Казалось, умение игнорировать было одним из первых, что усвоил Даниил и он делал это настолько искусно, что могли позавидовать взрослые. Ира наблюдала за другими детьми не единожды, сравнивая их поведение с поведением Даниила.
Она поднялась со скамейки и подошла к своему сыну, села перед ним на корточки и положила руки на свои колени, глядя в лицо Даниилу. Тот продолжал разглядывать листики, казалось, не замечая её, хотя это было невозможно. Но движения его маленьких пальчиков по листам были такими же размеренно-спокойными. Его пытливые зеленые глазки были сосредоточены на тонких прожилках и он даже не бросил мимолетного, случайного взгляда на подошедшую маму.
– Даня, – ласково сказал девушка, положив руку на худенькое плечо.
Мальчик вздрогнул и поднял удивленное, даже слегка испуганное, личико, глядя большими, по-детски яркими глазами.
– Может, пойдешь поиграешь с мальчиком, который взял твою машинку? Вы можете играть с ней вместе. Ты же хочешь, чтобы у тебя были друзья?
Даниил медленно перевел взгляд в землю, как-то слишком медленно, как будто опасался отводить взгляд от матери. Он, слегка нахмурившись, смотрел туда, где была машинка, как будто не мог поверить, что та пропала. Выражение непонимания от того, что вещи, оказывается, могут изменить свое местоположение было настолько искренним, как будто он был великим математиком, который не смог сделать домашнее задание по математике своего сына восьмиклассника.
– Не хочу, – нервно двигая пальчиками по листам и, слегка дернув левым плечом, сказал мальчик, глядя в землю.
– Будет весело, – ободряюще погладив ребенка по плечу, сказала Ира, – иди.
Даниил поднялся с земли. Он, продолжая смотреть в землю, медленно и как-то нервно пошел в сторону песочницы, вначале поддергивая подол футболки, а после сложил пальцы замком, иногда нервно меняя пальцы местами. Как будто пытался похрустеть суставами.
Ира с волнением наблюдала за этим. Пока у неё не было ребенка, она и предположить не могла, что для неё когда-либо будет так волнительно разговор пятилеток.
Даниил шел криво, какими-то странными зигзагами, несколько раз обернувшись на мать, как будто хотел отложить разговор с другим ребенком. Он ссутулился, как будто пытался спрятать голову, изображая своеобразную черепаху. Все так же ломая пальцы.
Он встал возле мальчишки с его машинкой, слегка раскачиваясь. Другой ребенок сидел в песочнице, испачкавшись в песке, казалось, полностью. Даже к его футболке с супергероями прилип песок, а в светлых волосах были песчаные комки. Он сложил губы трубочкой издавая странные звуки, едва похожие на звуки, что издавали машины, и водил машинкой по бортику песочницы.
Он поднял голову, глядя на стоящего рядом Даниила, нахмурившись, пародируя взрослых.
– Давай поиграем вместе, – тихо предложил мальчик, казалось, ещё больше сжавшись.
– Во что? – мальчик опустил голову и начал опять водить машинкой по бортику издавая «жжж», при этом немного слюны вылетало через расселину, где раньше был зуб, который недавно выпал. Она скапливалась в уголках рта, немного пузырясь.
– Мы можем разобрать машинку, – предложил Даниил, как будто опасливо, отходя назад, – я покажу.
Пока мальчик отвлекся, Даниил схватил машинку, загораясь интересом и увлеченностью. Его зеленые глаза вспыхнули сапфирами, а четкие бровки приподнялись – у него всегда было такое лицо, когда он чем-то увлекался. А такое было не раз, пусть он был и немного апатичным, бывало, что его начинали интересовать совершенно различные вещи. Особенно у него вызывал интерес узнать, что же находиться внутри или как что-то работает.
Он разобрал и сломал часы, что стояли на тумбе в комнате Иры и Пантелея, но не получил порицания. Его родители считали, что нельзя наказывать любознательность. Он не играл с мягкими игрушками, как множество детей. Не спал с ними, не давал им имена, не представлял, что это его друзья, с которыми он устраивает чаепитие.
«Они же неживые», – искренне непонимающе говорил Даниил, на вопросы Иры, почему тот не играет с очередным мишкой или пингвинчиком.
Он с поразительной проницательностью отвечал, что игрушкам не больно, потому что они не живые, когда Ира спрашивала, в очередной раз, почему он порвал мягкую игрушку и сделал ей больно. Ему было интересно, что внутри, почему они мягкие, как они устроены.
Где-то несколько недель он разрывал все игрушки, препарируя их подобно хирургу, такой же сосредоточенный и увлеченный. А после его интерес к этому стих и он игнорировал всевозможных плюшевых мишек и зайчиков, как будто убедился, что внутри они все одинаковые.
Мальчишка не успел и слова сказал, как Даниил с поразительной ловкостью надавил на стык машинки и та хрустнув разделилась на две части, ровно посередине.
Несколько секунд мальчик молчал, а потом, как могут только дети, пронзительно заплакал. Крупные слезы катились по его грязному лицу, оставляя светлые, чистые полосы. Казалось, он не плакал вовсе, а просто верещал.
Крикнув: «ты плохой», он бросил в лицо Даниила жменю песка и вытирая лицо грязными кулачками побежал к маме, врезавшись в неё, обхватил за талию, обнимая, все так же плача. Непонятно нудя о мальчике, который сломал его машинку.
Даниил плюхнулся на землю, уронив куски машинки и прижал ладони к лицу, пальцами надавливая на глаза. Ира подбежала к нему, тут же присев у своего ребенка на корточки и положила ладонь ему между лопаток, обеспокоенно пытаясь заглянуть ему в лицо. Но мальчишка тер и давил на глаза, а слезы катились по лицу, казалось, без его ведома.
– Глаза болят, – всхлипнул мальчик.
– Пошли домой, малыш, – погладив его по плечу, сказала Ира, дрожащим голосом, – мы промоем их водичкой и они не будут болеть.
Даниил кивнул и Ира подняла его на руки, прижимая своего ребенка к груди. В её горле был ком от мысли, что это её вина, что её ребенок теперь плачет. Не скажи она ему, чтобы он подошел к тому мальчишке, позволь она ему делать, что ему нравится, никто не кинул бы в лицо её мальчика песок.
Чувство вины давило на неё грузом, который хотелось разделить с кем-то. Глядя на то, как её сын смешно отплевывается от воды, хихикая и игриво отбивается от её рук её чувство вины становилось лишь сильнее и ей хотелось расцеловать Даниила в щеки, крепко прижав к груди.
Но её беспокойство не проходило, ей нужно было поговорить с кем-то по поводу социализации Даниила. Сказать о своих опасениях из-за того, что, казалось, Даниил слишком сильно отличался от остальных детей. От того, она ждала до позднего вечера, когда Пантелей вернётся с работы. Она смотрела неосмысленным взглядом какой-то фильм, который показывали по телевизору. Ира практически не слышала, о чем говорят герои, сделав звук как можно тише, чтобы не разбудить Даниила, которого уложила спать несколько часов назад.
Пантелей был полицейским от того часто задерживался на работе и Ира смирилась с этим. У них была молчаливая договоренность, что если он не приходит к определенному времени то Ира идет спать, а не дожидается его, пытаясь не уснуть.
Она всегда просыпается на несколько секунд, когда он возвращается и ложиться в их постель, обнимая её сзади. Перед этим, он всегда заходит в комнату Даниила, глядя на спящего сына. Иногда он приглаживает мягкие, темные волосики сына, от чего мальчишка забавно морщится и ворочается, утыкаясь носом в подушку, как будто пытается уйти от прикосновения.
Заскрипела входная дверь и ключи негромко цокнули, когда Пантелей положил их на тумбу. Уже было поздно и он старался не шуметь, полагая, что жена и сын уже спят. От того, когда он увидел Иру на диване, подтянувшую к себе ноги, он на секунду замер удивленный, а после слегка взволновано нахмурился, думая самое худшее.
– Что случилось? – спросил мужчина подходя к девушке.
Она негромко заговорила, рассказывая о своих беспокойствах, что были пронизаны виной из-за сегодняшний случай.
– Послушай, – присев на корточки перед женой и взяв её руки в свои, сказал Пантелей, глядя в её глаза, – с ним все нормально. Он просто очень умный мальчик, потому ему скучно со сверстниками. Он пойдет в школу и все наладится. Он найдет друзей.
