- Конечно, - просто согласилась она, но в ее тоне засквозила ирония. - Я ведь только ради этого тебя приглашаю.

Романова это произнесла, а он заинтересованно вглядывался в ее лицо: «сарказм или честный ответ?» Это бесконечное напряжение между ними. Он знал, что когда-то она его любила до беспамятства, шла навстречу, прощала, но после предательства — не простила. И держалась в стороне. Он же всегда пользовался тем, что какая-то часть ее сердца питала к нему слабость. Но раз от раза, наивно полагая в уверенности своей теории, он сталкивался со стеной, непреодолимой преградой - нынешней ее бесконечной любовью: «Почему она любит только так? Почему она не способна дозировать свои чувства?»

- Я ведь могу и ошибаться, да? - в его хриплом голосе засквозил стаж курильщика и надежда. Она же и была противна Милене каждый раз. Она чувствовала, что для него — только развлечение. И то сиюминутное.

- Можешь, - холодно одернула его Милена, уходя за чашкой приготовленного для Богдана кофе. Когда она вернулась, он подпустил ее на максимально близкое расстояние, взяв чашку, только когда она подошла вплотную, и тут же поставив ее на предварительно опущенную фотографию, демонстрируя свое презрение и пренебрежение к ее чувствам.

- Хоть раз отдайся своим эмоциям, - тихо прошептал он ей, склоняясь к уху. Его дыхание соблазнительно щекотало ее, но она стояла перед ним, словно камень, едва находя силы, чтобы грубо не оттолкнуть его.

- Перестань размениваться, это… - она гневно выдыхала раскаленный ее чувствами воздух.

- Что это? - после паузы таки спросил он.

- Противно, - Милена выплюнула это мерзкое слово.

- А это? Это… будет противно? - Богдан склонился ниже и прильнул губами к разгоряченной коже на шее девушки. По ее телу пробежала тысяча мурашек, но ни одна их них не заползла ей в голову, чтобы затуманить сознание. Мила стояла и ничего не делала, просто терпела, пока он закончит свое каждодневное развлечение.

Всегда его губы скользили медленно, заставляя трепетать, а язык оставлял за собой язвочки пламени страсти. Каждый раз она таяла в его объятиях, ненавидя его, Илью, себя за свое предательство. Богдану она не могла простить того - что он каждый раз так предавал искренние чувства Аллы, себя - что позволяла и не находила силы сопротивляться, а Илью? За то, что он не замечал, как она может сводить с ума, как она может заставить сходить с ума по ней, но он видел в Милене только напарницу, толкая на такие ужасные вещи, как предательство. Только мысль о сестре ее отрезвляла и заставляла остановиться. И каждая редкая встреча Богдана и Милены заканчивалась неумолимой нотацией по отношению к его беспечности.

Но не сейчас, не снова. Впервые ему не удалось достучаться до ее угнетенной, непонятой страсти и жажды к любви. Всепоглощающей любви, которая поглощала ее, когда она была рядом с Ильей. Ее желание, ее чувства, ее любовь.

- У тебя есть хоть что-то «святое»? - ледяной тон стал ледяным ведром на его голову. Богдан резко отпрянул, смерив Милену ненавидящим взглядом. Парень медленно взял в руки чашку, демонстративно не отвечая.

Девушка уверенно стояла на ногах, уверенно смотрела в его зеленые глаза, отвечая своим ледяным и принципиальным противостоянием, словно вся эта страсть уже произошла, только в другой вселенной.

- Что ты под этим понимаешь? - выпалил парень.

- Аллу, Богдан, Аллу! - почти в надрыв молила Милена.

- Ты сама прекрасно знаешь, что мое сердце принадлежит ей. И люблю я только ее, - спокойно ответил Богдан, словно не было ничего запретного в его действиях.

- Так… не любят, - выдохнула Мила с презрением.

- А как? - усмехнулся парень. - Как ты - Илью? - он засмеялся, подчеркивая всю комичность этого утверждения. - Ну, если так, то я ничего неправильно не делаю.

Богдан пожал плечами, размашистым почерком расписавшись в своем ежедневнике унижений и оскорблений.

- Как она любит тебя, - процедила Мила. - И, поверь, теперь я сделаю все, чтобы она от тебя ушла.

Она подписала ему приговор сейчас этими словами, заставив парня побледнеть, а его лицо исказить от ярости. Ярости к ней.

- Она тебе не поверит, - снова слишком быстро и слишком наигранно.

- Поверит, - спокойно сказала Романова.

- Ты не расскажешь про нас, - в его глазах плескалась ненависть.

- Если понадобиться, то расскажу, - спокойный и размеренный тон.

- Она тебя возненавидит, - победно ухмыльнулся Богдан, решив, что именно это остановит Милену в ее решении. Но она их не меняет.

- Не больше, чем тебя, и простит, - не моргнув глазом и не выказав ни одной эмоции, проговорила Романова.

Глаза парня заскользили, забегали или запрыгали по ее лицу, ища хоть какой-то намек, что она врет или пугает его.

- Зачем это тебе? - Богдан сдался, не сводя взгляда с ее — пронизывающего.

- Она достойна большего, - готовая к вопросу, пробормотала девушка, опуская виноватый взгляд. За эти слова ей было стыдно.

- Большего? Это ты за нее решила? И какой же я, по-твоему? - хриплый уже разъяренный тон резанул ее слух.

- Богдан, я прошу тебя по-хорошему… - слабо выдавила Милена, не поднимая взгляд. - Оставь ее.

Парень склонился к ее уху и процедил, пропитывая каждый звук и вздох ядом:

- По-хорошему тебе будет только война, - и поставил чашку на снимок. Снова.

Милена только и успела, что проводить удаляющуюся спину. А Богдану никогда не хватало смелости признаться себе, что он не был всесильнее сестринской любви. Он только и узнал, что Алле ничего не было сказано о взаимоотношениях между ним и Миленой.

Уже на следующий день Богдан сел на поезд к матери.

Он стоял в нерешительности перед машиной, вспоминая последнее, что было связано с двумя дорогими ему девушками. Ни он, ни кто-либо другой не знали, что окажутся в подобной ситуации. Теперь он ехал назад, задаваясь лишь одним глупым, бессмысленным и бессильным вопросом: «Зачем я уезжал? Зачем я сбежал?»

========== Обида ==========

Прошел слишком долгий для обоих месяц. Ежедневные ссоры сменялись полным игнорированием друг друга. Редкие примирения казались небольшой передышкой перед следующим скандалом. Два разных человека, с одинаковыми взглядами на жизнь не могли найти подход. В их сердцах крылись непонятные друг другу обиды, в головах постоянное недовольство и упреки.

- Может, ты так и не понял, но я не без ума от тебя, как Милла, поэтому не жди моей снисходительности! - в сердцах воскликнула Алла, мечась от кухни к залу, от Ильи и обратно.

- Просто можно было бы иногда считаться и со мной! - выплюнул это Илья, как кислотой в лицо. Алла демонстративно прыснула и вопрошающе посмотрела на коллегу, всплеснув руками:

- И в чем я с тобой не считаюсь? В чем нам вообще считаться друг с другом? Мы словно живем на разных планетах, - иронизировала девушка, вернувшись к лепке котлет.

- Не забывай, Аллочка, что масштабы твоих планет располагаются в одной квартире. А ты… - он запнулся, переводя взгляд с ее лица на котлеты. - Готовишь неизвестно кому и, как бы между прочим, ставишь меня перед фактом: «Илья, тебе придется уйти отсюда через час, ко мне придет молодой человек». Это нормально? Предупреждать раньше можно? - Груц передразнивал каждое слово, а в голове крутились разные варианты, как бы можно было бы задеть Романову.

- Ну, меня будут предупреждать раньше, что ко мне придут, тогда и буду тебя предупреждать заранее… Это все время как-то спонтанно выходит, - начала лепетать Алла, ее глаза неестественно забегали по столу в поисках чего-то, чего она сама не знала. Кажется, пока она бегала от негодующего Ильи по квартире — каждая мелочь здесь непременно попадалась у нее на пути, она спотыкалась об нее, демонстрируя всю свою рассеянность и беззащитность.

Илья медленно и вальяжно подошел к девушке, а на его лице застыла ехидная ухмылка. Алла повернулась к нему и угрожающе смотрела в его глаза, мол — не приближайся. Но Груц остановился только вплотную к ней, будучи ощутимо выше девушки, его губы почти касались ее уха. Искатель начал ей шептать, растягиваю до неприличности каждый звук: