Первые годы семейной жизни Ивины провели в понимании и согласии; Настя считала их чувства не банальной, элементарной любовью, – кармической связью. Они разумели друг друга с полуслова, способны были предугадывать желания, на расстоянии чувствовать настроение, и если у одного болела голова, то и другой даже на удалении начинал ощущать то же самое.

В глазах друзей союз Анастасии с Константином выглядел не просто удачным, – был идеален! Они гармонично дополняли друг друга, умело совмещали работу с выходными, не имели привычки жаловаться, ни на себя, ни на других, полны были энергии, энтузиазма, и на людях казались вполне довольными жизнью.

Оба супруга были прагматичны, расчетливы и честолюбивы, умели не только работать, но и зарабатывать и вскоре после заключения брака финансовые дела Ивиных пошли в гору. Они не считали себя богатыми, – у них были более состоятельные друзья, – но в средствах себя не стесняли и к рождению детей успели обзавестись кое-какой недвижимостью.

Появление наследников существенно отразилось на жизненном укладе Константина и Анастасии; все больше времени уделяли они воспитанию отпрысков, и отношения их из романтических переросли в приятельские, а в чем-то даже и в партнерские.

По сложившейся давно привычке старались они проводить свободное время вместе, отправляя детей к бабушкам, нежности, однако, проявляли все меньше.

«Невозможно чувствовать вечное счастье друг с другом, – размышляла порой Анастасия, оставаясь наедине с собой, – для этого нужно умереть в один день, или же заручиться поддержкой Сатаны».

Костя работал юристом в крупной компании; инициативный и деятельный на работе, дома давал себе слабину, позволяя Насте решать, где им проводить выходные, в каком ресторане поужинать, какого цвета выбрать паркет и обои, на какой спектакль отвести детей. Подготовку любых мероприятий, однако, предпочитал контролировать единолично, предусматривая заранее и на ходу устраняя любые возникающие проблемы.

Константин первый вернулся с работы, забрал Веронику и Глеба, дождался возвращения Насти. Их холодильник был полон еды, но без нее никто не ужинал, предпочитая получать персональное приглашение.

Вот и сейчас домочадцы терпеливо сидели в ожидании вокруг не накрытого еще стола.

Настя сжала волю в кулак: потерпеть этот шум всего пару часов, потом ночью в тишине можно будет лежать, смотреть в потолок, размышлять о своем.

Ника взахлеб пересказывала сказку, услышанную накануне по детскому радио, Глеб перебивал, поправлял, размахивал руками. Работал телевизор. Настя смотрела на каждого, кивала головой, улыбалась, но не слушала.

Самым трудным в жизни оказалось не духовное самосовершенствование, как наивно полагала в юности Настя, а построение банального обихода. С личным развитием проблем, как раз, не возникало, повседневные же обязанности превратить способны были в Золушку любую принцессу. «Как точно подметила Агата Кристи, – вспоминалось иногда Анастасии, – когда моешь на кухне посуду, так и хочется кого-нибудь убить!»

«Не тому нас учат в школе, – продолжала она внутренний монолог, – обязательным предметом старшеклассников должно стать «изучение быта семьи». Ну, какое тут «долго и счастливо», когда вечером ждет тебя целая гора посуды, в шкафу пару дней скучает мятая одежда, а полы у детей то и дело покрываются пятнами, неясного происхождения? И экзамен еще ввести с вопросами: Сколько еды нужно приготовить в выходные, чтобы закончилась она к выходным, а не в четверг, как обычно? Почему, чем больше готовишь, тем быстрее съедается? Как выйти из дома с детьми, и не выйти при этом из себя? Сколько раз в неделю позволительно болеть голове? И, наконец, кто в семье главный: то, кто больше зарабатывает, или тот, на кого больше тратят? А тому, кто экзамен сдаст, пройти трехнедельную практику! Нет, три недели мало, – три месяца!!! И сертификат потом выдать: «К семейной жизни готов!». Тогда и разводов в стране меньше будет».

Начинался март – пробуждение жизни, новое утро года; ночи еще стояли морозные, но небо все чаще оставалось ясным, солнце начинало пригревать, и снег на открытых участках покрывался влажной грязевой коркой. Крыши обрастали длинными рядами сосулек, в воздухе звенела веселая хрустальная капель. Дворники сбивали ледяные наросты, и они разлетались на части, отзываясь в сердце трогательной мелодией ранней весны.

Насте, как кошке, в марте все время хотелось любви. Не животной, – большой чистой и светлой. Это был месяц ожидания чуда, пробуждение от холода, долгого зимнего сна. Рассвет надежды, предвкушение необъяснимого счастья, когда душа замирает от смутных предчувствий. Она подолгу пребывала в томном настроении, улыбалась сама себе безо всяких причин.

Дети в саду готовились к утреннику, нужно еще было репетировать стихи, подготовить заранее костюмы. И подарки эти к женскому дню, – ежегодная весенняя суматоха. Мамы, подруги, коллеги, воспитатели, – всех поздравить, никого не забыть; дела накапливались снежным комом. Костя нервничал, – дни пролетали мгновенно, – упрекал Анастасию в бездействии, она даже была с ним согласна в душе, но собраться не могла: мысли ее захватил Максим – занятная игрушка на работе.

***

С Максимом работали они в соседних кабинетах. Ему было тридцать девять, Настя не могла назвать его красивым, хотя какая-то харизма в нем, определенно, присутствовала. Максим обладал типичной внешностью северного европейца: высокий рост, широкие плечи, темно-русые короткие волосы, серые глаза. Нос его с заметной горбинкой неизменно притягивал взгляды окружающих, и в совокупности с поднятой высоко головой придавал лицу самоуверенное, даже высокомерное выражение. Максиму удалось сохранить хорошую спортивную форму, хотя весил он, по Настиному разумению, «под сотню».

Когда смотрела на него, пыталась представить, можно ли вообще шевелиться под этим центнером мяса. Не знала, с чего в голову пришла подобная дикая мысль, но избавиться от нее не удавалось.

Выглядел Максим безупречно: хорошо подстриженный, идеально выбритый, его дорогие костюмы тщательно подбирались по цвету и размеру. Респектабельного внешнего вида, казалось, было достаточно, чтобы окружающих начинала интересовать его душа. «Человек-манекен», – думала Настя, рассматривая коллегу, стремилась вообразить его в шапке, не бритым, ей хотелось хоть как-то испортить совершенную эту картинку, постоянно возникающую перед глазами.

Анастасия хорошо помнила их первую встречу спустя пару дней после возвращения ее в «Технострой» из декрета. Они столкнулись в коридоре. Сначала обратила внимание не на него, на рубашку; белые рубашки были Настиным фетишом, буквально сводили ее с ума, а мужчины в таком одеянии всегда казались привлекательнее прочих. Даже спустя годы знакомства, не могла решить для себя, что нравится в нем больше: его рубашки или черный Инфинити, на заднем сиденье которого втайне мечтала оказаться вдвоем.

Только потом посмотрела в глаза; Максим тоже внимательно разглядывал незнакомое лицо. Они не поздоровались, не сказали ни слова, просто долго смотрели друг на друга, стараясь не отводить взгляда, сколько было возможно.

– А это кто? – спросила Настя секретаря Марину, кивком головы указав на Максима.

– Максим Игнашевич. После твоего ухода в декрет его взяли. Разведенный, между прочим, – понизила голос Марина, – у нас тут все девчонки по нему с ума сходят.

– Понятно.

Настя не выказала никакого интереса, но выбирать костюмы на работу с этого дня начала старательнее обычного.

Максим трудился начальником отдела договоров и претензий, – занятие нервное, но прибыльное, – и Настя, хорошо осведомленная о доходах коллег, сразу на интуитивном уровне оценила его перспективность.

По работе они пересекались мало, разговаривали не часто, но проходя мимо стола Максима, постоянно ловила Настя обращенный на себя взгляд. Иногда специально находила повод пройти мимо, чтобы проверить: посмотрит или нет. Всегда поднимал голову, и Настю изначально веселила дурацкая, придуманная ими игра. Полупрозрачная дымка интимности, толика зависимости, грамм заблуждений.