой закон, тем больше различных формулировок и объяснений он имеет. Законы термодинамики или, например, принцип наименьшего действия в механике имеют великое множество интерпретаций. Подкидывая нам какую-нибудь спорную теорию, меритцы следят, каких успехов мы добиваемся, применяя ее на практике. Оценивают, зря ли они ее отвергли.

— И что же вы ждали от тех записей?

— Очень многого! Одни названия чего стоят: «Уточненная физическая картина мира», «Методы создания новых вселенных», «Управление Случайностью», «Конструирование внемировых Сущностей» и другие. Неужели ничего этого я никогда не смогу прочитать?

— Успокойтесь, пожалуйста. Вот разберусь с неотложными делами и сразу же займусь вашими меритцами.

— Да, твой отец как-то нашел к ним подход…

— Вот и я найду, будьте спокойны! А список литературы подбирать мне не надо. Хватит того, что вы назвали. До свидания. Быстрее выздоравливайте!

Запросив упомянутые Лоркасом книги из Информатория, Олмир, повинуясь внезапному порыву, вызвал на связь графа Мерсье, Верховного Служителя и отца своего самого близкого… нет, единственного настоящего друга.

Экран высветил лицо мужчины, обладающего неуловимо близкими и знакомыми чертами.

— Приветствую Вас, герцог Олмир. Чем вызван Ваш неожиданный звонок?

— Здравствуйте, Ваша Духовность. Вас зовут так же, как и Вашего сына — Ван?

— Чаще все-таки называют Жаном, хотя родовое наше имя — Ван. Я рад Вас видеть, герцог. Чего Вы желаете?

— Я? Да ничего. Я хотел просто посмотреть на вас. Ваш сын был моим лучшим другом. Мне так его не хватает сейчас!

— Никаких положительных результатов поисков?

— Да, никаких.

— Я тоже прикладываю много сил, чтобы найти исчезнувших ребят. У меня единственный сын. Ваш отец знакомил меня с некоторыми отчетами Кокроши о Вашей школе. Я знаю, что Вы дружили с моим Ваном, и рад этому обстоятельству.

— А почему вы не поддерживаете Дом Медведя?

— Сердцем своим я с Вами. А голосовать на Коронном Совете вынужден так, как решит Коллегия. Большинство же в ней Ваши противники. Это барон Ким узурпировал власть в своем профсоюзе и поступает так, как ему вздумается. Все его заместители, являясь сторонниками политики, проводимой Домом Медведя, не смеют и голоса подать.

— Почему ваша Коллегия против моего Дома?

— Объяснений много, но истинная причина, я думаю, одна: они не желают перемен, так как опасаются, что уменьшится их влияние в обществе. Если согласиться с той трактовкой Предназначения, которую отстаивал Олмир Обаятельный, то Служители становятся ненужными. Вы, вероятней всего, пойдете по его стопам.

— Что же говорил отец?

— Задайте этот вопрос своим Хранителям крови.

— Хорошо, спрошу. Ага… насколько я вас понял, если барона Кима сместить, то любой новый председатель профсоюза творческих работников будет поддерживать меня?

— Думаю, что так.

— А если я смогу перетянуть на свою сторону большинство членов вашей Коллегии, то…

— Достаточно всего-то человек пять из десяти, поддерживающих Дом Дракона. Лично я с радостью отдам свой голос за Дом Медведя.

— Понятно. Спасибо за ценную информацию.

— У Вас что-то еще?

— Вы, наверное, подумали, что я звонил только для того, чтобы что-то выведать у вас. А я на самом деле хотел просто пообщаться. Извините. Некрасиво получилось.

— Все нормально, — вдруг как-то совсем по-домашнему, беззащитно улыбнулся Жан Мерсье. — Мне было очень приятно поговорить с тобой. Со всех сторон шепотком несется, что молодой герцог Сеонский настоящее чудовище. Я рад своими глазами убедиться, что внешне ты выглядишь обыкновенным мальчиком, и ни рогов, ни копыт у тебя нет.

— Это почему меня называют чудовищем?

— Ну как же? Облапошить Луонского с целой сворой его псов. Разыскать в Конде единственного человека, который мог вам помочь. Одолеть один на один подосланного убийцу, то есть специально подготовленного взрослого человека, истинного профессионала. Проявить недюжинную твердость, взяв власть в Доме свои руки. Я был бы рад, если бы мой сын хоть немного оказался похожим на тебя.

— Он и в самом деле похож. Мы дружили. Всю сознательную жизнь.

— «Всю сознательную жизнь»… М-да… А для меня будто одно мгновение прошло с того дня, как я расстался с Ваном. Да, быстро летит время. Тогда, больше десяти лет назад, когда твой отец предложил собрать вас в одном месте, в одной школе-интернате, изолированной от нашего мира, мы вас называли «кукушатами». Волна несчастных случаев — и все из вас стали сиротами. Нам никак не удавалось остановить бесконечную череду смертей носителей высокого Совершенства. Мы стали опасаться за ваши жизни и потому решили принять предложение короля. Много проблем, помнится, возникло с набором обслуживающего персонала и преподавателей. Никто не возражал только по поводу назначения главным наставником Кокроши, вокруг других кандидатур постоянно велись жаркие споры. Возможно, они и в самом деле не идеальны…

Жан Мерсье еще немного повспоминал минувшие годы и попрощался — вероятно, куда-то спешил, и незапланированный разговор не вписывался в его рабочий график.

Оставшись в одиночестве, Олмир стал читать заказанную литературу.

Если б у него спросили, пошло ли это ему на пользу, почерпнул ли он для себя что-нибудь полезное, то он затруднился бы с ответом. Труды Уренара, даже адаптированные для широкого круга читателей, все равно остались чрезвычайно трудными для восприятия. А старые книги были переполнены повторами и самые простые мысли пережевывали по многу раз. Да и не особо подходили к реалиям Галактического Содружества. Утратили былую актуальность мудрые советы типа: «людей следует либо ласкать, либо изничтожать» или: «обиды нужно наносить разом, а благодеяния полезно оказывать мало-помалу», «в тяжелое время зло делать поздно, а добро бесполезно».

Несомненным было лишь одно: цинизма и неуважения к людям подобные произведения придают предостаточно. Может быть, именно поэтому во время завтрака со своими ближайшими родственниками Олмир смотрел на собравшихся с ним за одним столом очень высокомерно. У всех этих отростков побочных ветвей Дома Медведя пренебрежимо малое Совершенство, и было бы стыдно перед другими Домами, если королевский Дом возглавил бы один из этих людей. Да и не испытывал он никаких родственных чувств ко всем этим мужчинам и женщинам, являющимся ему двоюродными, троюродными и вообще седьмая вода на киселе дядями-тетями-племянниками и прочая. Интересно, подумал он, если б родители были живы, как проявились бы у него особые, родственные чувства к ним? Сухо распрощавшись, ушел к себе, в парадный кабинет. Наступило время важного мероприятия — первой личной встречи с министром экономики.

Олмир бегло прочитал «объективку» и рекомендуемые сценарии ведения разговора. Он уже привык пользоваться такими материалами. Вначале ему казалось, что это не совсем этично: вооружившись чужими мыслями, любой дурак сможет замаскироваться под знающего и умного человека. Своим умом надо жить. На это Леон Октябрьский ему отвечал: у герцога мало времени, чтобы спокойно размышлять в тиши кабинета. На то и аппарат помощников, консультантов и референтов, чтобы интенсифицировать труд руководителя, нацелить на самое важное, не перегружать его драгоценный мозг копанием во второстепенных деталях. Предложение же Олмира вообще не использовать никаких заготовок, повергло Леона в шок. Да знает ли герцог, закричал он, что Юлий Цезарь, величайший из древних римлян, набрасывал план разговора и тезисы своих речей даже тогда, когда шел коротать вечер к своей жене? Герцог не знал этого и стал пользоваться чужой мудростью.

Пригласив министра войти, Олмир начал разговор заготовленными фразами: «Дом Медведя благодарен вам за безупречную службу и надеется и далее на вашу помощь… Мы приложим все силы, чтобы создать вам самые благоприятные условия для плодотворной работы…». Потом отбросил рекомендации и заговорил так, как сам думал: