– Влад, а ты не хочешь у нас закрепиться? – выдернул Шуманского из лёгкой прострации голос свежеприобретённого друга Нодара.

– А что, есть интересные предложения? – машинально задал вопрос Шуманский, скорее автоматически, чем реально интересуясь ответом.

– Да есть. Например, бывший мощный санаторий, в прошлом очень популярная всесоюзная здравница. Теперь он полностью пришёл в упадок, зарос, брошен и никому не нужен. У государства денег на него нет, а у частников – желания возиться нет. Сломать его полностью не дадут – сталинский ампир, понимаешь-ли, историческая ценность архитектуры, вписанной в окружающий ландшафт, да и сам парк там… грандиозный. Так что у тех, у кого есть деньги это выкупить – нет ни желания, ни понимания, что и как с ним можно сделать дальше. А те, кто понимает и мог бы… У тех просто нет денег.

В Шуманском вдруг включился бизнесмен:

– А что, так много он стоит?

Нодар пожал плечами:

– В цифрах я не знаю, но земли там много, место хорошее и архитектура правда когда-то была очень красивой, особенно в окружении пальм и магнолий.

– Да там только земли одной не меньше гектара будет! А это земли, которые вообще не продаются, здесь же начало Кавказского заповедника – можно только в аренду брать на 50 лет максимум, – уточнил Андрей.

– То есть, по факту, аренда – это уже дешевле? – тут же начал подсчитывать экономист в Шуманском.

– Ну, да, – уверенно заговорил Андрей. – Если всё правильно оформить и вообще начать действовать через администрацию города или даже края… То, возможно, получится всё перевести в такие рамки, что сам факт покупки старого разрушенного санатория в целях его реконструкции и возвращения былой славы, престижа… обойдется в итоге во вполне вменяемую сумму…

К концу августа Владислав Шуманский оформил право собственности на этот заброшенный оздоровительный комплекс с красивым названием «Чайка».

Владислав Андреевич купил этот отечественный пережиток, служивший статусным манящим символом состоятельности и социального успеха, руководствуясь смешанными чувствами. Ностальгией по канувшим в лету идейным советским временам и желанием прибрать к рукам лакомый кусок огромного бесхозного хозяйства.

5.

конец августа-начало сентября

После оформления всех документов и получения права собственности, Шуманский обратился в известную московскую архитектурную фирму и заказал проект реконструкции своего нового приобретения. Директор компании «Строй-Дизайн», Гришков, недолго думая, отправил в командировку на юг Аврору Кострову, которая сама была родом как раз из этого города. Справедливо полагая, что ей будет проще ориентироваться в местном климате, и понимать нюансы строительства в южных широтах, где пять месяцев в году – лето, а остальное – осень или весна – кому, как больше нравится.

И вот теперь для рядовой сотрудницы большого архитектурного бюро, Авроры Костровой, началось неожиданное путешествие к морю.

Лето уже пролетело, наступил сентябрь, но на Чёрном море в это время вступает в свои права бархатный сезон и сюда съезжаются истинные гурманы летнего отдыха. Воздух уже не так раскаляется, как в июле или августе, но море успело прогреться за три летних месяца, и вода окутывает теплым шелковистым пледом. И сам город в это время утопает в кружевах цветов – плетущиеся розы и шиповник, как расцвеченные живые изгороди, обвивают улочки и кутают частные дома, отгораживая их от посторонних взглядов. Созревает виноград, тяжёлые лиловые грозди Изабеллы тёмными хаотичными пятнами просвечивают сквозь залитую солнцем ажурную листву, кое-где уже тронутую увяданием.

Аврора в радужном настроении быстро сбежала с трапа самолёта и зажмурилась, вдыхая солёный морской воздух. Хоть пляж был в нескольких километрах, но само осознание того, что море рядом, воспринималось, как знакомые запахи и ощущение вкуса соли и йода на губах. Пассажиры степенно загружались автобус, негромко переговариваясь, расставляли сумки с чемоданами и ждали, когда их повезут к зданию аэровокзала. Аврора с удовольствием разглядывала ровные антрацитовые полосы шоссе, расчертившие взлётное поле, приткнувшиеся в стороне усталые аэробусы, маленькие частные самолёты и любовалась синими контурами гор, обрамляющими равнину.

Почти сразу из аэропорта она решила отправиться в санаторий, чтобы увидеть предстоящее поле деятельности.

Она, конечно, с детства знала этот комплекс. С бабушкой и дедушкой они гуляли в его парке, в той части, которая была открыта для всех простых смертных. Её тогда привлекали узкие пешеходные дорожки, петляющие среди огромных деревьев. Их кроны так плотно смыкались над головой, что казалось, что ты в джунглях или в древнем мире. А над тобой – крепко сцепленные руки доисторических растений – воллемий, хвощей и сигиллярий. И появлялось ощущение волшебной атмосферы, пронизанной переменчивым духом растений, подвластной влияниям погоды и местного микроклимата.

Сам санаторий, окружённый неприступной оградой по всему периметру, был тогда тщательно охраняемой территорией, на которую впускали строго по пропускам и санаторным книжкам. Ещё бы, ведь в советские времена в нём отдыхали большие чиновники, и даже иностранцы. Простой народ туда не допускался. Поэтому внутри всё было вычурно, дорого и очень красиво.

Аврора с трудом помнила то время, она была ещё достаточно маленькой в эпоху застоя. Потом случилась перестройка и все последующие изменения, которые тоже её тогда не сильно коснулись в силу слишком юного возраста. Она только по разговорам взрослых улавливала, что вокруг всё сильно меняется, а что меняется и как не очень понимала. Да и интересы у неё тогда были другие – первая влюблённость, на разрыв, на пределе отчаяния и обречённости. Самокопание и томление, стихи и живопись, классическая музыка, прерафаэлиты и лики юношей кисти Микеланджело, так напоминавшие её объект любви.

Она с удивлением подошла к огромным чугунным воротам. Чёрная графика барокко спорила жестким контрастом с живописной мягкостью ландшафта. Когда-то они преграждали путь всем желающим и служили фильтром, пропуская внутрь лишь избранных и тех, кому дозволено приблизиться к этим избранным. Теперь ворота были приоткрыты, и любой прохожий мог беспрепятственно пройти за их ажурные створки.

Аврора побрела по старому тротуару. Ряды разросшихся вековых кипарисов и голубых высоченных елей увлекали в глубину центрального въезда, к главному корпусу. Широкая длинная дорога с потрескавшимся и рассыпавшимся асфальтом, привела к круглой площади, тоже нещадно попорченной временем.

Прямо напротив торжественным аккордом застыл административный корпус с четырьмя внушительными коринфскими колоннами под римским портиком. Архитрав украшал барельеф с социалистическими сюжетами – крестьянки со снопами в руках, рабочие с молотами и пастухи. Вперемежку с ними были крупные девушки с вёслами и купальщицы с полотенцами, накинутыми на предплечья, как шаль.

Весь центр первого этажа занимала огромная столовая с баром. По бокам – в правом крыле ресторан, в левом – бильярдный зал. Мраморный пол кое-где сохранился целым, только толстый налёт многолетнего упадка покрывал его, словно мхом, пряча под собой прожилки и светящиеся изнутри прихотливые узоры. На втором и третьем уровне центральной части были кабинеты администрации. На четвёртом ярусе – останки библиотеки и читального зала. Здесь даже воздух показался ей старомодным, выцветшим от времени, как старые фотографии. Аврора прошлась по всем этажам и заглянула в каждое помещение.

Вблизи это оказалось материальным воплощением упадка и разрухи. По паркету пролегла густая сетка морщин – рассохшихся и углубившихся просветов-трещин, испещрившая былую кладку чёрной безжалостной штриховкой. Во многих окнах выбиты стёкла непогодой и ветками ближних неухоженных деревьев, самовольно вторгающихся в глубину помещений. А на третьем этаже в коридоре, прямо из пола вырос куст. То ли ветром надуло в разбитый проем семена, то ли птицы занесли. Куст разросся, и его ветки уже упирались в стены и изгибались по периметру мешающего препятствия. Аврора с трудом протиснулась мимо вписавшегося в интерьер представителя флоры и продолжила осмотр дальше.