Конец войны, несмотря на изолированность Военно-морской академии от мировых политических свершений, ознаменовался для меня тремя знаковыми событиями: захватом большевиками верховной власти в России, Брестским миром и решением лидера русских большевиков Ленина не погашать кредиты, взятые свергнутым царем на Западе. Русские политические передряги не слишком меня занимали по причине снежно-сибирской отдаленности России от прекрасной Франции, а вот Брестский мир вызывал во мне ярость – замиряясь с немцами, русские беспардонно предавали нас, своих военных союзников. Что же до решения Ленина, при помощи немцев вернувшегося в мятежный Петроград, не платить долги по русским облигациям, то оно вообще прозвучало для французов как гром среди ясного неба: от нашего семейного состояния этот демарш главного большевика отрезал без малого половину.

Моих молодых однокашников мировые проблемы волновали, но не слишком: морской учебный поход в дальние страны в одночасье овладел нашими умами и душами, нас непреодолимо влекло в таинственные южные края с их своеобычным образом жизни и экзотическими портовыми притонами, где поджидали заезжих гостей смуглокожие аборигенки, у которых «все не так». Тайны этих смуглянок занимали далеко не последнее место в наших представлениях об увлекательном грядущем путешествии.

Сам поход сделался осуществимым благодаря победе над немцами – моря и океаны перестали нести угрозу военной смерти, путь был открыт. И мы были благодарны открывшейся возможности, а мирное политическое устройство – пусть с борьбой и жертвами – казалось многим из нас достижимым. Надо сказать, что я, несмотря на весь мой индивидуализм и независимость мышления, принадлежал, пожалуй, к этим многим.

Высшее флотское начальство предоставило нам для долгого плавания великолепное учебное судно «Жанна д’Арк», которое все мы фамильярно, как бы по-семейному, называли просто «Жанна». Командовать «Жанной» было поручено блестящему морскому офицеру, будущему адмиралу, Дарлану, с которым жизнь еще сведет если и не меня, то моих братьев в самых чрезвычайных обстоятельствах. Маршрут наш был просто умопомрачителен: Лиссабон и Мадейра, Бермуды, Нью-Йорк, Гавана, Новый Орлеан, Панама, Гваделупа, Мартиника, Кабо-Верде, Дакар, Канары, Гибралтар. От одних этих названий захватывало дух и кружилась голова! Ни в ком из нас не возникало сомнений, что только настоящим морским волкам, какими мы вскоре непременно станем, такое плавание по плечу.

Но человек предполагает, а Бог располагает. И кому предопределено стать львом пустыни – тот не станет морским волком, а иные и вообще остаются далеко за пределами животного мира, в лучшем случае они распевают бодрые песни, паря в небесах. 20 ноября «Жанна» отдала швартовы и вышла в открытое море навстречу штормам и приключениям, а уже через семь месяцев я заболел самой что ни на есть банальной корью и очутился в береговом госпитале в тунисской Бизерте. Через две недели меня поставили на ноги, но «Жанна» не планировала возвращаться в Тунис, и я был отправлен из Бизерты в Брест с попутным эсминцем.

Ошибается тот, кто считает, что увлечься опиумом европеец может лишь в юго-восточных портовых курильнях, в стороне от любопытных глаз. Вот уж наивное заблуждение! Белый опийный дымок равно оттачивает воображение и погружает курильщика в мир приятных грез как в китайском Шанхае, так и во французском Тулоне, где я впервые отведал бамбуковую трубочку, – и потом и не хотел, и не мог расстаться с ней двадцать лет. Дружба с «коричневым волшебником», которым можно было без хлопот разжиться в любом портовом баре французского побережья, не говоря уже о североафриканских притонах и дальше на юг, освобождала мне связанные общественными условностями руки, раскрепощала мысли, побуждала сочинять стихи и распахивала философские горизонты. Опий – природная маковая смола, древний дар, преподнесенный людям в начале времен! Возможно, и в Эдемском саду, под присмотром Адама и Евы, покачивались на сочных зеленых стеблях головки благородного белого мака. А почему бы и нет? Откуда нам знать?

Я не собираюсь никого уверять в том, что облако опийного дыма повисло над офицерским корпусом французского военно-морского флота. Но над половиной – да, повисло! Это – мое убеждение участника и свидетеля в одном лице, хотя я никогда в жизни не был специалистом в мире костлявых цифр, скорее – в мире разноцветных букв. После войны, в двадцатые годы – годы освобождения от чудовищных химер массового кровопролития и нелепой смерти, время несбыточных и несбывшихся надежд, – наркотики властно завладели нашим избранным обществом, в особенности творческой его составляющей, но не ограничились ею. Наркоманы стали интегральной частью послевоенного человеческого пейзажа, довольно значительной; все это знали, никто против этого не собирался предостерегать или засучив рукава вступать с наркоманией в борьбу. После всего пережитого – беженства, страха и скудости – публика желала «оттянуться», хоть ненадолго, хоть краем глаза заглянуть в воображенный мир совершенного довольства и успокоения. Наркотики служили пропуском в этот мир. Кто бы укорил наркоманов за такое желание?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.