Она поняла, что стала ходоком, и скрывала это как могла. Ходоков не любят.

***

— У тебя ребра торчат, — Чарли специально едва коснулся ее бока, заставив поежиться от щекотного прикосновения.

— Они и должны торчать, — парировала Кошка, не открывая глаз. Слишком приятно было лежать с закрытыми, слушая мерный стук сердца.

— Не должны, — не унимался Чарли, беря ее ладонь. — Ребра должен скрывать плотный слой мышц.

Он прижал ее ладонь к себе, наглядно демонстрируя этот самый слой. Кошка не смогла не сжать литую мышцу. Будто резиновый мячик под кожей, который не возбраняется подразнить ногтями.

— Не царапайся, ты же не кошка, — назидательно велел Чарли, щелкая пальцем по загнутому вверх кончику носа.

Надо бы возразить, что таки Кошка, но тогда придется рассказывать о своей Домовской жизни и прочем, а лежа на теплой медвежьей шкуре делать этого совершенно не хочется. А вот целовать ровно вздымающуюся и опускающуюся грудную клетку хочется очень.

На одном поцелуе остановиться не получилось, и Кошка прошлась до самого кадыка, ощутимо вздрогнувшим под ее губами. Направляемая уверенными руками она переместилась вверх, осторожно оседлав Чарли. Тепло тут же прилило к животу и кольнуло в груди. Тонкие губы сами перехватили ее, увлекая в глубокий поцелуй.

Время остановилось, а приятная нега, разлившаяся по телу, сама подсказывала, что нужно делать. Приподняться, касаясь бедром набрякшего члена. И аккуратно, не спеша, опуститься на него, чувствуя, как внутри все замирает. Двинуться вперед, чтобы ощутить щекотную волну в глубине тела. Услышать то ли стон, то ли выдох. Схватиться за удобно подставленные ладони и начать двигаться. Закрыть глаза и, не стесняясь, поддаться разливающемуся по телу наслаждению. Дышать ртом, чтобы не задохнуться.

Чарли мог только наблюдать как завороженный за сладкими колыханиям груди. Коснуться заострившегося соска и уловить на красивом лице блаженную судорогу. Сегодня можно себя не сдерживать и двигаться так сильно, как того требует плоть. Можно перекатиться, подминая Эйприл под себя и заводя ей руки за голову. Можно перехватить похотливый взгляд и поймать жаркий выдох. Можно даже немного помучить: остановить ритмичные движения и дождаться, пока в глазах замелькает немой вопрос. Прошептать в самые губы:

— Любишь меня?

И не отреагировать на рассеянный кивок. Поцеловать за ухом, все еще не двигаясь, хотя в паху все просто разрывается от желания. Услышать едва различимое:

— Люблю… Люблю. Люблю!

Теперь двигаться. Быстрее. С каждым произнесенным словом.

Все это сегодня можно. Кошке оставалось только подчиняться, чувствуя, как возбуждение достигает пика и сотрясаясь, каждой клеточкой ощущая приближение оргазма.

Уходить с каждым разом становилось все сложнее, но и задерживаться надолго рискованно. Атмосфера в Доме накалилась до ощущения пара в воздухе, и Кошка никак не могла понять, отчего. Нужно было выяснять.

***

Ночью она долго ворочалась, скрипя продавленным матрацем и собирая недовольные взгляды сбившихся в кучку котов. На душе было особенно тревожно, хотя ничего особенного и не случилось. А в голову навязчиво лезли мысли о мятном мороженом, будто кто-то управлял ее разумом, пытаясь отвлечь от чего-то важного. Еще долго образ лакомства маячил на периферии сознания, нескоро позволив ей забыться. Кошка и сквозь сон тревожилась, что просто сходит с ума.

Рассудок остался в целости, но эта ночь не смогла закончиться спокойно. В коридоре по нарастающей раздался топот парнокопытного животного, и дверь спальни распахнулась от удара крупной туши. Как она не слетела с петель — осталось загадкой для всех дремлющих девушек.

Кошка решительно села на кровати, нащупала на тумбочке самую тяжелую книжку, и готова была отбиваться от вооруженного нападения ценой собственной жизни.

— Слепой отменил Закон! — на пороге, лопаясь от ликования, стояло то самое парнокопытное, лишившее спальню чуткого сна. Даже в тусклом коридорном свете Кошка видела, как Длинную Габи распирает от гордости. Судя по размазанной помаде и потекшей туши, Габи в отмене Закона принимала самое непосредственное участие. Буквально полчаса назад.

