— Кабаны пришли, хозяйничают на картошке!

Схватив ружья и патроны, мы быстро вышли из дому и, сказав кучеру, когда и как спугнуть кабанов, пошли в обход надела к местам засады.

Полная луна вышла из-за разреженных облаков, заливая ровным светом поле, темнеющую вдали опушку леса и одинокие деревья и кусты, растущие по границе надела. Вдали четко вырисовывались силуэты девяти кабанов. Заняв лазы, мы скрылись в кустах.

Я зарядил свое ружье жакановскими пулями и притаился. Прошло минут десять. Раздался громкий голос кучера Ивана, возвещавшего, что кабаны пошли. Напряженно смотрю вперед и хочу увидеть бегущих на меня зверей, но луна опять скрылась за облаком. С волнением думаю, что кабаны, спугнутые Иваном, пошли другой, менее хоженой тропой. Но два резких выстрела лесничего убедили меня, что кабаны здесь. Прошло еще две-три волнующих минуты, и я вижу в двадцати шагах перед собой восемь бегущих мимо меня кабанов. На мое счастье луна вновь вышла из-за разорванных облаков, ярко осветив зверей. Беру на мушку первого — самого крупного, нажимаю гашетку и одновременно с выстрелом вижу, как кабан, споткнувшись, валится на бок. Второй выстрел не задел ни одного из рассыпавшихся в разные стороны кабанов. Выждав некоторое время, я подошел к неподвижно лежащему зверю. Это был молодой кабан, весом около пяти пудов.

Взволнованный удачей, я окликнул приятеля, пошел к нему навстречу и вдруг в ложбинке за бугром увидел какую-то большую неподвижную фигуру, которая при моем приближении зашевелилась. Это был громадный кабан-секач, раненный лесничим. Кабан злобно фыркал, лязгал клыками, поднялся на передние ноги и делал бесплодные попытки броситься на меня. Две мои пули, посланные ему под лопатку одна за другой, свалили его на землю на этот раз окончательно.

В этот момент я услышал голос Ивана:

— Сюда, сюда, скорей! Здесь кабаны!

Бросившись к нему, я увидел, как несколько молодых кабанов забились в угол забора, пытаясь пролезть между досками. Иван, вооруженный дубиной, отрезал кабанам путь отступления.

Опускаю руку в карман за патронами и к своему ужасу не нахожу их там. Они, как выяснилось потом, вывалились у меня из кармана на месте засады. А кабанам тем временем надоела блокада, и они ринулись на нас, беспомощно машущих на них ружьем и дубиной, и, чуть не сбив нас с ног, благополучно прорвались и исчезли во мраке ночи.

Двенадцать пудов вытянул кабан-секач. Его массивная голова с громадными и острыми, как отточенные кривые кинжалы клыками много лет потом висела над дверью в доме моего приятеля и напоминала нам об этой интересной и небезопасной охоте.

Второй раз мне пришлось охотиться по кабану-секачу на облаве в казенной лесной даче под Белостоком. По первой пороше лесник выследил одного крупного кабана, залегшего в мелком, но очень густом, почти непролазном ельнике. Нас, восемь охотников, расставили по большой дороге вдоль ельника. Стоял теплый ноябрьский день; шел мокрый снег, медленно и отвесно падая крупными хлопьями на землю, на деревья.

Начался гон; он приближался, а выстрелов все не было. Вот на флангах уже вышли загонщики, и охотники начали сходить с «номеров».

Я повесил ружье на плечо и готов был тоже сойти с места. Внезапно очень близко впереди меня раздался крик лесника:

— Вот он, вот он!

В тот же момент в пятнадцати шагах я вижу громадного кабана, быстро бегущего по густому ельнику. Вскидываю ружье и стреляю, но кабан мчится далее, выбегает на дорогу, где он весь хорошо виден, но стрелять нельзя — там стоит мой сосед. Пропускаю зверя через дорогу и стреляю, но кабан скрывается в лесных зарослях.

С подошедшим ко мне лесничим решаем пойти по кабаньему следу. Кровь на снегу, несколько окровавленных лежек говорят нам, что кабан тяжело ранен, но тем опасней его преследовать, так как в любую минуту он, разъяренный, может броситься на нас из густой чащи. Идем за ним медленно, с большими предосторожностями. Наступившие густые сумерки вынуждают нас прекратить преследование.

Остаться на другой день мы не могли, и поэтому добить кабана поручили двум лесникам. На следующее утро они с двумя собаками, натасканными на кабана, пошли по следу раненого зверя. Нашли они его за три километра от места облавы. Одна из собак, неосторожно подошедшая близко к кабану, пала от его острых клыков. Вторая после этого не решалась нападать на кабана и только неистово лаяла.

На лай собаки подошел лесник и только раз пытался выстрелить в кабана из своей «шомполки», но отсыревшие пистоны давали осечки. Теснимый с одной стороны собакой, а с другой лесником, кабан от обороны перешел в наступление и бросился на лесника, который едва успел залезть на дерево.

Подоспевший на его отчаянный крик второй лесник добил кабана…

Несколько лет спустя занесла меня судьба в раскаленные барханные пески Туркестана, где каким-то чудом растут редкий и твердый, как железо, саксаул да верблюжья колючка и только у арыков пышно зеленеют карагачи. В горячих песках водятся быстроногие джейраны, в колючке — нарядные фазаны, а в пустыне около водопоев осенью собираются несметные стаи саджи — красивой острокрылой птицы, напоминающей по окраске горлинку. В тугаях (зарослях) по реке Мургабу водятся дикие кабаны, дикие коты, а иногда забредает с гор и барс.

Мы, охотники, как-то сговорились отправиться в тугаи и посидеть ночку на кабаньих тропах. Нас было шестеро, а удобных троп оказалось только пять, поэтому я предложил одному молодому инженеру занять тропу вместе со мной.

Мы долго сидели у чистой полянки, поросшей лишь редкими кустами колючки. Луна, освещавшая призрачным светом эту поляну и кусты на ней, уже начала бледнеть, и предутренний ветерок извещал о скором наступлении рассвета. Глаза у нас прямо-таки слипались, и спросонок мне иногда казалось, что через поляну бежит кабан. Мой товарищ, прижавшись к моему плечу, задремал. Я же продолжал таращить глаза и вдруг… Что это? Кабан или куст?

Нет, на этот раз я вижу зверя, остановившегося среди поляны и тревожно обнюхивающего воздух. Толкаю в бок дремлющего приятеля, тщательно целюсь и стреляю. Кабан, как подкошенный, валится на землю.

— Как я его здорово хватил! — радостно восклицает мой товарищ.

— Не ты, а я: ведь стрелял-то я! — говорю ему.

— Нет я! — возражает он.

Оказывается, мы выстрелили одновременно и каждый из нас был уверен, что стрелял только он один.

Не трогаясь с места, мы решили посидеть еще немного. Прошло добрых полчаса, и я увидел высунувшуюся из зарослей колючки голову большого кабана. Он, по-видимому, почуял или нас, или погибшего сотоварища и дальше идти не решался. Я выстрелил. Испуганно фыркнув, кабан скрылся в зарослях. Толстая лобная кость, по которой скользнула картечь, спасла его.

Делать было больше нечего, и мы, поднявшись с тропы, подошли к нашему трофею. Молодой, упитанный кабан лежал перед нами, освещенный первыми лучами восходящего солнца.

Зубр — крупное темно-бурое животное, весом до 20 и более пудов, с большой массивной головой, увенчанной сильными рогами, с мощной передней частью туловища. Это могучее животное довольно подвижно и в лесной чаще своеобразно красиво. В стаде зубр — спокойное и мирное животное. Держась обыкновенно небольшими группами, в 5–7 голов, зубры спокойно пасутся, пощипывая лесные травы или молодые ветки деревьев, и подпускают к себе человека на близкое расстояние.

Исследуя в 1913 году торфяные болота Беловежской пущи, я однажды забрел далеко в глубь леса. Рассматривая вынутые образцы торфа, я услышал какой-то шум и, когда поднял голову, увидел, что нахожусь среди стада зубров, мирно пощипывающих траву и не заметивших меня за кустами. Затаив дыхание, я остался неподвижным и успел насчитать семнадцать зубров, среди которых были и старые и молодые зубрицы, телята и громадный зубр-самец. Посмотрев на меня с некоторым раздражением, выразившимся в недовольном мычании и в ударах ногой о землю, бык, а за ним и все стадо скрылись в лесной чаще.