Уже через несколько секунд она увидела причину такой рокировки: из темноты быстрыми шагами к ним вышел Илья. Беглым взглядом окинув картину, он резко подался вперед к Сергею. Виктор за спиной удовлетворенно хмыкнул, чувствую волну эмоций, исходивших от Искателя. Алле не нужно было быть чудовищем, чтобы это понять и самой. Она видела в его глазах всю палитру ярости, гнева, уверенности и решимости.
Завязалась битва не на жизнь, а на смерть. Девушка не могла решиться брыкаться, а Илья с остервенением наносил удары, уворачиваясь от когтей и клыков, нанося удары в особенности в голову и корпус. Голодный источал звериную силу, раз от раза подаваясь вперед, чтобы нанести, как ему казалось, решающий удар, но раз от раза Груц мастерски уходил из под него.
Романова пыталась сглотнуть комок, чувствуя, как холодные пальцы больнее впивались в ее тело, а она впивалась глазами в Илью. Движения были резкими и точными, да, он проделывал это не один раз, но раньше в них не было ярости и гнева. Раньше он был холоден и расчетлив, а теперь остается только молиться, чтобы по горячности он не совершил ошибки. Еще одной ошибки. Она любовалась им, она боялась за него, она боялась и за себя. И корила себя за свой страх.
Когда Илья сделал решающий шаг, склонившись над ослабленным телом Сергея, который яростно дышал под ним, Виктор его окликнул, выходя из тени:
- Ты знаешь, что я с ней сделаю, - хриплый голос разорвал тишину, а руки сильно сдавили девушке горло.
- Алла, - громко окрикнул Илья. - Он не умеет обращаться.
Это была секундная передышка для Сергея, это был зеленый свет для Аллы, это была ошибка Ильи, это был приговор для Виктора.
Когти рассекли воздух в опасной близости от шеи Груца, когда тот отпрянул, а Голодный подскочил на месте, избегая решающего шага Ильи. Искатель увернулся от очередной атаки, уходя вниз и нанес удар исподтишка. Из пасти вырвался гортанный рык, почти что предсмертный.
После возгласа Ильи, Алла поняла, что теперь все в ее руках. Виктор не мог принимать форму чудовища, а значит не мог нанести ей смертельный удар, как это мог сделать Сергей. Девушка резким движением затылком ударила Виктора по носу. Тот растерялся и ослабил хватку из которой Романова быстро вывернулась. Теперь она наносила ему быстрые удары, напоминая ассасинку. Но Виктор не побрезговал и начал наносить удары девушке, рассекая ей губу и оставляя синяки на месте ударов. Но долго их битва не продолжилась, она или подстегнула Илью к разрешению его «вопроса», или же дала ему большую уверенность и свободу действий. Краем глаза девушка заметила легкое голубое свечение и оседающее тело Голодного. Судьба Виктора была решена.
*
Илья бережно проводил ваткой, смоченной в перекиси водорода, по ссадинам девушки. Алла внимательно смотрела на него, не сводя взгляда с его лица. Она бы прожгла в нем дыры, если бы была способна на это. Груц делал все молча, даже не спросив банальное «Как ты». Это было бы глупо, по его мнению. К чему было спрашивать о том, к чему она должна была привыкнуть. Илья так и не решил, должен ли был он поощрить ее за то, как она справилась с Виктором, или за то, что она была права.
Девушка даже не морщилась, хотя перекись щипалась. В глазах отражалась сосредоточенность, она ждала от Ильи хоть каких-то слов, она злилась, не могла простить ему, что он не поверил ей. Он молчал, как ей казалось, от излишнего безразличия. Время остановилось, когда он встретился с ней взглядом. Он понял все. Сразу. Но так ничего и не сказал, доставая мазь для облегчения боли.
Первой не выдержала Алла, не в состоянии сдерживать свой порыв:
- Ты мне не поверил.
Ее тихий голос рассек воздух, заряжая его уже привычным для них напряжением.
- Бывает, впредь, буду верить, - он сказал это холодно и спокойно, как будто обещал больше не пересаливать суп.
Романова закрыла глаза, подавляя давящее чувство в горле. Как он ей был противен сейчас, она молила, чтобы, открыв глаза, она увидела перед собой кого угодно, лишь бы не его. Сегодня он также спас ее, и она вынуждена терпеть.
