Стоная в голос, она добралась до светового пятна. Это было отверстие в твердой горной породе. Через него под землю заливался теплый солнечный свет, было видно синий-синий кусочек неба. Был слышен тихий шепот ветра и стрекот цикад. И это отверстие было шириной сантиметров тридцать. Каменную породу невозможно было сломать или расширить, сколько не долби ее всем, чем можешь. Оставалось только смотреть наружу, видя в небе черных птиц и завидуя им черной же завистью. Как они могут просто лететь и не осознавать своего счастья?
Отчаяние накатило на Эйприл с утроенной силой. Лучше бы у нее с самого начала не было надежды, чем вот так разочароваться во всем после стольких мук. Стало холодно. Накатила слабость. С трудом удавалось даже дышать и моргать, не говоря о более энергоемких движениях. Она умрет. Она здесь умрет. Нескоро. Дня через три. От жажды. Наблюдая ультрамариновое небо и отчаянно завидуя всем, кто находится там.
Голова закружилась. Эйприл была бы рада упасть в обморок, но сознание, несмотря ни на что, оставалось ясным и чистым.
«Ничего», — равнодушно подумала она. — «Скоро от жажды у меня начнутся галлюцинации, а потом я отключусь».
Эта мысль показалась ей смешной. Предательски смешной. И она противно, громко, по-гиеньи засмеялась. К черту нормы приличия, если ее никто не слышит.
— Вижу, тебе весело, — вот и галлюцинации подоспели. Слуховые.
— Как ты можешь что-то видеть? — спросила она, даже не пытаясь выглянуть наружу. И так знала, какой глюк она увидит. А еще, наконец, вспомнила, как ее зовут на самом деле. Встреча с Хозяином дома вернула ей ненужные уже воспоминания. Как печально и драматично…
— Здесь я могу все, — едва слышно прошелестело снаружи. — А тебе лучше вернуться.
«Если бы я могла…» — это она уже подумала. У нее поплыло в глазах. В черноте туннеля она узнала очертания окна. С окна спрыгнул серый кот и по-хозяйски прошелся к выходу. Дверь была закрыта, и ему понадобилось пару секунд толкать ее мордой, чтобы выйти из комнаты.
Гайка села, и ей в ягодицу впилась выскочившая из матраса пружина. Дышать стало легче, и она жадно глотала свежий воздух ртом. После душного подземелья спертый воздух спальни казался подарком небес. Оглядываясь по сторонам, она видела неверные очертания кроватей и тумбочек, но еще чувствовала холодную землю, сдавливающую ее со всех сторон.
— Не хочу… не хочу… — шептала она, глотая слезы. Ее прошиб озноб, и она схватила себя за плечи, больно сжимая саму себя. Ее все еще трясло от могильного холода и ощущения, что она так и осталась замурованной в туннеле, который вот-вот сожмется и раздавит ее. Она не верила, что это все был простой сон, и боялась до икоты.
Не выдержав, она тяжело бухнулась на пол и на коленях поползла к дальней кровати. Сейчас для нее это было сродни марафонскому забегу. Оказавшись, наконец, возле нужной кровати, она тяжело привалилась лбом к недвижимому телу, давя рыдания в мягком одеяле.
Кошатницу вытряхнуло из приятных грез, но разглядев черную макушку у себя на плече, она не стала злиться. Несмышленыш, наконец, вернулся. И перестал быть несмышленышем.
========== Интермедия. Часть 2. Кошка. ==========
«Человек и кошка плачут у окошка,
Серый дождик капает, прямо на стекло…»
Человек и Кошка не плакали, хотя дождливая погода очень располагала.
Гайки в Доме больше не было. «Гайка» должна быть маленькой и милой, с огромными глазами и тонким голосом. А нечто большое и нагловатое, со странными дружескими привязанностями и колким взглядом, язык не поворачивается так обзывать. Поэтому в Доме была Кошка, прозванная так за дружбу со сварливой Кошатницей и так себе характер.
Они с Кошатницей смотрели, как свет фонарей расплывается в лужах, и грустили. Каждая — о своем. Кошатница — о туманных перспективах дальнейшей жизни. Кошка — о таинственной Изнанке.
Ей временами казалось, что быть беспамятной было намного лучше. Без воспоминаний у тебя нет ни тревожного прошлого, ни печальных мыслей, мешающих спать по ночам.
— Раньше я думала, что разумом можно изменить мир, — скрипучий голос Кошатницы прервал поток Кошкиной грусти. — Но разумом даже жалюзи нельзя задернуть, если у тебя нет рук.
— Разумом можно подчинить себе котов, — Кошка оседлала стул, развернув его спинкой к окну. — И коты будут задергивать твои жалюзи.
Кошатница невесело рассмеялась:
— Вот бы они еще кофе умели варить…
Кошка, поняв намек, пошла за плиткой.
***
Она которую ночь не спала, пробираясь через матрацы к дальнему «слепому» коридору. Этот поворот никуда не вел, некрасиво обрываясь прямо на середине паркетного узора. Его Кошка и мерила шагами уже которую ночь.
Говорить об Изнанке в Доме нельзя. Но из намеков Кошатницы и Рыжей, из неровных надписей на стене она кое-что уловила. Возможно, что-то неправильное. Но, тем не менее, изо всех сил представляла проселочную дорогу и разноцветные звезды, меряя шагами короткий коридор. Иногда компанию ей составляли коты. Их отчего-то стало больше — семь штук, снующих по всему Дому. Кошатница шутила, что к ее совершеннолетию их станет сорок.
Коты хитро поглядывали на Кошку, будто что-то знали, но помогать не спешили. Кошка обещала пожаловаться на них хозяйке. Коты на угрозы не реагировали — животные прекрасно чувствуют блеф.
Смущенная Кукла подъехала к ней и протянула пузырек с зеленовато-серой жидкостью. Кошка не успела ничего спросить, а та уже уехала к себе в спальню. Оставалось только смотреть склянку на свет, пытаясь догадаться, что же эта милая девушка туда добавляла.
Кошка знала, что Кукла вопреки Закону завела роман с мальчишкой из соседнего крыла. Но закрывала на это глаза — Кукла, конечно, хорошенькая, но не настолько, чтобы стать причиной мало-мальски серьезной распри. Да и Красавица не тянул на харизматичного оппозиционера. Но Кукла все равно чувствовала себя обязанной за негласное разрешение, и периодически дарила Кошке небольшие презенты.
Кошка уже догадалась о связи между распространением настоек и прыжками туда, но сама добывать их не решалась. А если волшебный эликсир сам плывет тебе в руки, то почему нет?
Она будто проснулась, но не лежа в кровати, а стоя на обочине. Проезжающая мимо старомодная машина оглушительно просигналила, намекая, что стоит она слишком близко к проезжей части. Кошка не отреагировала. Она вертела головой, разглядывая знакомое поле и хибары в отдалении. Первые пару минут ее захлестывала эйфория — когда получаешь желаемое, всегда сперва просто радуешься. А потом теряешься. Она так сильно хотела снова попасть в свободный мир, что даже не подумала, что собирается там делать.
***
Она устроилась на работу в хостел. Уборщицей. Каждый раз, неся тяжелое ведро в туалет, она вспоминала, как однажды из такого же ведра облила Длинную Габи, и это поднимало ей настроение. Платили не много, но можно было бесплатно жить в этом же хостеле. А ночью не возбранялось залезать на крышу, смотреть на звезды и умиротворенно мечтать.
Здесь нужно было работать, думать о насущном дне и выживать. Все то, чего не нужно было делать в Доме. Все, что потом придется делать в Наружности. Кошка стала задумываться, справилась бы она с такими задачами там, будь она склеенной, и приходила к неутешительным выводам.
Искать Койво не хотелось, будто они стали частью другой, уже прожитой жизни. Хотелось просто оставить приятные воспоминания о них на краю памяти.
Но Койво нашли ее сами — в лице маленькой дочки Зимы. Темноглазая девочка налетела на нее, когда она вышла на перекур. Вертлявая и любопытная. Совсем не такая, какой она запомнила Ведьму. Но такая же красивая.
— Ты вернулась, да? — Ведьма крепко обхватила ее за пояс, преданно заглядывая в глаза. Кошка решила, что ребенку не хватает тактильного контакта и с удовольствием обняла ее в ответ. Взрослая Ведьма таких вольностей никому не позволяла.
