– Здравствуй мой дорогой братец! Мы по тебе все ужасно скучаем. И мама, и папа, и я тоже, твоя сестрица. Хотя и прошло еще всего ничего. Пиши нам почаще, не забывай. Твои открытки с видами Кубы очень всем понравились. И моим девчонкам в школе. Я тебе завидую белой завистью. Я тоже хочу к тебе на Кубу. Защищать революцию. У нас все хорошо. Все здорово. Но я не могу тебе не сообщить и неприятную для тебя новость. Можешь верить своей родной сестрице, а можешь не верить. Как хочешь. Но я тебе только добра желаю, поэтому сообщаю тебе, что вчера видела, как твоя ненаглядная Муза целовалась у пятого подъезда. Взасос. Я ведь тебя предупреждала, Фому неверующего. Если, конечно, очень хочешь, то можешь жениться и на целованной, если не брезгуешь. Делай выводы, дорогой братец! Вовчик! Береги себя! Ты нам и Родине очень нужен!
В отделе переводчиков работают четыре человека. Кто–то в наушниках слушает магнитофон и переводит текст на слух, другой работает со словарем, третий читает книгу, а Владимир тоже работает с магнитофоном, нажимает на «Стоп» своего магнитофона, перематывает пленку назад, нажимает «Плей», вслушивается в текст, быстро печатает на машинке. Входит старший переводчик, капитан Кулик. Владимир замечает его, снимает наушники, привстает.
– Сидите, сидите…
Он склоняется над Владимиром, кладет перед ним несколько страничек текста.
– Вот текст. Переведите это к двадцатому числу. Будут вопросы – не стесняйтесь, спрашивайте.
Владимир встает.
– Есть, товарищ капитан.
– Не надо так официально. У нас деловая, рабочая обстановка. Честь будете отдавать на построениях. А здесь это лишнее.
– Понятно. Лишнее.
Владимир дожидается пока Кулик выйдет, садится, просматривает текст.
В кабинет Владимира заглядывает военнослужащий и оповещает, что прибыл письмоносец с письмами из посольства с Родины и раздает их в соседнем кабинете. Все бросаются к выходу и врываются в соседнюю комнату. Там в окружении возбужденных военнослужащих письмоносец раздает письма.
– С пылу-жару, пятачок за пару!
Владимир читает в коридоре письмо из дома. Перечитывает. Комкает, рвет письмо на куски и бросает нервно в урну. Это видят проходящий мимо майор Сапрунец и стоящий в другом конце коридора подполковник Рытов. Сапрунец подходит к Рытову.
– Чего это он?
– Письмо, видимо, из дома получил. Расстроился.
– Письмо его расстроило. Ага! Ну, теперь жди от него сюрпризов.
– Вы полагаете что-то личное?
– Непременно. В его возрасте… Определенно дела сердечные. Вернее, делишки.
– А Вы тонкий психолог, Валентин Михайлович.
– Будешь здесь и психологом, и неврологом, и терапевтом, и хирургом. Да кем угодно здесь станешь. Того и гляди как бы чего не… Ладно, идите, Вадим Юрьевич. Не в первый раз. Разберемся и с Ершовым, если потребуется. Вадим Юрьевич, а хорошо было бы узнать, что там в этом письме …. Жаль, что не узнаем. Всего доброго!
– Всего доброго, Валентин Михайлович.
Майор Сапрунец, озираясь, подходит к урне, вытряхивает из нее мусор, выбирает разорванные кусочки письма Юли. Видит уборщицу и прячет письмо в карман.
– Ой! Споткнулся вот. Рассыпал. Извините уж меня. Неуклюжего медведя. Давайте я помогу Вам убрать. Вот так. Прямо в мешочек. И порядок в танковых войсках.
В Гаване тропический ливень. Сплошные потоки воды. В кабинете переводчиков сидят и работают, обливаясь потом, трое: Егоров, Ершов и Островский. Входит Кулик.
– Как в такой жаре переводить, товарищ капитан? Когда нам хотя бы вентилятор поставят? Такой Армагеддон, что просто апокалипсис! Мозги прямо плавятся и растекаются по черепушке. И накомарник хорошо бы от комаров раздобыть Владимиру. А то у него нет.
– Ничего Вам обещать не могу. Накомарник достать-это попроще будет. Что делать: жизнь такая работа, где берут рубежи не количеством пота – напряженьем души. Как поливает! Это ж надо, как поливает!
Вячеслав Иванович, скажите, пожалуйста, как правильно перевести термин «танк»? Как «карро блиндадо» или как «танке»?
– Кубинцы танк называют «танке». Так и пишите «танке».
– Спасибо, Вячеслав Иванович.
Кулик выходит из кабинета, но вскоре возвращается.
– Владимир Максимович, вот адрес. Берите разъездную машину и езжайте в ритуальную контору.
– Куда ехать?
– В ритуальные услуги. Или «Дом прощаний», как его здесь называют.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас. Что Вы так на меня смотрите? Что-то не так? Я что, непонятно говорю? Перенесите прощание с майором Завалишиным с четверга на пятницу, на 12 часов. Я там все уже обговорил и организовал. Там в курсе. Но саму церемонию надо перенести на один день, а то мы не успеваем, чтобы все было нормально организовано, без спешки. Да и кубинцы тоже.
– А что случилось?
– Я полагал, что Вы знаете. Погиб Завалишин. Геройски погиб. Обучал кубинских новобранцев бросать гранаты. У одного паренька граната выскользнула из потной руки и упала в траншею всем под ноги. Майор успел кубинца спасти, вытолкнуть его за угол, ну, за поворот траншеи, а сам укрыться не успел: рванула. Переводчик Якимов тяжело ранен. Вот такие невеселые дела. Выполняйте.
– Есть перенести прощание с майором Завалишиным на пятницу, на 12 часов.
Ершов собирает бумаги и идет на выход.
Зал прощаний в траурном убранстве. Мимо цинкового гроба в скорбном молчании проходят вереницей советские военные советники и специалисты в гражданской одежде и кубинцы в военной форме, отдавая последние почести погибшему советскому военнослужащему Завалишину.
– Себе – честь, Родине – слава!
– Да!
Владимир предъявляет пропуск, проходит мимо двух кубинских солдат в штаб кубинской воинской части. В приёмной штаба работает кондиционер, в кожаном кресле – кубинский офицер. На журнальном столике-стопка журналов. Офицер пьёт кофе, мусолит во рту потухшую сигару, время от времени макая её в кофе, и листает журнал «Богема». На стене – портрет Хосе Марти и кубинский флаг. За пишущей машинкой работает машинистка.
– Здравствуйте, compañeros! – приветствует Владимир кубинца и секретаря-машинистку.
– Привет, – лениво кивает ему разморённый от жары кубинец.
Кубинка Владимиру молча кивает. Стол завален папками. Печатает молоденькая симпатичная мулатка в военной форме: зелёной юбочке и зелёной рубашке с закатанными рукавами. Девушка поднимает на Владимира очаровательные, чуть раскосые, зеленоватые глаза, вопросительно и заинтересованно на него смотрит. Владимир показывает девушке коричневатый пакет с сургучной печатью:
– Compañera, у меня пакет для вашего командира.
– Здравствуй. Давай. Я передам, – протянула она руку за пакетом.
Владимир прячет пакет за спину:
– Не могу. Приказано лично в руки и кое-что на словах.
– Тогда жди, – индифферентно произнесла секретарша, – Садись вон в кресло и жди. Там совещание.
Она продолжает бегло печатать на машинке. Владимир стоит, поглядывая по сторонам. На столе машинистки он замечает куклу.
– Compañera, а это что у вас такое? – Владимир показывает ей на что-то непонятное в цветных лохмотьях.
– Чертёнок, – отвечает, не поднимая головы, девушка.
– Понятно. А я подумал, это чертёнок.
Кубинка поднимает глаза, в которых блеснула озорная искорка:
– Кофе хочешь?
Владимир старательно выговаривает известную испанскую метафору:
– Чёрный, как ночь, горячий, как ад, и сладкий, как любовь?
Кубинский офицер отрывается от журнала и рассматривает русского с ног до головы.
– Ты новенький? – интересуется кубинка.
– Да. Как видишь, ещё не старенький, – улыбается ей в ответ Владимир.
– Давно приехал?
– Три недели назад.
– Из Москвы?
– Из Москвы.
– Переводчик?
– Переводчик.
– Надолго?
– Нас, холостяков, на год посылают. А там продлят или нет – не знаю.
– Сколько тебе лет?
– С утра 23 было.
– 23.
В это время дверь открывается и из кабинета вываливаются возбуждённые разговором военные. Девушка встаёт, оттягивает вниз короткую юбчонку и, кокетливо стрельнув в переводчика глазками, поправив чёрные искрящиеся от луча солнца волосы, скрывается в кабинете командира. Через мгновение она появляется в приёмной, кивает кубинцу:
