– Итак. Первый раз на Кубу?

Прохоров выпивает, с удовольствием закусывает лимончиком.

– Первый.

– Переводчиком, лейтенант?

Владимир удивлен, подозрительно смотрит на собеседника, Прохоров хмыкает, улыбается.

– Все нормально, товарищ лейтенант. Это опыт. За эти годы я много вашего брата повидал…

Прохоров нарезает лимон, наливает в стаканчик «по второй».

– Между первой и второй перерывчик небольшой. А я из отпуска лечу. Преподаю кубинцам практику владения нашим современным вооружением. Предаем им наш опыт. Так выпьем за полет. Чтобы долететь. Благополучно.

Прохоров кивает на проплывающие внизу облака:

– Давай, Володя, расслабимся немножко. Я высоты с детства боюсь.

Владимир берет стаканчик, выпивает. Прохоров наливает себе, выпивает. Прохоров слегка разомлел:

– Куба-то здорово! Красивая страна. Хорошие люди. Нас, русских очень любят. Особенно военных. Где будете служить?

– В аппарате Военсоветника.

– Ух, ты! Неслабо, однако. Значит, жить будете в престижном районе «Репарто Коли», где раньше кубинская аристократия …

Прохоров потягивается, смотрит вдоль прохода, по которому к нему движется стюардесса, предлагая пассажирам прохладительные напитки.

– А где служите Вы? Как там сейчас обстановка на Кубе?

– Служу под Гаваной. А живу недалеко от Вас. Сейчас…

Прохоров не успевает договорить. Стюардесса с подносом в руке наклоняется к нему.

– Что желаете: лимонад, минералка, сухое вино?

– Два винца и минералочки тоже две, хозяюшка.

Стюардесса дежурно улыбается, дожидается пока Прохоров возьмет с подноса стаканчики, затем следует дальше. Прохоров и Владимир выпивают вино, в освободившиеся стаканчики Прохоров вновь наливает коньяк. Снова режет лимон.

– Готовить-то умеете? – спрашивает Прохоров Владимира.

– Яичницу с колбасой и чай…

Владимир пытается отказываться от протянутого стаканчика, но Прохоров даже слушать ничего не хочет.

– Научишься и готовить, и стирать, и гладить, и вести себя в коллективе, окрепнешь, закалишься. Матушка тебя встретит, не узнает и не нарадуется. Давай теперь по граммулечке за дружбу? Давай будем дружить!

– Я–за!

Прохоров протягивает Владимиру лимон, сам запивает минералкой.

– Друзей здесь приобретешь на всю жизнь. Первого, можно сказать уже имеешь. Друг другу помогать будем. Я тебя кой-чему научу. И хочу сразу тебя предупредить. Извини за откровенность, но смотри, будь осторожен в высказываниях. Лишнего не болтай! Чтоб не испортить себе жизнь в будущем.

Владимир настороженно смотрит на Прохорова, тот, захмелев, продолжает его учить жизни.

– Могут тебя попросить и «стучать» на своих коллег. Ну не смотри ты на меня так! Мол, туда-сюда, служба, враг не дремлет. Я тебя научу, как поступать в этом случае. Скажи, что ты ночью, мол, разговариваешь. Во сне. От тебя и отвяжутся. Проверенное средство.

– Неплохо придумано.

– Уловил! Тогда давай выпьем!

– А как служба идет? Как кубинцы? Что за народ?

– Служба как служба. С кубинцами живем душа в душу. Учим их военному делу и русскому языку. Я уже и ругаться по-кубински умею, а кубинцы по-русски. Я даже петь по– ихнему могу.

Прохоров наклоняется ближе к Владимиру, сжимает в приветствии кулак и тихо поет:

– «Куба! Ке линда эс Куба. Кьен ла дефьенде ла кьере мас! Куба! Ке линда эс Куба. Кьен ла дефьенде ла кьере мас!» Как? (Куба! Какая ты красивая, Куба! Кто тебя защищает, тот тебя любит еще больше!)

Владимир смеется, показывает большой палец.

– Все понятно. И произношение приличное.

– Во-во! Они наше слово «давай» очень любят. Чуть что, «Иван, давай!». И слово «молоток» им очень нравится. «Иван, ты молоток!», «Давай, молоток!». Увидят кубинку, обязательно подтолкнут: «Отличная чувиха! Давай, Иван, клей!».

Прохоров смеется, над ним снова нависает стюардесса с подносом, укоризненно на него смотрит, подносит палец к губам, указывает глазами на спящих соседей. Прохоров понимающе кивает, ставит на поднос пустые стаканчики. Когда стюардесса удаляется, он наклоняется ближе к Владимиру.

– Я по-кубински уже много понимаю. Во всяком случае, уже практические занятия могу вести с кубинцами один. Без переводчика иногда управляюсь. Ведь на всех специалистов переводчиков не хватит. На Кубе сто переводчиков, а все равно на всех не хватает.

Владимир улыбается, смотрит в иллюминатор на проплывающие внизу облака, что-то там замечает, поворачивается к Прохорову, но тот уже дремлет. Владимир снова смотрит в иллюминатор и не может сдержать улыбку…

Владимир вспоминает, как его собирали его на Кубу. Громче и шустрее всех была, конечно, его дорогая сестричка, юркая восьмиклассница Юля.

– Посмотрите-ка на эту «смерть носильщикам» или «мечту оккупантов».

Юля тащит чемодан. Владимир смотрит на сестру осуждающе. И грозит ей пальцем. К ней на помощь спешит мама Владимира, Мария Александровна.

– Ставь сюда. На диван.

Мама открывает чемодан, начинает складывать в него под белье буханку бородинского хлеба, батоны копченой колбасы, банки с тушенкой, обернутые в целлофан. Отец кладет в него еще и пакет с семечками, и банку «Бычки в томатном соусе».

– Папа, – хочет удержат отца сын, – все это отберут таможенники, а семечки – в первую очередь.

– Ничего-ничего, мама продолжает втискивать в чемодан консервы, – Не отберут. Это на первое время. Ты же их любишь.

Владимир обреченно вздыхает и затягивает лямки чемодана.

Брат и сестра беседуют наедине в комнате Юли.

– Мне Муза нее звонила?

– За час до твоего прихода.

– И ты молчала. Что же ты сразу мне не сказала? Где она?

– Я сказала, что тебя нет и повесила трубку.

– Какая ты! Недобрая, нелюбезная растешь. Просто сплошная инфекция какая-то. Инфузория туфелька! Даже не туфелька. А гораздо хуже. И что ты так на нее взъелась?

– О-О-О! какие эпитеты! И за что? Как только твоя Музочка-Пузочка узнала, что тебя за границу распределили, что ты за сертификатами с желтой полосой и за машиной едешь, так сразу к тебе любовью воспылала, а до этого к ней на танке не подъедешь!

– Кто не подъедет?

– Да ты! Ты бьешься, бьешься как рыба об лед, а она тебя элементарно игнорировала. И вдруг в ней к тебе такая пышная любовь пробудилась.

– Знаешь что? Заткнись! Много ты понимаешь! Приеду в отпуск и на ней женюсь. Тебя не спрошу. Я сам знаю, любят меня или нет.

– Сам ты ничегошеньки не понимаешь. Не мыслишь и не видишь. Крутит она тобой. А ты дурак. У тебя просто больное самолюбие. Хочешь добиться благосклонности, а от тебя просто деньги хотят получить, на сертификаты желтополосые разводит. А любовью здесь и не пахнет. Ты просто пентюх, братец, лопух и простофиля. Да и ты сам ее не любишь. Так, привык. Так не любят!

– Как-нибудь без тебя во всем разберемся! Ладно, сестричка?

– Разбирайся, разбирайся. Да только поздно будет! Я с тобой, Вовка, своим чутьем, своей интуицией делюсь. Я просто всеми фибрами своей души чую…. А ты…

– Слушай, Юлька, прекрати. Я и так весь на нервах с этим отъездом, да еще ты тут ноешь, ноешь. Отстань!

– Потом пожалеешь! Еще как пожалеешь, что опытную женщину не послушал.

– Ну, ты, опытная женщина. Я от тебя уже устал. Отвали! Все зудишь, зудишь….

– Все! Да кому ты нужен, чтобы зудеть тебе. Собирайся! Тебе же добра желают. Как- никак я тебе не чужой человек, а сестра. Кровинушка твоя родненькая! Не буду тебе мешать! Звони своей ненаглядной Музочке-Пузочке!

Юля в расстройстве чувств выбегает из комнаты и хлопает за собой дверью. Владимир подсаживается на кресло к телефону.

Самолет «Ту-114» с треском выпускает шасси. Владимир в иллюминатор созерцает открывшийся ему внизу дивный пейзаж: зеленые луга, большие озера и маленькие прудики, белые длинные пальмы, изгороди, деревянные домики и потом большие дома Гаваны. Самолет идет на снижение.

– Красотища! – восторгается Владимир.

– Это первое впечатление, а оно, как утверждает, какой-то не помню, классик, самое верное.