Глеб подавал большие надежды в дзюдо, а Ника, внешне абсолютная копия матери, с полутора лет занималась плаванием и для ее будущих наград готова была именная медальница.

Настя была довольна своей жизнью, но не счастлива.

Слишком уж благополучной казалась ее жизнь, предсказуемой в своей тоскливой повседневности, в ней не хватало интриги, волнующей кровь, все было просто, понятно, доступно.

Настя достала плоскую бутылку приторно-сладкого ликера, спрятанную за стиральной машиной, сделала глоток.

Скука в который раз открывала ей свои удушающие объятья.

– Хорошо ведь живете? – удивлялись школьные подруги, с которыми продолжала поддерживать отношения, не смотря на растущую между ними пропасть социального неравенства. – Что еще тебе надо?

– Хорошо, – недовольно соглашалась Анастасия, – только тихо, сухо да правильно.

Апатия, словно пыль, мельчайшими неосязаемыми частицами витала в воздухе. Легкая и невесомая была настолько незаметна, что ее можно было вдохнуть, заглотить вместе с пищей, отхлебнуть в бокале вина. Движение стряхивало с себя оседающий пепел хандры, но стоило на мгновение остановиться, как липкий серый налет покрывал лицо, опускался на руки, забивался в карманы одежды. И только оживление тела, циркуляция стремительных энергий позволяли избежать оцепенения, стряхнуть с себя прах, убивающей чувства тоски.

Большинство Настиных знакомых, пережив гормональные взрывы молодости, давно поселились в удобной теплой клетке двухкомнатного комфорта, лишь изредка позволяя страсти перемен разрушать спокойствие, безопасность и предсказуемость устоявшегося бытия.

Анастасия же относилась к тому беспокойному сумасбродному типу людей, которых скука толкала пребывать в бесконечном поиске внешних раздражителей сознания.

Молодость легче справлялась с апатией: строила планы, искала решения, исследовала, познавала, разнообразила жизнь. Поступив в университет, с головой окунулась Настя в кипучую деятельность активных студенческих будней.

К двадцати пяти годам объездила два десятка стран, побывав на разных континентах, пару раз прыгала с парашютом, научилась играть на гитаре, поучаствовала в конкурсе фотографий дикой природы России, неплохо стреляла из боевого оружия, вышила крестиком несколько картин, поплавала с дельфинами и даже умудрилась получить права пилота малой авиации. Однако непостоянство занятий так и не позволило стать Насте профессионалом ни в одной из выбранных областей.

Несмотря на то, что железная сила воли была ее неоспоримым достоинством, – близкие поражались Настиной колоссальной работоспособности. Наметив какой-либо план, могла сутками обходиться без сна и еды, шаг за шагом приближаясь к заветной мечте, решимость ее буквально не знала преград, был в характере Анастасии существенный изъян. Как легко она чем-то увлекалась, так же быстро охладевала к достигнутому результату. Добившись успеха в какой-нибудь сфере, тут же меняла деятельность, стремясь исследовать область жизни для нее совершенно неиспробованную. Неведомое манило к себе, раздвигая горизонты неизвестности, давало простор воображению, сулило небывалые свершения. Насте нравились свежие впечатления. Не долго.

Через пару недель ее снова начинало тянуть к чему-то, мало для нее известному.

В молодости устанавливала себе вехи, создавала проекты, строила планы: купить машину, выйти замуж, приобрести недвижимость, завести детей… С возрастом возможностей для реализации мечтаний становилось все больше, желаний все меньше. Апатия гостила у нее неделями и Настя с трудом находила себе новую цель.

Добившись хорошей должности на работе, заполучив полный комплект разнополых детей, Анастасия совсем потерялась, скука накрыла гигантской волной.

Жаловалась она не на плохое настроение, возникающее время от времени, пребывала в затянувшейся хандре, тоске от нехватки полноценной активной деятельности. У нее, как и у легендарного сыщика Шерлока Холмса, в отсутствии интересного дела «ржавел» мозг.

