– Ты меня слушаешь или нет? – строго спросила, прервавшись, Катя. – Для кого я тут стараюсь?
– Для меня, для меня стараешься, – заёрзал на диване, Сергей. – Я весь внимание.
– Следи по моим губам за произношением.
Сергей с радостью впился глазами в сочные яркие губы Кати. Он так засмотрелся на них, что случайно коснулся руки девушки. Оба вздрогнули и, сделавшись пунцовыми, посмотрели внимательно друг на друга. Внешне Катя была спокойна, только раздувающиеся время от времени ее мездри выдавали внутреннее состояние девушки.
– Извини, я нечаянно.
– За нечаянно бьют отчаянно, – улыбнулась Катя. – Ладно, прощаю. Теперь ты читай.
Сергей взял учебник из руки девушки и заметил, что платье Кати образовало ложбинку между её ногами. Такую очаровательную ложбинку! Он смотрел то на этот «треугольник», то в учебник, поэтому часто ошибался.
– Внимательнее! Не туда смотришь – в учебник смотри. А что ты такой грязнуля? – Катя сняла двумя пальчиками три светлых волосинки с его тонких брюк.
У Сергея похолодело на сердце.
– Блондинки к тебе липнут, да?
У Сергея пересохло во рту, он закашлялся:
– И вовсе не блондинки, и вовсе не липнут. Это же твои волоски.
–Не выдумывай! Мои все на месте. Они у меня не выпадают. Видишь? – Катя откинула голову назад, продемонстрировав Сергею всю копну своих чудных волос.
– Вижу, – не удержался и глубоко вздохнул Сергей.
Вдруг порыв ветра открыл с треском форточку. Штора и занавески взвились и чуть не снесли со стола на пол и бутылку, и все фрукты. Испугавшись, Катя подалась к Сергею, обдав его теплом своего разгорячённого тела, а он, пользуясь случаем, схватил девушку за плечи. От этого высокая грудь девушки поднялась, а лифчик под платьем жалобно заскрипел. Казалось, ещё секунда и платье девушки разойдётся по швам.
– Не бойся, – прошептал заботливо Сергей.
– А я и не боюсь, – бодро сказала Катя. – Чего мне бояться? Освободи-ка девушку.
– А почему тогда у тебя тело гусиной кожей покрылось? Пупырышки вот.
– Это от холода. Давай продолжим, а то мы часто отвлекаемся.
– Не так уж и часто. Могли бы и почаще.
Катя погрозила Сергею пальчиком:
– Смотри, как я произношу слова. Смотри на мои губы.
– Всё время смотрю. Внимательно.
Сергей снова впился взглядом в губы красавицы. Его как магнитом тянуло к ним всё больше и больше. К таким соблазнительным губам – сочным и аппетитным…
Катя и Сергей посмотрели друг другу в глаза. Не мигая. Их руки встретились. Его рука легла на коленку девушки. Она зарделась и нервно слегка раздвинула ноги. Сергей прильнул к обнажённой руке Кати и стал целовать её плечо. Катя вздрогнула, метнула быстрый взгляд на Сергея:
– Раз так, то занятия окончены. Не облизывайся!
– Да я вовсе и не…
– Всё! Занятия окончены. До завтра!
– В это же время!
– Повторяй пройденное.
– Повторю. Слово даю.
Катя встала. Но вместо того, чтобы выйти из-за стола и обойти Сергея, перебралась через его коленки, опираясь рукой на плечо парня.
– Всё слова, слова…
– И это всё, Кейт? – спросил Сергей разочарованно.
Катя пошла к двери:
– А что ещё? На сегодня вполне достаточно. Ты уже прилично шпрехаешь по-аглицки. Вовсе не безнадёжный. Вот и имя моё по-английски знаешь. Чао!
– До скорого! – Сергей взялся рукой за пылающую щёку.
Катя ещё раз взглянула на себя в зеркало, взбила слегка волосы, обнажив подмышки.
Сергей открыл дверь и вновь увидел в солнечном свете сквозь платье ноги репетиторши:
– Катюша! Кейт! А как тебе мой английский?
– Твой английский гораздо лучше твоего русского, бедноват и слабоват твой русский, – хохотнула Екатерина, дразня его белизной своих зубов.
– А я? – Сергей грубовато схватил крепкой рукой спортсмена тонкое запястье Кати и притянул её к себе, но она ловко вывернулась и ускользнула в проём двери.
– А ты… Я ещё не поняла…
Замок входной двери мягко щёлкнул задвижкой. До следующего урока оставалось 22 часа 10 минут.
«Какой же английский всё-таки хороший и жизненно полезный язык», – подумал Сергей, приходя в себя и успокаиваясь.
ЗА ТРИДЕВЯТЬЮ МОРЯМИ
Александр Александрович, седоватый сорокапятилетний мужчина, разбирая как-то деловые бумаги в шкафу в прихожей маминой квартиры, обнаруживает среди них свой кубинский дневник. Из тетради выпадает большая стопка фотографий. Александр Александрович листает общую тетрадь. Зачитываясь, гладит ладонью потертую, шершавую и потрескавшуюся от времени коричневую, коленкоровую обложку с наклеенным на ней бумажным квадратиком из школьной тетради в клеточку с надписью, сделанной детской рукой: «Мой кубинский дневник». Глубоко вздохнул. Подошел к окну. Полистал тетрадь, местами зачитываясь.
– А не опубликовать ли эти мои детские записи? Может быть, сегодня подросткам, молодежи будет любопытно узнать, как жили, служили, любили и работали за границей далеко от Родины их родители, их старшие соотечественники? Ведь без доброй памяти нет родной истории. И никогда не будет сильного и дружного государства…
Александр Александрович садится под торшер и продолжает читать записи в дневнике. Вздыхая, перебирает многочисленные фотографии, которые они делали с той, так дорогой ему в детские годы кубиночкой, девочкой-ириской, много-много лет тому назад, в 70 годах прошлого века в Гаване:
– Какие мы здесь с Маринкой маленькие, стройненькие и хорошие! Как много мне дала та поездка на Кубу! Она научила меня любить, дружить и многому, многому другому.
Мужчина подходит к родительскому, старинному серванту и с каким-то новым, живым интересом рассматривает те чучела и сувениры, которые он и его родители привезли тогда с Кубы.
– Вот редкий посеребренный брелок с пятиконечной звездой и картой Кубы в ней с надписью «Cuba libre. Primer pais socialista en America». Вот чучело маленького крокодильчика на деревянной подставке с золотой металлической табличкой с надписью «Cuba». А эти закрученные, как рог, ракушки-рапаны и огромные, тяжелые, беловато-розовые ракушки-развертки. Какие острые, как нож, белые, резные, ветвистые кораллы!
Он поднимает с пола и мнет пальцами большую, полметра высотой, серую, натуральную морскую губку. Целый куст!
– И как мы ее тогда дотащили до Москвы? А вот небольшое чучело ценной своим панцирем черепахи «Carey», из которого делают гребни, пуговицы, веера. Рыба-шар. Надутая, иглистая, такая колючая, что не ухватишь. Как живая!
Александр Александрович снова берет в руки старинные фотографии, сделанные на Кубе, на которых изображены его мама, отец, Марина, школьные приятели, кубинские ребята. У пожилого человека наворачиваются на глаза слезы. Руки мужчины подрагивают.
– Неужели это когда-то было? И никогда не вернуть уже то время, этих дорогих мне людей?!
Он слышит голос жены с кухни:
– Саша! Иди ужинать!
– Сейчас, Марин, иду!
Но продолжает рассматривать фотографии.
– Ну, сколько ж можно тебя звать? Я дважды разогревать не буду. Будешь есть холодное! Ты идешь? Или как?
– Иду! Иду же, Марина!
Он кладет дневник, фотографии, очки на тумбочку под торшером и направляется на кухню. После ужина мужчина в гостиной достает из тумбочки магнитофонную кассету и ставит ее в магнитофон. Слушает песню мексиканской певицы Анхелики Марии «Когда я полюблю». Александр Александрович с фотографией Марины в руке начинает танцевать латиноамериканский танец в ритме этой мелодии. Потом, опомнившись, вздохнув, садится на диван около торшера, надевает очки, берет дневник, начинает его читать с самого начала и под мелодию песни предается воспоминаниям…. В памяти Александра Александровича всплывают события того далекого времени, те годы, те дни, те минуты и те секунды уже прошлой жизни…
Моего отца, Александра Ивановича Васильева, Министерство рыбного хозяйства СССР направило на работу в Республику Куба. Переводчиком. На два года. С семьёй. А это значит, со мной и мамой. Мама моя, Мирослава, если коротко-Мира, как звал её папа, была молодой и очень красивой. Впрочем, папа тоже был не хуже. Папа ехал на Кубу работать, а мама, как сказал мой дедушка, ехала «работать его женой». Меня же направляли на Кубу, как пошутил работник в Управлении загранкадрами министерства Рыбного хозяйства, не просто жить, а выполнять ответственное задание: хорошо учиться в школе при советском посольстве. Как с ребёнком разговаривали. Это они все думают, что я маленький, а мне уже, слава богу, за девять лет перевалило. Ну пусть себе тешатся….
