Однажды отец взял нас с мамой, чтобы показать этот центр и просто отдохнуть, проветриться. Мы сидели за столиком с главой нашего Представительства Ковалем и пили пиво. Конечно, не я. Мне пиво не полагалось. Я пил тоник, обжигающий газом горло.

В холл вошли двое высоких молодых красивых мужчин в льняных белых костюмах. Я спросил отца:

– Пап, что-то знакомые вроде лица. Я с ними когда-нибудь встречался? А почему у них такие шеи толстые?

– Встречался. И часто. По телевизору. Ты не видишь? Не узнаёшь? Это наши популярные эстрадные певцы. Твои любимые. А шеи… Да потому что они певцы. Они…

Но договорить отцу не дал его начальник. Глава Представительства громко сказал отцу:

– Александр Иванович, видите? Это же Иосиф Кобзон и Лев Лещенко. Я вас прошу, идите к ним, представьтесь и от моего имени пригласите их за наш столик. Я хочу с ними побеседовать.

Когда Кобзон и Лещенко сели за столик главы Представительства, Коваль заказал для них пива и попросил их выступить, когда у наших певцов будет время в Рыбном порту для наших рыбаков и ремонтно-подменных команд. Мама дала Льву Лещенко свой пригласительный билет, пропуск в Центр, с эмблемой фестиваля для автографа. Лев Лещенко спросил, как зовут мою маму, и написал: «Мире желаю добра!» И подписался. Потом передал билет Кобзону. Иосиф Кобзон прочитал, кивнул головой и тоже подписал пожелание.

Меня поразило выступление в Культурном Центре советской делегации девочки- гимнастки, совсем подростка. Она делала сальто на шесте, который держали на плечах два гимнаста.

Три дня спустя Иосиф Кобзон, Лев Лещенко и ещё несколько артистов, в том числе певец из Большого театра, выступали на палубе Большого морозильного рыболовного траулера перед сотнями советских и кубинских рыбаков. И пели песни три или четыре часа подряд. Не каждый день выпадает увидеть собственными глазами звёзд нашей эстрады Кобзона и Лещенко. Отец мой на концерте не был, поскольку дежурил в Представительстве, но рассказывал, что советские и кубинские рыбаки и портовые работники были в восторге от выступления советских артистов и долго не отпускали их, аплодировали.

Перед отъездом на родину советской делегации кубинцы преподнесли её членам ценные подарки. Иосифу Кобзону подарили громадное чучело черепахи Сarey, панцирь которой идёт на изготовление украшений для модниц. А через несколько дней я увидел девочку-акробатку из Центра уже на международном карнавале, когда она проходила в составе советской делегации с показательными выступлениями по набережной Гаваны-«Еl Malecon». Шествие многочисленных иностранных делегаций и живописных, красочных кубинских карросас с танцующими на них артистами, разодетыми в национальные костюмы, растянулось на несколько часов. Так было красиво! Необычно. Стоял такой шум! Столько музыки!

Был поздний вечер. Страшная жара, влажность. А советской делегации всё нет и нет. Мы устали даже просто стоять. И наконец выходят наши. Эта девочка стала перед центральной трибуной вытворять такое! Такие делать кульбиты на тонюсеньком шесте! Мы ещё тогда в Центре со страхом на неё смотрели – боялись, что она промахнётся или сорвётся с шеста и упадёт на землю. А здесь она выступала на асфальте! Мы затаили дыхание, молясь, чтобы она не разбилась. Бог миловал – всё закончилось благополучно. Но какая смелая и рисковая была наша гимнастка-акробатка. Меня пробирала гордость за неё. Вот какие мы, русские!

После фестиваля отец нам рассказывал, как кубинцы сорвали провокацию делегаций некоторых западных стран, в частности англичан, которые хотели на фестивале пройти под флагами проституции, наркотиков, лесбиянства. Я постеснялся и не уточнил у него, что такое «проституция», «наркотики» и «лесбиянство», но до меня дошло, что это какая-то гадость. Потом в школе мне это растолковали на перемене. Но кубинцы сказали «на ушко» организаторам провокаций, чтобы они особенно не удивлялись, если кто-то из них выпадет случайно с шестого этажа гостиницы или на полном ходу из автобуса. И кубинцы, папа говорил, их так обработали, что почти все члены английской делегации и других, которые хотели сорвать фестиваль, не сделали ничего предосудительного и даже добровольно сдали в конце фестиваля свою кровь как доноры. Кубинцы, чтобы не обидеть, кровь у англичан взяли, но русским сказали, что всё равно кровь англичан они пустят только на технические нужды.

В завершение фестиваля мы попали на гала-концерт советской делегации в роскошном Театре Карла Маркса. Мы, папа, мама и я, сели на первом ряду бельэтажа. Дверь на балконе распахнулась. В окружении охраны в зал вошли Фидель Кастро и руководители советской фестивальной делегации. Зал встал и долго им рукоплескал. Когда Фидель садился в одном с нами ряду, только через проход, напротив мамы расположился дюжий телохранитель с пистолетом в накладном кармане нарядной, расписной гуайаверы, праздничной кубинской рубашки навыпуск.

Желая лучше разглядеть Фиделя Кастро, мы с отцом сделали было шаг вперёд и спустились на ступеньку в проход. Но появившийся перед нами накачанный охранник–мулат, тоже с пистолетом в кармане guayabera, вернул нас на свои места. Мы этого как бы и не заметили, поскольку всё время во все глаза смотрели на легендарного героя кубинской революции, друга нашей страны Фиделя Алехандро Кастро Рус.

Затем стало тихо. Свет медленно потух, и на сцену вышел в строгом чёрном костюме элегантный Иосиф Кобзон, первый голос страны. Преклонив колено перед огромным портретом Че Гевары, прекрасным голосом он пропел трогательную песню, посвящённую отважному бойцу. Вообще концерт был что надо! И запомнился нам всем на всю жизнь.

Потом на улице мы видели, как кубинские военные обнимали и подбрасывали вверх детей советских специалистов, которые были со своими семьями на концерте. Меня подбрасывать никто не стал. Наверное, потому что я стал уже достаточно тяжёлым. Но один кубинский офицер всё же прижал меня к себе…

Мы с Маринитой нашли себе новое развлечение. Заглянули мимоходом в радиостудию нашей гостиницы, куда всем был «Вход строго запрещён». Так гласила надпись на металлической двери. А мы туда зашли. И никто нас не выгнал. Марина быстро уговорила приятного молодого кубинского работника радиостудии дать нам послушать звучащие отовсюду песни диско группы «Boney M». Не простые, а самые что ни на есть стереофонические! Кубинец надел каждому из нас на голову мягкие наушники и сказал: «Только недолго». Это «недолго» растянулось на три часа. И ещё на несколько дней по несколько часов.

При хозяине студии мы сидели в кожаных креслах как порядочные, а когда кубинец уходил, забирались в кресла с ногами и балдели с закрытыми глазами от потрясающего звучания музыки. С необыкновенным чувством слушали мы музыку оркестров Джеймса Ласта и Поля Мориа, незабываемого хора Рей Кониффа, весёлые, заводные песни Роберто Хордана и групп «Los Mustang» и «Los Brincos», душевные национальные мелодии в исполнении чудесного кубинского ансамбля «Buena Vista», гуарачу, болеро замечательного оркестра «Bellamar» из провинции Пинар-дель-Рио и многое другое. Это было наше прикосновение, наше приобщение к высококлассной музыке. Это были сказочные дни!

Но всё в жизни когда-нибудь кончается, как любил говорить глава нашего Представительства. Отец принёс с работы известие, что ему из Москвы едет замена. Значит, нам всем пора собираться домой. Я тянул, не зная, что сказать Марине. Но время неумолимо поджимало. И однажды, на берегу моря, под плеск прибоя я сообщил Марине эту печальную весть. Она, видимо, что-то предчувствовала.

– И что теперь с нами будет? – прошептала Марина.

– Я уговорю отца приехать на Кубу снова. Через год, – уверенно сказал я.

– Правда? – не поверила Марина.

– Ещё какая правда! – искренне сказал я.

– Хорошо. Тогда давай обменяемся адресами и будем этот год переписываться.

– Каждую неделю.

– Каждую.

– А когда вы улетаете?

– В эту пятницу. Днём.

– Во сколько?

– Я на днях приду к тебе и скажу, когда мы будем уезжать из гостиницы.