Настя маялась от тоски, пытаясь найти себе хоть какое-то занятие, начинала что-то и тут же бросала, злилась на себя, на мужа, периодически орала на детей.

У нее были планы на будущее, но какие-то мелкие, обывательские; мечталось о чем-то более масштабном, более значимом. Ей хотелось преодолевать трудности, бороться со сложностями, без покорения новых вершин переставала чувствовать Анастасия жизненный процесс. Недостаток препятствий вызывал у нее неподдельное раздражение, буквально физический протест в извилинах мозга.

– А как же воспитание детей? – возражал муж. – Их же лет двадцать поднимать, если не больше.

– Многие растят собственных отпрысков, – закатывала глаза Настя, – что в этом интересного? Чужие дети – еще, может быть… Но свои – слишком просто, слишком обыденно, не находишь?

– По моему, у тебя просто плохое настроение, от того, что тебе нечего надеть, – отвечал обычно Константин, лояльно относившийся к капризам супруги. Требовательности эгоистичной

Анастасии уступал со снисходительной иронией старшего брата тем самым чувством, которое вызывают порой у взрослых, состоявшихся людей маленькие избалованные дети и породистые собаки. – Может, дать тебе денег и отвести в магазин?

– Мне есть что одеть, – огрызалась Настя и уходила в себя.

У нее было то, к чему стремятся всю жизнь простые обыватели, ради чего годами корпят на работе, старятся, бьются как рыба об лед; семья была, дети, квартира, дача, машина… не было счастья.

Ей нравилась стабильная размеренность семейного мещанского быта, удобные сто десять квадратов с красивым видом из окон, любимые дети, даже прагматичность и расчетливость супруга, тщательно оберегавшего ее от беспокойств и волнений. Хотелось ей при этом перемен. Сомнительных веселых приключений, разбавляющих трясину эмоционального болота, бешеной встряски, позволяющей вкусить разнообразие жизни, всплесков адреналина, бурных, неукротимых, яростно заставляющих колотиться сердце.

Друзья, которым Настя изредка жаловалась на отсутствие глобальных интересов, проблем ее не разделяли, считали апатию блажью, придурью обеспеченной женщины, супруг снисходительно протягивал кредитную карту, предлагал отправиться в спа-отель, родители молча переглядывались между собой, за спиной крутили пальцем у виска. Со временем она замкнулась в своих переживаниях, отгородила семейную жизнь от собственной, личной, со скукой боролась сама, как умела. И только внутренний голос, с которым вела постоянный диалог, подыскивал выход, указывал нужные ориентиры.

Замужем Настя пребывала десять лет, с будущим супругом Константином познакомил ее дальновидный отец, хорошо понимающий в людях и бизнесе.

– Обрати внимание на этого молодого человека, – указал он ей на выбранного претендента, – сын моего партнера, выпускник СПБГУ, подающий надежды юрист и просто положительный парень.

– Перестань заниматься сводничеством, – поморщилась Настя, однако, сразу почувствовала жизненный потенциал предложенного кандидата, с этого момента свободное время проводили они уже вместе к великой радости родителей обеих сторон.

Косте было тридцать четыре; выше Насти на пол головы, крепко сложенный широкоплечий с хорошей спортивной фигурой; на «мистер Олимпия» амбиции его не распространялись, но в зал ходил он регулярно. У него была чуть смуглая кожа, короткие темные волосы, карие, всегда немного грустные, но очень проницательные глаза. Его низкий бархатистый баритон, звучащий в ушах неповторимой безукоризненной мелодией, покорил Настю с первой минуты.

Константин олицетворял собой спокойствие и уверенность, слегка флегматичный, он редко выходил из себя, по натуре был скорей дипломатом, хорошо сходился с людьми, обладал здоровой самокритикой и проблемы воспринимал с иронией.

Настя верила в различные приметы, гадания, знаки судьбы, когда в день первого их свидания оказались под железнодорожным мостом, с проезжающими по нему одновременно двумя поездами, поняла: так задумано свыше! Через полгода Костя, действительно, сделал ей предложение.