Ира вставала медленно, как будто её конечности затекли или же как будто она в мгновение постарела до восьмого десятка. Она шла к телефону так невыносимо медленно.

Даниил подтянул к себе колени и плотно зажмурил глаза до цветных кругов. Плотно прижал руки к ушам, пытаясь заглушить резкий звук телефона.

– Алло, – ответила его мать.

Даниил не слушал слов, он слышал только встревоженную интонацию. Ему казалось, что произносимые слова были иностранном языке. Но гораздо позже, лежа в своей кровати он мог восстановить этот разговор, повторяя его мысленно, как будто реставрировал произведение искусства.

Его мать положила трубку домашнего телефона и какое-то время стояла возле тумбы на которой он стоял, смотря перед собой. А после так же медленно начала возвращаться слегка шлепая босыми ногами. Ира замерла над сжавшимся Даниилом и стояла так несколько секунд, а после присела на корточки и отняла его руки от его ушей, надеясь, что тот посмотрит на неё.

Её намерение осуществилось и Даниил посмотрел на неё большими, влажными глазами, глядя в которые Ира не могла даже допустить, что её ребенок может навредить кому-то намеренно. Или не прийти на помощь нуждающемуся.

– Милый, звонила твоя учительница, – она сделала паузу, как будто хотела быть уверенной, что мальчик её понимает, – она сказала, что сегодня твой одноклассник упал и сломал ногу.

Даниил продолжил молчать даже когда Ира сделала паузу, как будто надеялась, что мальчик сам заговорит с этого места. Но он продолжал молчать, глядя широко распахнутыми глазами на свою мать.

– Он сказал, что ты был там, но не позвал на помощь. Это так, милый?

Даниил не сказал ни слова, глядя на мать, как будто пытался осознать происходящее. Казалось, они оба задавались одним и тем же вопросом – было ли это правдой.

– Милый, почему ты не позвал кого-то?

Даниил как-то рвано пожал плечами в одно мгновение становясь похожим на ребенка пяти лет. Ира же вздохнула не зная что делать. Должна ли она наказать его? Ни в одной книги про воспитание детей не было главы о том, что делать если твой ребенок оставляет своего одноклассника с открытым переломом ноги. Его нашли спустя только двадцать минут, потому что это была большая перемена и все были в столовой. Одноклассники говорили, что видели Даниила, когда он зашел в кабинет и забрал рюкзак. Он ведь мог им сказать, но он просто молчал, не сказал ни слова.

– Иди в свою комнату, – тихо сказал Ира, вздохнув.

Даниил пошел в свою комнату и запер за собой дверь.

Он сидел в своей комнате до самого позднего вечера. Время скакало неравномерно. Иногда одна минута длилась бесконечно, иногда час длился не дольше мгновения.

Он лежал на своей кровати, когда открылась входная дверь.

Он сразу же понял, что это пришел отец. За окном уже было черным-черно. Отец нередко приходил поздней ночью усталый морально и как будто постаревший, навидавшись ужасов людской души.

Даниил слышал негромкий разговор между родителями. Он не мог расслышать всего, лишь отрывки фраз, но зная интонацию и своих родителей он мог предположить о чем они говорят. Его мать обеспокоенным, иногда срывающимся, голосом, рассказала о звонке учителя, шепотом прибавив свои ощущения о том, что их сын в этом совершенно не раскаивается.

Пантелей, положив руку на плечо жены, успокаивающе сказал, что ничего страшного не случилось и их сын просто испугался, а такое бывает. Это не значит, что он плохой человек. Он поддался панике.

Вскоре Ира успокоиться и, вздохнув, согласится с правотой Пантелея.

Он всегда умел её убеждать своим низким, размеренным голосом. Слова всегда были наполнены уверенностью. Создавалось впечатление, что он вовсе не может ошибаться.

Даниилу казалось, что должно что-то измениться. Ведь это такая распространенная ошибка думать, что с изменениями в тебе изменяется и мир вокруг.

Он уснул с картинами крови и осколком кости перед глазами. Как будто этот момент, подобно картинке, что переводят на кожу, остался на внутренней стороне век.

Возможно от этого ему всю ночь снились сюрреалистичные кровавые картины, где людей выкручивает с хрустом костей, как будто они не живые существа, а какая-то тряпка после стирки и её отжимают от лишней воды. Все заливало неестественно густой кровью, напоминающей сироп. Он проснулся, когда смотрел на свои ноги, что были по колено в крови. Он вглядывался в неё до тех пор, пока по всей поверхности крови не раскрылось с десяток, с сотню глаз. Они моргали и смотрели на него. Он проснулся от ужаса, резко сев, глубоко дыша. Он весь был покрыт потом из-за которого его пижама прилипла к коже. Несколько прядей волос прилипли к лицу и щекам.

Даниил зачесал пальцами волосы назад. Они были влажными и запутанными, пальцы застревали в темных прядях от чего неприятно тянуло кожу головы.

Мерно стучали часы на стене и Даниил посмотрел на них. Уже скоро нужно было вставать, потому он решил не ложиться спать опять, впрочем, зная, что он все равно не сможет уснуть.

Ему казалось, что он до сих пор может чувствовать взгляд того множества глаз.

Он опустил ноги с кровати, ковров не было и по утрам и вечерам в квартире было холодно. Босые ноги тут же замерзли и по спине побежали мурашки. Он быстро прошлепал по коридору по направлению к кухне. В квартире стояла тишина и казалось кроме его шагов никаких звуков не было.

Отца опять не было. Наверняка, вызвали вместе с рассветом. Это было не впервой. Мать ещё не проснулась. Даниил видел в приоткрытые двери её фигуру под грудой теплых одеял.

Он сел на табурет на кухне, слушая мерное постукивание часов. Почему-то почти в каждой комнате у них висели часы, на кухне тоже. Он слушал их, размышляя. Его не отпускала мысль, что же его ждет сегодня в школе. Ему казалось, что ему не забудут просто так, что он оставил одноклассника лежать под лестницей со сломанной ногой.

Даниил чувствовал как его сердце заполошно бьется в панике от ужасающих мыслей, что его ждет. Он знал, что воображаемые ужасы часто преувеличены, если не всегда так. Но сейчас ему казалось, что так и будет. За этими мыслями время летело ужасающе быстро, приближая его к часу, когда нужно идти в школу. Он до безумия хотел оттянуть этот момент, даже появились мысли прикинуться больным или же просто не пойти в школу. И эти мысли были соблазнительными, хотелось поддаться их соблазну и спрятаться от проблем и страхов, подарив себе ещё немного времени в панцире своей квартиры.

Каждый шаг в сторону школы казался ему шагом к своей погибели. Когда ты юн любая трагедия для тебя сравнима с концом света, он прекрасно это знал. Но знать, оказывается, недостаточно, чтобы побороть свои чувства. Обозначить что-то абсурдным страхом, оказывается недостаточно, чтобы избавиться от него.

В школе было шумно, как всегда. Как всегда кто-то бегал по коридорам и казалось на него не обращали внимания, но он все равно вцепился в лямки рюкзака, как будто это было его единственной опорой и опустил голову, глядя только на пол и на носки своих ботинков.

Когда кто-то смеялся недалеко от него, он сжимался ещё больше. Он не мог избавиться от мысли, что это смеются над ним.

Даниил пришел практически к началу урока, преподаватель был уже в кабинете и скучающе раскладывал какие-то бумаги по своему столу. Учительница подняла на него холодный взгляд поверх очков и Даниил ещё крепче вцепился в лямки рюкзака. Ему всегда казалось, что она чувствует к нему некое брезгливое равнодушие, но сейчас её глаза горели холодным презрением. Обжигающе холодно и пронзительно. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять, что больше ему не стоит рассчитывать на её благодушие или защиту.

Его одноклассники смотрели на него. Они ничего не делали, только смотрели, но эти взгляды, казались такими до ужаса болезненными от чего хотелось спрятаться от этого мира.

Он сел за свою парту и начал доставать вещи. Казалось, они думали, что если он сосредоточен на своих вещах, он не слышит как они переговариваются и иногда в этих разговорах мелькает его имя. Он слышал имя своего одноклассника, что сломал ногу и ужасающее «двадцать минут!», на которое его одноклассники упорно делали ударение.