«Не задерживай машиниста, девочка! Знаешь, сколько стоит его время?»
А потом они и думать хором начали. «Это же надо, до чего додумались – думать хором!»
Между тем издательство «Закрома» вслед за «Незабудковым вальсом» выпустило и второй Лялин роман – тот самый, про лунное затмение и «настоящую парижскую любовь». Памятуя о скандале, который учинила Ляля в прошлый раз, издатели благоразумно решили отказаться от траурной символики в оформлении обложки, и использовали символику свадебную. Невеста в белом платье стояла посреди парижской улицы с букетом наизготовку, словно прикидывая, куда его зашвырнуть так, чтобы он наверняка попал в добрые руки. Растерянность девушки была вполне понятна – окружали ее, по традиции, одни манекены. Да и сама девушка, если приглядеться, вовсе не казалась полной жизни – у нее был пустой, бессмысленный взгляд, и искусственно надутые губы, расплывшиеся в самодовольной улыбке.
«Это последняя книга, которую я позволила им изуродовать обложкой! – заверила Ляля. – Больше они от меня ничего не получат, ни единой рукописи! Да, каюсь, я обещала им выслать еще, но только в том случае, если они будут вести себя хорошо. Ну, ты видишь, как они выполняют это условие!»
Шестую главу Лара писала самостоятельно от начала до конца. В ней не предполагалось никаких светских обедов, экскурсий и томных бесед с переливанием из пустого в порожнее, только расследование странного происшествия в замке. А такое ответственное дело Ляле поручать было никак нельзя.
«Скажу, что увлеклась и никак не могла остановиться. Да она и сама вроде бы знает, что расследования и интрига – не ее конек. У нас в предыдущих главах и так было слишком много прогулок, пора переходить к действию, подбросить еще подозрительных обстоятельств».
«Ох, сестра! – отозвалась Ляля на эту главу. – Всё это, конечно, замечательно, но… мне-то даже и слово вставить негде! Как я должна это дополнять? Я старалась, но… добавила всего пару фраз».
«Да, а что ж ты сестре не даешь высказаться?» – вторила ей мама.
И Ларе вновь стало стыдно. «Ну, на что это похоже: сначала взять Лялю к себе в соавторы, а потом ломать голову, как бы так устроить, чтобы ее текста поменьше было? И предыдущие главы она всё же не так сильно испортила, как я боялась, после моей редактуры ее текст выглядит вполне сносно, можно читать… И, пожалуй, если в детективе будет еще что-то, помимо расследования, то это очень даже неплохо, произведение станет атмосфернее…»
«И веселее… ведь и впрямь вдвоем веселее?»
«Ну да. Величественные замки, скачущие по накрахмаленным полям для гольфа – обхохочешься! Чем-то Ляля удивит меня в следующий раз?»
«Ладно, прицепилась к этому замку… Как бы самой не оплошать!»
«А что? Вполне возможно, вполне… «С кем поведешься – от того и наберешься» – слышала про такой эффект?»
«Нет, все-таки я к Ляле несправедлива. Я чересчур уж пристрастна. А всё потому, что я единоличница, и даже в самом страшном сне мне не могло присниться, что в моей книге будут хозяйничать еще какие-то люди. Но Ляля, надо признать, довольно деликатно себя ведет. Я бы на ее месте, наверное, уже не выдержала, если бы меня так откровенно оттесняли на второй план…»
«А я бы и не стала навязываться ни к кому в соавторы, начнем с этого. Она напрашивалась, потому что ей это гораздо нужнее, чем мне!»
«Ну вот, в кои-то веки появилась у меня подруга, а я…»
«Всё! Ладно! Я буду стараться оставлять для Ляли эпизоды к каждой главе, а потом редактировать написанное ею, и больше мы не поднимаем эту тему».
Глава 9
По ходу действия возникало много загадок, над которыми Лара потом ломала голову, хотя сама же и придумывала эти загадки. Например, прежде чем первая жертва упала в колодец, слышался странный металлический лязг. Что бы это могло быть?
От Ляли трудно было ожидать помощи, но всё же в седьмой главе она сделала то, что надолго примирило Лару с ее присутствием в книге. Она придумала поэтессу Элуаль.
В этой главе намечался званый обед с множеством гостей, и Ляле было где разгуляться. Лара, испытывая угрызения совести за свою попытку вытеснить подругу из книги, предложила ей придумать и ввести нескольких новых персонажей – ведь на званом обеде наверняка были еще какие-то люди, кроме раз и навсегда обозначенного круга подозреваемых.
И Ляля расстаралась. Так на страницах книги появилась деловая, практичная и ничем не примечательная, кроме своей фамилии, журналистка Виолетта Сумбур. Разумеется, все кругом удивлялись, отчего у нее такая фамилия – ведь сама-то журналистка, казалось бы, олицетворяет собой порядок и логику, – но кроме этого вопиющего противоречия не обнаружилось ничего, достойного внимания.
Потом появился еще один молодой художник, рыжий шотландец по имени Дункан Макферсон, которого все кругом называли «золотым мальчиком» отнюдь не только из-за цвета волос. Ляля добросовестно расписала всю его биографию и генеалогию чуть ли не до пятого колена, и выяснилось, что у Дункана очень богатый и влиятельный отец, который не жалел никаких денег, только бы его сыновья получили самое лучшее художественное образование, оплачивал им персональные выставки, рекламные турне вокруг света, и всё прочее, о чем мог бы мечтать амбициозный молодой живописец. Все завидовали Дункану, включая, очевидно, и саму Лялю – уж очень колоритно расписывала она несомненные преимущества, которые дает ребенку наличие богатого родителя.
Только одна печаль омрачала сердце баловня судьбы Дункана Макферсона, как уверяла Ляля. Был у него старший брат, и злые языки поговаривали, что братец-то талантливее самого Дункана. Ну, а может, просто папа любит его больше, и больше денег вкладывает в его развитие? Поди тут разберись! Как бы то ни было, а братец Эдмунд набирает обороты и, того и гляди, захватит весь мир. Этого просто нельзя допустить!
Ляля, видимо, решила взять реванш за прошлую главу. Рассказ о щедро проспонсированном богатым папашей жизненном пути братьев Макферсон занял не меньше десятка страниц. Лара недоумевала, к чему столько подробностей о персонажах, которые, кажется, никак и не вписываются в основное действие… но затем на сцене появилась поэтесса Элуаль, грозящая стать не менее стихийной и непредсказуемой, чем Петька Тушканов, – и тут же перетянула всё внимание на себя.
Ляля описала только внешность героини: «дитя цветов», в свободно ниспадающих одеждах, с обручем на голове; взгляд отсутствующий, как будто девушка непрестанно внимает «музыке сфер». До самого конца главы Элуаль лишь молча поглощала изысканные яства, которые подавали к обеду (блюда с самыми экзотическими названиями, разумеется – с Лялей иначе и быть не могло), и не принимала участия в беседах, что велись за столом слева и справа от нее, но Ларе почему-то хотелось, чтобы она заговорила. Наверняка ей есть о чем рассказать!
«Слушай, сестра, я понятия не имею, откуда взялась эта чокнутая! – написала Ляля в письме, сопровождающем главу. – Зачем она вылезла? Ну, можешь прибить ее, если мешает, мне не жалко. На кой она нужна вообще?»
«Ну уж нет! – возмущенно подумала Лара. – В кои-то веки от Ляли пришло что-то живое, и – «прибить»?»
Не доверяя, впрочем, своим ощущениям, она зачитала присланный Лялей текст маме. И мама с появлением поэтессы Элуаль заметно оживилась.
– Интересная девушка, – сказала она. – Только почему про нее так мало написано?
– Будет больше, – заверила ее Лара.
– Вот, давай. А то Петьку куда-то спровадили, мне же скучно без него!
Петьку Тушканова Ляля ловко отшила еще во второй главе – раздражал он ее, – но Лара была уверена, что он так легко не сдастся, и еще вернется непременно. Может быть, даже в Новой Зеландии неожиданно объявится, выскочит, как чертик из коробочки. И хорошо бы, а то и впрямь без него скучно…
Чтобы разговорить молчаливую, живущую в своем мире поэтессу Элуаль, потребовалось вывести ее к пруду с золотыми рыбками, где как раз после обеда героиня Анжела читала книжку, сидя на скамеечке. Элуаль подошла к отделанному мраморной плиткой бортику бассейна и, глядя на бойкую рыбешку, которая подплыла к самой поверхности, вдруг разразилась странными стихами, похожими скорее на предсказание:
