Я просыпаюсь, и действительно, член у меня стоит как у двадцатилетнего.

– Черт, – думаю я – как же глубоко во мне сидит этот страх наказания за свои желания! Я свободный человек – никто больше не войдет и не помешает мне жить той жизнью, которую я хочу. Я могу дать волю своим желаниям и больше их не бояться и не скрывать.

Вечером мы договорились с Верой, что я встречу ее после работы. Поскольку в течении дня я никуда не выхожу, эти прогулки встряхивают меня и физически, и эмоционально, хотя город мне по-прежнему не нравится, но мы стараемся идти частными кварталами, которые меня меньше раздражают.

Я рассказываю Вере свой сон. Она смеется:

– Жена так долго тебя контролировала, что ты до сих пор не можешь ослабить ее хватку. Ты сам себя держишь в черном теле. Это ее установки говорят в тебе, когда ты начинаешь ныть, что ты ни на что не годен, что ты сумасшедший, слабак, ничтожество. Это она внушила тебе эти мысли. Она постоянно утверждалась за твой счет и ты привык уступать. Если бы ты не сбежал от нее, она бы тебя прикончила, ты уже начал загибаться, и это тебя испугало настолько, что ты решился на поступок. Ее все устраивало, поверь мне. Она спокойно наблюдала за твоей деградацией и даже сама приносила тебе алкоголь и наркотики.

– Мне нравилось, что она меня никогда за это не осуждала. Но, как видишь, мне это было не нужно.

– Ну, да, мы уже полгода как не курим и второй месяц не пьем, хотя это слишком короткий срок, чтобы быть уверенными в своей трезвости.

– Я уверен.

– Если ты вернешься в Штаты, ты забудешь о своих обетах. Ты просто не выдержишь одиночества.

– Ну, а тебе самой не надоело все время меня поддерживать, возиться со мной?

– Иногда я злюсь на тебя, потому что ты начинаешь депрессовать на ровном месте. Не гневи Бога, у тебя все хорошо, ты абсолютно нормален, у тебя стабильное материальное положение, ты успокоился – да, когда мы встретились, ты был совершенно в ином эмоциональном состоянии, сейчас ты другой человек.

– Я сам себя не узнавал. Мне хотелось просто оторваться, хотя бы раз в жизни.

– Тебе это удалось, тебе не о чем жалеть. Ты просто забыл то напряжение, которое привело тебя в это состояние.

– Кажется она нашла себе мужика. Это американец, вдовец, и он с деньгами.

– Как ты его вычислил?

– По фотографиям в фейсбуке. До сегодняшнего дня это были только догадки, но сегодня я додумался проследить геолокацию, увеличив в статусе его место жительства до конкретного района. Это оказался мой дом, представь себе!

– Теперь ты и вовсе сойдешь с ума! Ну, поезжай и выгони его, иначе ты не успокоишься.

– Нет, зачем же. Меня это вполне устраивает, теперь понятно, почему жене хватает денег на оплату дома, только я не понимаю, к чему она упрекает меня за то, что я живу с другой женщиной в ее квартире в чужом городе. Какое ей дело?

– Просто она привыкла тебя контролировать, вот и все. Она же игрок, – ты сам мне рассказывал – и ей приятно иметь несколько мужчин в своей колоде. Когда ты написал ей, что не против вернуться, она испугалась, но, с другой стороны, ей это польстило. Она решила, что ты «поплыл» и к ней вернулись рычаги управления. Когда ты неожиданно дал разворот, она рассердилась – ее можно понять, она посчитала, что ты в очередной раз ее провёл. Поэтому она сейчас всеми средствами пытается показать всем как она счастлива.

– Я это понял по ее фотографиям. Но это ловушка.

– Я понимаю: ты хитрый, ты крокодил, хотя строишь из себя дурачка.

– Это невольно, тактика жертвы – прикидываться мертвым.

– Ты так убедителен в этом, что сам начинаешь в это верить.

– Я слишком много времени провел в тюрьме.

– Всю свою жизнь, практически.

– Расслабься, Аличка, тебе ничто не угрожает.

В этот момент мы проходим мимо похоронной конторы, размещенной в небольшом киоске с вывеской «Памятники».

Вера остановилась и дернув меня за рукав, заставила сделать пару шагов назад:

– Смотри! – обратила она мое внимание на витрину. Фасад магазина ритуальных услуг, украшенный в традиционном стиле массивными крестами под мрамор и ангелочками, цеплял устремленным на прохожих взглядом с портрета Робина Вильямса, покончившего с собой в 2014 году. Актер улыбался своей знаменитой улыбкой, очень похожей на плачь. Владельцы конторы похоже обладали уникальным чувством юмора, раз решились вписать портрет актера в столь консервативное оформление.

– Дай телефон, я сделаю снимок! – попросил я Веру.

– Не дам, – отказала мне она, не хочу, – снимай на свой, если хочешь, – зря я тебя остановила.

– Не зря. Это гениально. Чувак даже не догадывался, в каком качестве додумаются использовать его портрет в России.

– Вряд ли в Америке об этом узнают. Только таким странным типам как ты придёт в голову делать подобные снимки.

– У русских очень специфическое чувство юмора, я хотел бы чтобы американцы об этом знали.

– И русским плевать на права и законы. О чем ты задумался? Опять о своей жене?

– Нет, я задумался о смерти.

– О, боже, только не начинай все сначала. Мне надоело слушать твои жалобы.

– Нет, я подумал о Робине. Вот, он был комиком и всю жизнь страдал депрессиями.

– Он был Водолей, как и ты. Все Водолеи имеют проблемы с душевным здоровьем и желудочно-кишечным трактом. Они нуждаются в том, чтобы кто-то был с ними рядом, когда у них начинаются проблемы. Вильямсу не повезло – никого не оказалось рядом.

– Я о другом сейчас – это его фотография в таком нелепом месте словно знак мне.

– И о чем же этот знак?

– Он словно говорит мне: чувак, не будь идиотом – жизнь одна, получай удовольствие, не убивай себя!

– Ты меня поражаешь! Я рада, если такие светлые мысли посещают твой смутный разум. Честно говоря, я уже отчаялась выдергивать тебя из твоей постоянной хандры.

– Потерпи, когда я умру, ты сможешь наслаждаться жизнью.

– Я не хочу ждать для этого двадцать лет. Ты очень живучая сволочь.

– Я пытаясь заговорить смерть.

– Ты крокодил, и этим все сказано. Ты убьешь всех вокруг себя, сведешь с ума, но сам будешь цепляться до последнего. Таков уж ты есть.

– Ты права, я просто живучая сволочь.

Жизни в клетке альтернатива –

популярный балаган

рулетки русской.

Барабана вращение по кругу сансары.

На площади, где мавзолей,

под ритмы гитары и хрипы,

натянуть себя на калган

и перекрыть общественное движение.

Единство формы и содержания

прибиты за яйца гвоздем к брусчатке.

прячется постовой в тени Александрийской колонны

тонкий как жердь, один,

словно все от голода вымерли,

или карантин в империи.

Ему и впрямь не сладко –

того гляди ударят в колокол,

и толпы выльются на мостовые,

лавой, сверкающего антрацита.

Стараюсь говорить потише,

чтобы не будить лиха.

Молчание повисло,

раскинулось Арктикой,

пока ничейной, необитаемой.

За всяким молчанием прожитая жизнь

повязанная бантиком.

Жить – значит прощаться,

участвовать в похоронах, глотая скуку.

Человек простой, говорю в стихах:

похоронил мать, похороню и тебя, суку.

Похороню стыд – вечный спутник свой,

так же, как похоронил жалость.

Никто не стоит за моей спиной,

просто никого не осталось.

Трус последний, Иуда, предатель,

на прогнивших половицах проваливаюсь вон,

как в дурной сон на закате.

Искал поддержки, словно слепой,

быть собой даже не пытался,

в одну калитку проиграл бой,

а после проиграл и битву.

Что творится у детей в душе,

Когда им дарят сломанную игрушку?

Куклу из папье-маше

Или надувную куклу?

Это не зомби-апокалипсис,

и даже не кризис среднего возраста.

Вечный подросток – где только пробу ставить? –