Груц поднял вопрошающий взгляд, намереваясь нанести обезболивающее на синяки, но глаза девушки полыхнули адским пламенем, вызывая еще больше вопросов, чем раньше.
- Я хочу спать, - сквозь зубы процедила девушка, пытаясь стряхнуть с себя холодный взгляд Ильи. Она хотела отправиться в ванну, надеясь смыть и его заботу, и прикосновения.
Девушка встала и, словно, оказалась на месте Милы. Он удержал ее за руку, когда она отошла от него. Цепляясь за прикосновение, как за последнюю надежду, он встал за ней. Дыхание участилось у обоих, пульс мог отбивать чечетку, а они просто стояли рядом.
Илья сделал шаг к ней, вставая почти вплотную, скользя пальцами по ее руке верх. Алла чувствовала гулкие удары сердца, хотя сама не подозревала, что эти удары были — ее. Его ладонь опустилась ей на талию, и притянула Романову ближе. Теперь его пламенные губы касались ее мягких, но взъерошенных битвой волос. Он глубоко вдохнул ее запах и на одном дыхании проговорил:
- Аля, я был не прав, из-за меня такое случилось. Прости, - откуда в нем нашлось столько смелости, он не знал, но чувствовал, что эти изменения коснулись их обоих. Она его простила. Сразу, как только услышала, хотя отчаянно хотела убедить себя в обратном. Груц сделал еще один глубокий вдох и бережно опустил руки, отпуская ее.
Романова не шевелилась еще несколько мгновений, болезненно осознавая, что его горячей и тяжелой ладони больше нет на ее талии. Девушка поджала губы, не пытаясь даже что-то сделать навстречу к нему. Алла сделала шаг вперед от него, когда в последний момент почувствовала макушкой, как его губы вытянулись в беззвучном прикосновении. Ей оставалось только гадать, что произошло и что он хотел этим сказать. Но сделать шаг к нему — она так и не захотела.
Молча, не оборачиваясь, девушка покинула комнату, оставляя парня в подавленном состоянии. «Прости, Милла, я тебя подвел», - ругал себя Илья, пряча в карманах брюк руки, и ушел, как он это делал всегда после задания.
Только пить сегодня он не собирался.
***
Воспоминания — единственное, что осталось у Богдана от Милены, даже на письма она не отвечала последние месяцы. Ее неприступный тон и горячее сердце будили в нем что-то противоестественное, противоречивое его безудержной любви к ее младшей сестре. Именно это и встало между ним и Аллой.
- Проходи, могу предложить чаю, - мягкий голос издевался над ним.
- Я бы не отказался… но не от чая, Мил, - он сделал быстрый шаг вперед, но девушка оказалась ловче: она уже проскользнула мимо него и исчезла в проеме, кокетливо вильнув бедром.
Богдан знал каждый уголок этой квартиры, но сейчас что-то изменилось в комнате, он скользил взглядом по каждому предмету, впиваясь взглядом в уже привычные очертания Милены и Ильи. Но заметить перемену не удалось, до тех пор, пока он услышал тихий голос за спиной:
- Красивая фотография, я знаю, - в нем, в этом голосе, сквозила ложь. Он чувствовал, как она ее ненавидит и этот снимок, и то, какие они на нем. Милена специально поставила ее, чтобы подчеркнуть, как она не зависит от Богдана, как не зависит от чувств к Илье, и как ей не нужно все, что он хочет ей сказать.
Он обернулся и впился в нее испытующим взглядом.
«Ты знаешь, на меня бесполезно так смотреть, не такое я выдерживала от тебя», - подумала она, оставаясь почти искренне-влюбленной в фотографию. «Ты же знаешь, что я тебе не верю», - мысленно подчеркнул он. Они знали мысли друг друга, им не нужно было говорить, и знали, на какой дистанции надо держаться друг от друга.
- Мне тоже нравится это фото. Ты на нем счастливая, - он соврал только в первой части фразы. На снимке Илья, без малого, влюбленно обнимал Милену, а она целовала его в щеку. Груц не знал, что этот снимок был распечатан и доставался из недр полок только в определенные дни: по надобности. - Ты меня позвала, чтобы почитать нотации?
