— Стреляли оба — оба и платите за убитую собаку. — сказал он.

Расплатившись с лесником, сконфуженные и осмеянные горе-охотники поспешили поскорей уехать домой.

С вечера выпала пороша и закрыла все старые звериные следы.

По узкой тропинке Ахунского леса пробираются два молодых охотника — Николай Миловидов и Александр Лукин. С ними две гончих собаки.

Охотники прошли уже километров пять, а собаки пока не подняли ни одного зайца. Да и заячьих следов что-то совсем мало. После пушистой пороши зайцам так хорошо спится под кустами. Сегодня можно и совсем не вставать!

В лесу тихо.

— Незачем дальше идти, — сказал Николай. — Давай попробуем, как бьют наши ружья, да кстати выстрелами и собак подзовем.

И друзья открыли стрельбу по газетному листу. В патронташах у них осталось лишь по несколько патронов с мелкой дробью.

Дождавшись прихода собак, охотники повернули назад к дому.

Они пересекли глубокий, сильно заросший лещиной и кленом овраг, с обоих сторон которого стеной стоял старый бор.

Собаки, бежавшие впереди, резко кинулись в сторону и рьяно залаяли.

Охотники начали рассматривать следы. Они были какие-то странные и совершенно незнакомые: очень крупные, круглые и без отпечатка когтей. Кто бы это мог быть? Ни волк, ни лисица, ни заяц, ни барсук. Так кто же?

Вдруг собаки взвизгнули и, поднимая снежную пыль, помчались к хозяевам. За гончими катился какой-то желто-пестрый шар.

Не разобрав, что за зверь гонится за собаками, оба охотника выстрелили в него, а он, испуганный выстрелами, бросился в сторону и мгновенно, как кошка, взобрался на небольшую сосну. Ого, да это рысь!

Охотники, подойдя поближе к сосне, еще раз выстрелили. Вздрогнув, зверь скрылся в густых ветвях.

Как только среди зеленой хвои показалось желтое пятно, опять прогремели выстрелы. А зверь, издавая угрожающее рычание, ушел по ветвям и затаился у ствола сосны.

Собаки, ободренные выстрелами, подбежали к сосне, на которой сидела рысь, и начали злобно лаять.

Миловидов обошел дерево, чтобы отрезать зверю путь к отступлению. Теперь стрельба шла с двух сторон. Мелкая дробь, которая была у охотников, не могла свалить зверя на землю.

— Николай! У меня нет больше патронов! — крикнул Лукин.

— Да и у меня осталось только два!

Из-за ветвей показалась круглая голова зверя с прижатыми ушами и с раскрытой пастью, в которой поблескивали большие острые клыки. Зеленые круглые глаза злобно смотрели на охотника и следили за каждым его движением.

Укрепившись на большом суку, рассвирепевший зверь напрягся и, рыча, приготовился прыгнуть.

Момент был решающий. Миловидов, подбежав поближе к сосне, прицелился в сверкающий глаз рыси и спустил последовательно оба курка двухстволки.

Зверь, весь обмякнув, ломая сучья, свалился на снег. Он был рыжевато-бурый, в темных продольных полосках и пятнах, на ушах — кисточки из волос.

Рысь оказалась очень тяжелой. Пришлось вырубить толстую палку и на ней вдвоем нести большого зверя.

Чучело этой рыси сейчас хранится в Пензенском краеведческом музее.

В начале осени я охотился вместе со своим приятелем по уткам.

Туман, висевший с утра над Сурой, под лучами солнца начал быстро редеть, открывая заливные луга с раскиданными по ним стогами и копнами сена, небольшие болота и присурскую террасу с синеющей полосой соснового бора вдали.

Наши собаки резво носились по пойме, заглядывая в каждое болотце, в каждую западинку, где могли в камышах или в траве сидеть утки, прятаться коростели или перепела.

— Посмотри, что я нашел! — вдруг крикнул мне мой приятель.

Наклонившись, он что-то рассматривал на земле. Я подошел и увидел гнездо перепела. В нем шевелились пушистые маленькие комочки — недавно вышедшие из яиц перепелята-поршки. При попытке поймать их они выпархивали из гнезда и, пролетев метров двадцать, падали в траву.

Это был запоздалый выводок: видимо, первая кладка яиц погибла.

— А где же перепелка?

— Она отлетела вон к тому кусту, твой Ральф ее чуть не поймал.

Не успел я подойти к перепелке, чтобы защитить ее от собаки, как она выпорхнула из травы и, словно больная или раненая, медленно полетела низко над земле часто падая в траву. За ней помчался мой Ральф.

Она была совершенно здорова, а таким странным полетом хотела спасти своих детей, отвлекая на себя от гнезда и собак и нас.

Перепелка вновь упала на землю, и как только вылетела еще раз, Ральф поймал ее и принес мне.

Она была слегка помята его зубами и, перепуганная, беспомощно лежала у меня на ладони.

— Дай я отнесу ее домой и постараюсь выходить, а потом выпущу на свободу, — сказал мой товарищ и, взяв перепелку, бережно положил ее в свою охотничью сумку.

Мне стало жаль перепелку-мать, так храбро и самоотверженно защищавшую гнездо, и я попросил приятеля выпустить ее здесь. Но он утверждал, что перепелка, помятая собакой, непременно погибнет, а дома он ее осмотрит и, оказав необходимую помощь, выпустит на свободу. О шустрых же перепелятах, которые начинают летать и самостоятельно кормиться, беспокоиться нечего: они проживут теперь и без матери.

День становился жарким; мы устали и направились к Суре, чтобы отдохнуть там в тени деревьев и выкупаться.

Сидевшая в сумке перепелка шевелилась. Мне хоте лось возвратить ей свободу сейчас же, и, решив наконец это сделать, я развязал сумку и взял в руки птицу. Сначала она лежала неподвижно на моей ладони, а потом зашевелилась, встала на ножки и, вспорхнув, полетела через Суру. Мы оба порадовались быстрому ее оживлению, но наша радость была преждевременной: не долетев до другого берега, перепелка упала, к счастью, на широкие листья водяных лилий. Зоркий ястреб-перепелятник, завидев добычу, начал делать круги над рекой. Выстрелом я отогнал этого хищника, и новая опасность как будто миновала. Но перепелка, судьба которой меня так интересовала, все еще не была окончательно спасена. Она продолжала сидеть неподвижно на листьях лилии. Мы все время наблюдали за ней и вскоре увидели, как она, отдохнув, вспорхнула опять и быстро скрылась за деревьями.

Проходя после отдыха мимо группы кустов, где мой приятель нашел гнездо, мы не утерпели и взглянули, там ли наша перепелка. Взяв собак на сворки, осторожно подошли к гнезду и с удовольствием увидели, как выпорхнула из него перепелка и опять, низко летая над землей, опустилась недалеко от гнезда, а за ней в разные с вылетели перепелята.

Как-то осенью поехал я в небольшую деревеньку Ишимку, куда давно приглашал меня потомственный охотник Агафон Павлович Рыжаков.

Небольшого роста, сухощавый, с седой бородой и острыми, насмешливыми глазами, он, несмотря на свои преклонные годы, был все еще молодо подвижен и бодр. Большой оптимист по натуре, жизнерадостный рассказчик, необыкновенно талантливый звукоподражатель, прекрасно знающий любую птицу и любого зверя, замечательный следопыт и неутомимый охотник — таков Агафон Павлович.

Рыжакова я застал за сортировкой убитых тетеревов, которых он собирался отвезти в Лунино, где сдает их по договору. Радушно и приветливо встретил меня Агафон Павлович.

Надвигался вечер, на охоту идти уже было поздно, и мы вышли посидеть у двора. Тихо догорала вечерняя заря, воздух посвежел. На околице поднялась пыль от возвращающегося домой стада. Улица сразу наполнилась звуками: хозяйки звали домой своих Субботок, Зорек, Ночек и Катек, которые мычали и блеяли. Но вот проскрипели ворота за пришедшими домой животными, улеглась пыль. А Рыжаков продолжал рассказывать мне о своих охотах и приключениях на Украине, куда его дважды приглашали для организации облавных охот по волкам. Я с интересом слушал его веселые рассказы о необыкновенных случаях, с трудом отличая правду от охотничьего вымысла.