— Какой закон? — Кошка кожей почувствовала, что все ждут ее реакции. — Что ночью полагаеися спать?

— Не-ет… — самодовольно протянула Габи, победоносно глядя на Кошку. Она явно настроилась подробно описать, что за Закон и как он был отменен, но Кошка резко оборвала ее:

— Раз нет, тогда все по своим кроватям, — она демонстративно бросила массивный том обратно на тумбочку, намекая, что через секунду он может полететь в Габи. — Или по чужим кроватям — Закон все равно отменили.

И отвернулась к стенке, давая понять, что аудиенция окончена. Габи с надеждой и недоумением посмотрела на Рыжую с Мухой, ожидая расспросов, но те улеглись вслед за Кошкой. Подробности узнать хотелось, а злить Кошку — нет. Кошатница же не обратила никакого внимания на Длинную — будоражащее известие она узнала значительно раньше, когда только вернулись ее питомцы.

Кошка сделала вид, что заснула, но сама глазела в стену, периодически забывая моргать. Рыжая с Мухой стали тихонько перешептываться и хихикать. Кошка бессильно бесилась и завидовала одновременно — ведь это не им добавилось головной боли.

Кошкину душу терзали когтистые создания, в честь которых она и получила прозвище. Опираясь на Закон, можно было сдерживать стадо созревающих девиц. Но теперь либидо и обрушившаяся свобода окончательно сведет их всех с ума. И Кошку заодно.

Хоть она и догадывалась, что когда-нибудь это должно было произойти, но очень рассчитывала, что к тому времени всех сведет с ума Выпуск. А так отмена Закона станет единственным лейтмотивом разворачивающегося безумия.

Кошка сжимала в кулаке край одеяла и злилась на Хозяина Дома и его неумение держать хозяйство в штанах. Кто-кто, а он должен помнить, что и как произошло семь лет назад. Второй Ведьмы уже нет, но кто сказал, что все может развернуться только по одному сценарию?

Она закуталась в одеяло с головой и едва сдержала желание даться о стенку. Что ждет ее, одну, против пятидесяти Длинных Габи?

========== На грани миров ==========

«Началось», — обреченный вздох Кошки разнесся по коридору. Она молчала, явно давала Русалке время передумать и не задавать ей таких странных вопросов. Но Русалка тоже никуда не спешила и упорно жала ответа. Не отвертеться — пришлось отвечать:

— Я похожа на человека, у которого есть Камасутра?

— Не очень, — Русалка пожала плечами, и длинные волосы побежали вниз красивой волной. — Но я спрашивала про то, где ее достать.

Русалка говорила еще что-то про расширение граней восприятия и неспешно удалялась от Перекрестного дивана, а Кошка следила за ее маленькой фигуркой, со спины напоминающей Кузена Итта.

Тихая Русалка не переставала ее удивлять. Когда к Кошке подошла Душенька с требованием «приструнить ее, пока она не натворила глупостей», Кошка протестовала («Если Вы не в состоянии справиться с Русалкой, то с кем вы вообще можете справиться?»). Душенька тогда скривилась, будто съела парочку лимонов, и размашисто зашагала прочь — явно жаловаться на «зарвавшихся малолеток». А Кошка мысленно похвалила смелость Русалки, доведшую Душеньку. А сейчас эта смелость тихо выходила из берегов — роман со Сфинксом явно что-то менял в кроткой нимфе.

Пора возвращаться в свое крыло, пока там не произошло что-нибудь более более откровенное, чем простые поиски трактата о любви. После отмены Закона она переселилась в комнату к Габи и Суккубу, опасаясь, что без ночного бдения там возникнет стихийный бордель. Бордель все равно возник, но на территории Крыс, и Кошку это вполне устраивало. Ее место в спальне заняла Русалка, и это тоже всех устраивало.

В лице озабоченной общественности Кошка была блюстителем девичьей чести, поэтому во взглядах «девиц» долго сквозило скрытое злорадство. Они ведь не были в курсе истинных мотивов Кошки, поэтому считали, что Слепой «утер ее нос». Кошку же моральный облик Дома интересовал мало. Немного заботило, что если кто-то забеременеет, их ждут многочасовые лекции о чистоте и нравственности, но это ерунда. Главное, чтобы теперь насильно не разделяли мужскую и женскую половины — Это будет сродни попытке сдержать цунами сачком для пиявок — так же опасно и бессмысленно. Но календарь отчетливо давал понять, что беспокоиться не о чем — до Выпуска разродиться все равно никто не успеет.