— А зачем нам это? Разве нельзя выучить философию так же, как, например, физику?

— Нельзя. Философия не наука. Это точка зрения на окружающую тебя действительность. Мировоззрение, и не более того.

— Как же так? У меня в кармане «Энциклопедия оружия», в числе авторов которой есть несколько докторов философии. Странно, что науки нет, а ученые звания по ней даются.

— Просто дань традиции. Я повторяю: философия не является научной дисциплиной.

— Объясните.

— Хорошо. Во-первых, все основополагающие утверждения философии непроверяемы или принципиально неразрешимы, а в истинности научных положений может убедиться каждый. Например, наука говорит: «дважды два равно четырем». Кто не верит — пожалуйста, проверяй. Типичный пример философского предложения: «изменение качества происходит скачкообразно». Если вдумчиво проанализировать его, то становится ясно, что это не описательное высказывание, к которым и только к которым приложимо свойство быть ложными или истинными, а скорее определение, соглашение об использовании вводимых терминов. Точно такое же положение с другими философскими утверждениями. Они не могут быть сведены к предложениям, затрагивающим чувственный опыт, и посему принципиально непроверяемы. Их можно принимать за истину, а можно и не принимать, — как заблагорассудится. Какой вывод следует из этого? А такой, что истина философию вообще не интересует. Так это или нет?

— Ну, и в науке попадаются непроверяемые утверждения. Те, которые принимают за аксиомы…

— За гипотезы, мой мальчик, и только. Все непроверяемые утверждения настоящий ученый считает только предположениями и неимоверно рад, если ему посчастливится опровергнуть какое-либо положение, считающееся ранее очевидным. Например, давно используется гипотеза, что наша Вселенная образовалась в результате так называемого Большого взрыва. Существует много теорий, использующих ее. Ну и что? Все равно каждому новому утверждению этих теорий ищется экспериментальное подтверждение. Когда оно находится, то говорят: концепция Большого взрыва получила еще одно подтверждение. Если же найдется опровержение этой гипотезы, то тот в день в науке будет поистине праздничным. А потом на вооружение примут другое предположение, и все. Подобная смена основополагающих концепций — по-ученому «парадигм» — есть один из общенаучных методов. К научным методам познания относят также проведение целенаправленных наблюдений, постановку экспериментов, накапливание фактов и их обобщение. Философы ничем подобным не занимаются. Они читают книжки и размышляют о чем-то столь абстрактном, что ему просто нет места в нашем мире. В этом различии используемых методов заключается второе отличие философии от науки…

Лоркас вновь потерял равновесие и упал. Олег помог ему подняться.

— Так вот, продолжим. В каждой конкретной области науки есть свой круг проблем, о которых прекрасно осведомлены все, кто работает в этой сфере знаний. Какой-нибудь смельчак принимается за исследование одной из них и, если удается, находит решение. Что дальше? Исследованная проблема считается решенной, и никто к ней не возвращается. Да и кому, скажи на милость, в голову придет переоткрывать, скажем, интегральное исчисление или закон всемирного тяготения? Разве что сумасшедшему. В философии же все наоборот. Одни и те же проблемы анализируются множество раз. Причем то, что крайне интересует одного философа, зачастую может оцениваться тривиальным или бессмысленным другим. Например, для материалиста проблема соотношения абсолютной и относительной истины считается очень важной, а для сторонника прагматизма она вообще лишена смысла. Одним словом, философия занимается своими проблемами, не имеющими отношения к действительности.

После длительной паузы Лоркас продолжил:

— Я не могу как следует сосредоточиться, и говорю довольно сумбурно. Поэтому предлагаю вернуться к этому разговору позже. Ты согласен?

Ну, «на позже» можно откладывать все, что угодно. Олег согласно кивнул.

— Существует и много косвенных отличий науки от философии. Скажем, научное знание безлико. Если какой-нибудь закон называют именем впервые сформулировавшего или открывшего его ученого, то это просто дань уважения, не больше. В философии же каждый выдающийся деятель создает что-то сугубо свое, личностное. Никто, например, не напишет второй раз «Науку логики» Гегеля или «Диалоги» Платона…

За разговорами Олег с Лоркасом сильно отстали и догнали остальных, когда Кокроша объявил новый привал. Место им было выбрано довольно удачно — рядом протекал ручей с чистой и прозрачной водой. Девочки сразу убежали купаться.

— Так что запомни, что философия — это не наука, а мировоззрение. Добавь к ней систему ритуалов и армию пропагандистов — вот тебе и религия. Убедил я тебя?

— Да, вполне.

— Знаешь, что больше всего меня гложет? Не эта дикая местность и испытываемые нами лишения, не происки неведомых врагов, а то, что прервали наш учебный процесс. Вы просто обязаны учиться и учиться. Через пару месяцев я рассчитывал отказаться от использования гипноизлучателей — по моим расчетам, к тому времени вам была бы не нужна искусственная стимуляция внимания и памяти.

— Я уже и сейчас редко пользуюсь им на уроках, — признался Олег.

— Кстати, я как раз хотел спросить, почему вы их выключаете. Испытываете какой-нибудь дискомфорт при выходе из гипнотического состояния?

— Да нет, ничего не испытываем.

— Тогда почему?

Олег испытующе посмотрел на учителя: неужели ему не понятно? Поскольку Лоркас ждал ответа, сказал:

— Так ведь интересно же попробовать, можно ли обойтись без этих штуковин.

— И кто чаще всего обходился без ваших гипноизлучателей? — спросил Кокроша.

— Вот этот молодой человек, — показал учитель на Олега, — а также Алик. Изредка — Юра. Из девочек — Злата и иногда Барбара.

— Интересно, — сказал Кокроша, — особенно то, что Варвара оказалась в одной компании с ними.

— Странно, что Юра выключал излучатель. Он был таким дисциплинированным.

— Да, был… — сразу погрустнел Кокроша.

— Олег, иди к нам, — донесся крик Джулии, — ты будешь нас охранять, пока мы купаемся, чтобы никто чужой не подошел. Только не смотри в нашу сторону — мы голые. Иди сюда!

— Я не знаю, что с ней произошло, — произнес Олег в ответ на вопросительную и чуть-чуть ехидную улыбку Кокроши. — Раньше она меня почти не замечала.

— Да, быстро вы взрослеете. Ладно, оставим эту тему. В течение второго перехода мы преодолели заметно большее расстояние — почти девять километров. Надо позаботиться о восстановлении ваших молодых сил. Пойдем поищем что-нибудь съедобное.

Они натаскали огромные пучки малицеллии и каких-то желтоватых шишечек, имеющих ярко выраженный вкус сырого картофеля. Накупавшись, девочки в блаженстве улеглись прямо на срезанную траву и начали грызть все подряд. Пока купались Олег с Лоркасом, Джулия, нисколько не стесняясь наставника, с увлечением рассказывала Лене об особенностях мужской психологии. С ее слов выходило, что представители сильной половины человечества подвержены неизлечимой болезни по названию «импринтинг»: хотя бы раз увидев женщину в некрасивом виде, они запечатлевают ее негативный образ на всю оставшуюся жизнь и не могут ее полюбить. А если до этого испытывали к женщине нежные чувства, то моментально охладевают. Лена охала и ощупывала свою посиневшую, но заметно спавшую опухоль.

Кокроша, дождавшись, когда подойдут Лоркас с Олегом, в свою очередь отправился плескаться в ручье. Пока он отсутствовал, Джулия вовсю эксплуатировала Олега, просто издевательски заставляя его держать ее зеркальце и отвечать на бесконечные, абсолютно глупые, с его точки зрения, вопросы, как лучше: сюда завернуть волосы или в обратную сторону, нравится ли ему, когда девушка подводит глаза или красит губы, и так далее.

С великим облегчением Олег подчинился команде наставника двигаться дальше.

То ли Лоркас научился наконец-то ходить в сельве, то ли местность стала более сухой, но падал он значительно реже. Олег выслушал длинное продолжение лекции о существе научного метода и нелегком труде ученых. Улучив момент, спросил: