Начало нежной романтической связи. Каждый держит еще чувства при себе, намеками, взглядом позволяя партнеру догадываться о его симпатии. Легкий флирт, заставляющий быть в тонусе, невинные отношения без гарантий, договоров и обязательств. Они давали возможность почувствовать себя желанной, не разрушая семейной идиллии, подчеркивали женскую востребованность, не нарушая верности супружескому долгу. Поднимали настроение, придавая легкость бытию и приятность работе.

Иногда оставлял ей сообщения на электронной почте, к служебным делам совсем не относящиеся, Настя присылала ответ.

– Считаешь это нормальным? – спрашивал ее внутренний голос.

– Просто игра, – уверяла его Настя, – ничего личного. Как лекарство от скуки.

И ей, действительно, становилось веселее, глаза блестели, работа спорилась в руках, появлялись идеи, новые мысли, пробуждались желания. Даже выглядеть хотелось лучше: она с вечера продумывала завтрашний гардероб, тщательно подбирала аксессуары, и хотя в балетках ходить было удобнее, но без каблуков ощущала себя сошедшей с дистанции.

Это не было любовью, просто глупые мысли от его писем так приятно отдавали вниз живота, что сидеть за офисным столом становилось куда интереснее.

Изредка, в присутствии Кости, испытывала Настя угрызения совести, доля фальши, благодаря Максиму, все-таки вкралась в их семейную жизнь. Остановиться, однако, не могла, оправдывала себя тем, что не делает «ничего особенного» просто пишет в ответ.

За пределами офиса они с Максимом, действительно, не встречались, да и на самой работе разговаривали редко, только если рядом никого не было. Настя предпочитала эпистолярный жанр. Сообщения его удаляла практически сразу после прочтения, в целях безопасности, и хотела считать, что Максим поступает точно также. Она никогда не задумывалась о его желаниях, ей просто хотелось легкого, пьянящего веселья.

Анастасия была ярым противником служебных романов, – этого нескончаемого сериала страстей, разыгрываемых на офисной сцене. Как бы ни пытались его главные герои вживаться в роль шпионов и разведчиков, окружающие все равно обсуждали события «последних серий». Личная жизнь для Насти была темой закрытой, и ей совсем не хотелось становиться объектом пристального наблюдения и бесконечных сплетен окружающих ее коллег.

Отношений, каких бы то ни было, с Максимом Анастасия боялась словно чумы, и, стремясь контролировать свои эмоции, мгновенно одевалась в ледяную броню. Она не испытывала практически потребности в теплых чувствах, пылкая страсть ее быстро утомляла, так как мало питала ведущую Настину стихию – поиск свежих впечатлений. Любые попытки сближения вызывали в ней почти непреодолимое отчуждение. Как однозаряженные полюса магнита, отталкивала его с такой же силою, с какой он притягивал ее к себе.

Она слишком ценила свою независимость, и простор в отношениях вдохновлял куда больше, навевающей тоску определенности.

Максим был Настиной тайной, слишком личным, бесконечно сокровенным секретом, не рассказывала о нем ни двоюродной сестре, ни лучшей подруге, только раз проговорилась приятелю, выпив пару бокалов вина.

– Он просто заполняет пустоту внутри тебя, – ответил, не раздумывая, Паша. Словно в зеркало глядел.

Пустота эта казалась Насте временами огромной черной дырой, она тонула в ней, захлебывалась, как в болоте, Максим возвращал ее к жизни, позволяя почувствовать давно позабытую приятную влюбленность, не нарушая привычного хода устоявшегося семейного бытия.

***

Настя сидела за столом небольшого, но вполне уютного кабинета; его главным достоинством, по Настиному мнению, являлось огромное, во всю стену окно. Разглядывать происходящее через стекло, обрамленное рамой, было единственным занятием в Настиной жизни, которому предавалась безраздельно, всей душой.

В самом начале своей карьеры могла еще поработать где-то в центре офиса, разделенного пластиковыми перегородками на американский манер, но добившись определенного статуса, помещениями с искусственным светом начала пренебрегать. И теперь стол, расположенный рядом с окном, являлся обязательным в списке ее требований к работодателю.

На противоположной стороне улицы располагался жилой, начала прошлого, а может и позапрошлого века постройки обветшалый уже немного дом. Именно его чаще всего и рассматривала Настя опытным взглядом несостоявшегося художника. Вот и сейчас, отвлекаясь от дел, глядела в немытые стекла его глазниц. Крыльцо, лишившееся нескольких ступенек, погнутые заржавевшие перила, – старательно сохранял он свой первозданный вид, чарующую прелесть разрушения, унося воображение смотрящего на полтора века назад.

«Нашему столетию не хватает красоты и изящества, – размышляла Анастасия. Дел было много, работать, однако, не получалось: изматывающая тоска по неведомому оттягивала внимание на себя. – Век стекла и бетона, одноразовой посуды и пластиковых вещей. С ума сойти можно от простоты четких линий в интерьере, минимализма однотипно обставленных квартир, типичных серых фасадов одинаковых многоэтажек в изобилии захвативших окраины города. Куда подевалась орнаментальная изысканность рококо, динамичность образов, роскошество и величие барокко? Глазу же не за что на улице зацепиться! Скучные образы, скучные люди. Даже одежда – и та скучна! – Мельком взглянула на собственный пепельно-серый костюм. – Ни тебе пышности юбок, ни изящества кружева».

– Переодеться! – услужливо подсказал внутренний голос.

– Что? – не сразу поняла Анастасия.

– Пойти, переодеться! Хотя бы что-то в себе поменять… Взбудораженная внезапной идеей, Настя оторвала взгляд от

окна.

Стремясь заполнить свой день до отказа, Анастасия рано вышла из декрета. Должность руководителя отдела финансов, которую она занимала, подразумевала большую нагрузку, значительную ответственность, и Настю это радовало.

К работе относилась она серьезно, с упоением занимаясь упорядочением, рационализацией существующего офисного хаоса. Анастасия любила методический труд, детализацию, регламентированные задачи. Создавала систему, продумывая ее до мелочей, предвосхищала проблемы, изобретала решения.

Не правы те, кто видит в финансах лишь нудные, сухие цифры, – только математики и поэты способны познать истинный восторг, высшее духовное наслаждение, взывающее к каждой стороне нашей слабой натуры.

В экономике кроме нерушимой истины есть своя исключительная прелесть, без пышного блеска, свойственного музыке и живописи,– холодная и строгая, как красота скульптуры, но бесконечно чистая. Она способна открывать неколебимый абсолют, незыблемое совершенство, доступное лишь величайшему из искусств. Это творчество, но созидание рассудка.

Настя была незаменима везде, где требовалась острота ума и способность выдавать идеи. Она хорошо понимала, что подвластно ее силам, от чего следует отказаться, разборчивая и беспристрастная, дружила с головой и порой только с ней.

Не умеющие упиваться красотой безупречного порядка сотрудники, часто с трудом переносили ее правила и требования, ошибочно полагая в них личную тягу к власти. Ей чуждо было ощущение собственной значимости. Настя легко обходилась без персонального внимания, дорого было лишь доминирование четкой структуры.

Насте даже нравилось задерживаться после шести, когда возникала необходимость, ощущала порой причастностью свою к общему делу, и только скука, дурманящая временами рассудок, подавляющая волю, запускающая в голове сумасбродные механизмы, мешала всецело отдаваться любимой работе.

– Я в банк уехала, если генеральный спросит, часа через полтора вернусь, – предупредила она секретаря, направив стопы к элитному магазину дорогого женского белья.

Воздух был ясен и прозрачен, небо вновь прорезали яркие щекотливые лучики теплого лукавого солнца; снег еще не сошел, но в душу уже просилась весна. В такие моменты хотелось раздвинуть горизонты, стереть установленные запреты, заступить за край.

Перемерив несколько моделей, остановила свой выбор на розовом комплекте, в изобилии украшенном тонким, ручной работы кружевом.