Не успев сообразить, что делает, Даша резко, как фигуристка, развернулась на гладкой плите и бросилась вон из башни. Раз ключ не помогает, зачем он вообще тогда нужен. Густая и высокая, до колен, трава сразу за выходом опутала ноги. Но дальше идти и не пришлось. Из травы, шагах в десяти от Даши, поднялся на крепкие лапы леопард. Нет, не леопард, осадила свою оторопь Даша, а всего лишь рысь с такими же темными пятнами на шкуре, как у него, но только на светло-серой, а не на желтой. Черные кисточки на кончиках ушей шевельнулись словно на ветру. Усугубляя томительное ожидание, зверь раскрыл пасть и показал мощные острые клыки, но не белые, как следовало ожидать, а засиявшие ослепительным золотом. Издав недовольное рычание, рысь опустилась в траву, будто хотела продолжить там прерванный отдых, но это был всего лишь Дашин самообман. Как выпущенная из миномета мина, зверь вылетел из травы, выставив перед собой, точно когтистые веера, широкие лапы.
В самый последний момент Даша рванула в сторону, как от пули, и лапы с растопыренными когтями лишь зацепила надбровье. Однако это был не просто бросок от врага, но одновременно и отступление. Продолжив бросок плавным поворотом, Даша направила себя в арку прохода. Только он, проснувшийся военный опыт, и выручил. Пока рысь, приземлившись на оставленное Дашей место, совершила новый прыжок, Даша уже вписалась в проход и, оттолкнувшись для скорости руками от его стенок, влетела в башню. Ноги в проверенных надежных ботинках пронесли по серым плитам к запримеченной, оказывается, еще вместе с флагами и прорезями прилепившейся к одной стенке лестнице и внесли на ее чугунные ступеньки. Но зачем, разве большая кошка не бегает по лестнице гораздо лучше человека? В конце концов, выбирала не столько сама Даша, сколько тот самый тяжелый опыт. Вероятно, он помог заприметить тогда же кое-что еще или, если и не заприметить, то предположить.
Как бы то ни было, но состязаться в скорости с рысью никакой опыт помочь не мог. Разве что вовремя предупредить. Даша резко развернулась и встретила нападающую выброшенным ей навстречу крепким ботинком, очевидно, рассчитывающим попасть в морду и отбросить преследовательницу назад. Но противник был не менее ловок. Вместо того чтобы нанести удар, ботинок вдруг оказался у него в пасти – в блеснувших победным золотом в полумраке башни клыках. Боли, как и следовало ожидать в подобных моментах, Даша не почувствовала, а потому ничто не мешало ей присесть на ступеньку и обрушить на наглого зверя второй ботинок, который не промахнулся. От сокрушительного удара в переносицу рысь выпустила ногу Даши и сорвалась с гладких ступенек. Извернувшись гибким телом в воздухе, большая кошка упала на лапы несколькими ступеньками ниже. Пришедшие тут же в движение лапы заскрежетали по металлу не хуже танковых гусениц и снова бросили зверя в атаку. Но было уже поздно: Даша выскочила из люка под открытое небо, пригнулась на таких же, как и внизу, серых плитах, словно заранее знала, что будет здесь делать (хотя, конечно, не знала), набросила одной рукой на отверстие люка чугунную решетку, пронзительно вскрикнувшую ржавыми петлями, а второй рукой задвинула на ней засов. Оскаленная золотым и белым пасть ударила в решетку. Но та удержала, лишь нервно дрогнула в засове, окатив Дашу гулкой волной. Золотые клыки вцепились в прутья, точно надеясь перегрызть их. Клыкам на помощь пришли лапы с черными крючковатыми когтями. Бешеное рычанье и пронизывающее мяуканье вперемешку с металлическим скрежетом рвало всё подряд: и уши, и грудь, и серые плиты, и воздух, и солнечный свет. Белая пенистая слюна брызнула сквозь решетку. Даша отпрянула в сторону, словно боясь заразиться, пригнулась и подхватила за край еще одну крышку – дощатую. Вскрикнув на таких же, как у решетки, крикливых петлях, она отгородила от беснующегося зверя. Задвижки на крышке не было. Даша убрала протянувшуюся было руку к тому месту, где она должна была быть, где была у решетки, выпрямилась. Что я ей такого сделала, что нужно так на меня злиться? – спросила она. Но через минуту снова потянулась к крышке и распахнула ее. Зверь продолжал бесноваться. Интересно, насколько его хватит, задумалась Даша, опускаясь на корточки, глядя в горящие в полуметре желтым пламенем глаза и бездонные черные щели в них, будто стараясь переглядеть зверя. Но ни переглядеть, ни дождаться хоть капли ослабления неистовости не удалось, потому что отвлекло другое. Оно вдруг плотным объятием охватило спину, отчего спине стало то ли холодно, то ли, наоборот, горячо, не поймешь, но одинаково плохо. Даша торопливо поднялась с корточек и оглянулась.
Сквозь просветы между высокими каменными зубцами, огородившими площадку, глядело что-то отчаянное, не менее безысходное, чем эти зубцы и флаги над ними. Чем рысь со своим бешенством и золотыми клыками, чем вся эта жуткая башня, по-видимому, надолго, если не навсегда, отгородившая пленницу от нормального мира. За что? Что я такого ему сделала? – почти точь-в-точь повторила Даша произнесенные незадолго перед этим слова, но забыв, что повторяет. И опять заплакала. Ах как давно она не плакала! Даже тогда, когда теряла друзей. А тут плачет второй раз подряд. На ослабших ногах она подошла ближе к проему между зубцами – бойнице, будь она неладна – и посмотрела на незнакомый пейзаж. Знакомый, поправила она, вытирая рукавом слезы, да только я не знаю об этом. Не желая больше никуда глядеть, она отвернулась от проема, сползла спиной по стенке зубца и села на серые плиты… А может быть, можно жить и в этом мире? – в робкой надежде спросила она себя через некоторое время. Пока, пока не вернется настоящий. Они же будут меня лечить и, возможно, вылечат. Это придало Даше сил. Она встала, снова оглянулась вокруг, прошлась вдоль зубцов. Слезы высохли, Даше стало стыдно за них. Надо лишь подождать, и достойно подождать. Может, это достоинство как раз и станет тем ключиком – вместо ума. Которое откроет дверь из темницы или хотя бы поможет открыть тем, кто пытается открыть дверь снаружи. Нельзя распускаться и терять человека в себе. Надо сражаться за него, как сражалась раньше. Даша остановилась, нагнулась, приподняла штанину. Он был на месте: на своих потертых, почерневших ремнях с цепким ворсистым нахлестом, с рифленой рукоятью, подстрахованный лентой с таким же цепким ворсом. Как я могла забыть о нем? Даша отлепила ленту и вытащила нож из ножен, неширокий, но и не узкий, со сглаженным кончиком. Уловив солнечный луч, клинок заиграл серебром. Не хуже, чем ее клыки золотом, подумала Даша, не переставая ни на минуту слышать кошачий концерт. А хуже или лучше, это мы посмотрим. Что-то капнуло на чистейшее стальное полотно и растеклось красным. Даша провела тыльной стороной ладони по лбу и понемногу выпрямилась. Рука тоже стала красной. Неплохо она меня захватила. Промокнув на этот раз рану рукавом, Даша коротко оглянулась по сторонам, поймала взглядом синий флаг со спрятанным наполовину в складках золотым львом, стоящим на задних лапах, и двинулась к нему. Громадное полотнище крепилось к толстому остроконечному, точно копье, древку несколькими кольцами тонких кожаных ремней, а само древко, в свою очередь, кольцами к углу, только не кожаными, а металлическими, приутопленными в кладку. Взяв нож в зубы, Даша встала на цыпочки и не без труда извлекла огромный флаг из креплений, перебирая по древку руками. Одного такого флага было достаточно с лихвой на всё, что требовалось. Во-первых, лента-бинт для перевязки царапины на голове, во-вторых… Эта рана на лбу напомнила вдруг о другой, возможно, более серьезной, которая, едва о ней вспомнили, тут же дала о себе знать острой болью. Даша опустилась на пол, положила флаг и нож, осмотрела ботинок. Четыре затянувшиеся толстой кожей отверстия располагались по два с каждого бока. Даша торопливо развязала шнурок и сбросила ботинок, носок. Четыре таких же затянутых кожей, но только не мертвой и не такой толстой, отверстия были и по бокам ступни. Кровь выступала медленно набухающими каплями, поэтому ее в ботинке собралось немного да и та размазалась по стенкам, по ноге, впиталась в носок. Только вот насколько глубоки ранки? Даша подвигала ступнёй. Было больно, но всё в ней, что надо, двигалось. Неглубокие, успокоила себя Даша. Раз вспомнила о них лишь сейчас. Она решительно вернула в руки флаг и нож, освободила от древка полотнище, отрезала от него во всю длину неширокую ленту и перевязала ступню. Оставшимся куском тщательно протёрла изнутри ботинок. Перебинтованная и облаченная в носок нога влезла в ботинок с трудом, шнуровать не придётся. Даша вытянула из дырочек шнурок и сунула его в карман брюк. Теперь можно заняться и головой. Еще одна лента от полотнища – и повязка через лоб и затылок, которая заодно прихватила растрепавшиеся, лезущие на глаза волосы.
