- Тише, тише! – поморщился Ишимов. – Арест – не убийство! Рогозину необходимо было убрать, без неё ФЭС обезглавлена. Мы доверяем вам – и предлагаем её место. Естественно, с условием, что ваши дела перестают выходить за рамки рядовой раскрываемости. Само собой, вам будет обеспечено солидное вознаграждение…
Почти не слушая Ишимова, Коля поглядывал на побелевшую Галю. Только бы выдержала…
Галя чувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.
Галлен, не поднимая головы, рассматривала узор на фаянсовом блюдце.
- Я давно служу в органах, многое повидал, но такие про такие кулуарные игры узнаю впервые. Мне сложно вам что-либо сказать прямо сейчас. А как вы сами считаете, это не похоже на предательство?! – сдерживая ярость, тихо процедил Круглов.
- Предательство? Ох, Николай Петрович… Слишком честный вы человек, слишком прямой. Удивительно, как вы с таким характером дослужились до майора. Но ещё удивительнее, как стала полковником ваша Рогозина. Такая женщина – и не женщина вовсе! Железка, - со странной смесью досады и восхищения произнёс Ишимов. – Вот если б ей чуть менее рьяно работать, цены б не было…
- А почему было просто не расформировать ФЭС? Зачем все эти интриги? – незаметно находя под столом холодную Галину руку, спросил Круглов.
- Руслан Султанович не поймёт. Он очень вам благоволит. Особенно ей. Когда вернётся, и так взбесится, - помрачнел Ишимов, задумчиво глядя на Галлен. – Ну что вам ещё надо? Должность, деньги, красивая женщина, - генерал вздохнул. – По крайней мере, действительно женщина, не то что Галина Николаевна…
Его слова прервал кашель и невнятные слова Галлен:
- À moi il est mauvais… J’irai prendre l’air… (Мне нехорошо… Я выйду на воздух…) – и, выйдя из-за стола, она торопливо выбежала из зала. Круглов беспокойно проводил её глазами, а повернувшись к Ишимову заметил, что и он смотрел ей вслед.
- Что с ней? – встревоженно спросил генерал.
- Акклиматизация. Всё-таки во Франции климат мягче, а она редко выезжает, - соображая, что же делать дальше, ответил Круглов.
Ишимов промокнул лоб платком, потом подобрал хлебом остатки соуса. Вздохнул, глядя на оставленную на столе розу…
- Так что, Николай Петрович? Когда я могу рассчитывать получить от вас ответ? Думаю, недели на размышления вам хватит. В следующую субботу я снова буду в Вене. И помните – человека можно устранить не только путём публичного ареста. Есть тихие и незаметные способы…
- Это угроза?
- Нет, это простое предостережение. И ещё… Если вы или кто-то из ваших коллег как-либо свяжетесь с Рогозиной, мы узнаем, будьте уверены. Не смею больше задерживать, тем более ваша дама, кажется, нуждается во внимании, - вставая, произнёс Ишимов. – Передайте Галлен, я искренне покорён ею.
Круглов дождался, пока Ишимов покинет зал, оставил на столе деньги и бросился к стойке метродетеля.
- Вы не видели, женщина, высокая такая, красивая выходила?
- Видел, она прошла через служебный ход. Вы поссорились?.. – сочувственно произнёс служащий по-немецки и указал на тёмный коридор. – Вот туда. Ничего, не переживайте, всё наладится…
*
Прислонившись к оштукатуренной стене, Галя стояла на заднем крыльце и тёрла покрасневшие веки. Она не плакала, нет, просто от резкого ветра заслезились глаза. Всё ведь в порядке. Кажется, Ишимов убедился, что Круглов отдыхает в Вене явно не с Рогозиной. И ничего не заподозрил. Всё хорошо. А то, что её арест подстроили – ну что поделаешь, чего в жизни не бывает!.. Не бывает… За что? Что она делала плохого на своей работе? Кому перешла дорогу?.. За что?!
Чьи-то руки обхватили её сзади, ласково обняли, прижали к себе… Всхлипывая, Галя уткнулась в грудь Круглова и разрыдалась, уже не сдерживаясь.
- Галочка… Ты молодец!.. Он тварь, тварь!!! Мы всё сможем, мы его посадим, Галя, всё станет как прежде! Только не плачь, не плачь, родная моя!.. Он не достоин твоих слёз! Никто в мире не достоин твоих слёз, Галя!
Так они и стояли во внутреннем дворике ресторана «Хансен», обдуваемые холодным ноябрьским ветром. Прижавшись друг к другу.
========== Просто тишина. ==========
Ближе к концу ноября на город накатила по-настоящему осенняя, промозглая погода. Сквозь клочковатый, тяжёлый туман слабо пробивались огоньки фонарей, очертания зданий терялись в набухшей мгле. Лил бесконечный дождь, его стеклянные капли тонким бисером вышивали тротуары и крыши. Потоки воды блуждали по переулкам и подворотням, стекали широкими ручьями по промокшим, вымершим улицам, будто Вена медленно превращалась в Венецию…
Такая же серая, беспросветная грязь царила в душе.
С того вечера, как они вернулись из ресторана, прошло два дня. Всё это время Галя была необычайно молчалива. Она подолгу сидела у окна, глядя в холодное сырое небо, и порой даже не слышала обращённых к ней слов. Круглов, не в силах смотреть на неё, пытался с головой уйти в дела – ежечасно созванивался с Майским, что-то писал, сопоставлял, бормотал себе под нос, то и дело срываясь на проклятия в адрес Ишимова…
Он не мог видеть Галю такой – тихой, замкнувшейся, как будто погасшей. Это было страшно - просыпаться ночью и замечать, как она вздрагивает под одеялом.
К вечеру второго дня Круглов не выдержал. Так нельзя. Надо попытаться хоть чем-то её отвлечь.
- Галя… - подходя к ней и пристраиваясь рядом, негромко произнёс он. – Я вот подумал… Когда мы ещё вместе окажемся в Вене… Не хочешь сходить на «Симон Бокканегра» у Верди? Говорят, великолепная вещь…
Галя медленно повернулась к Круглову и с горькой улыбкой прошептала:
- Прости, Коля. Прости, что я такая… Нет сил, понимаешь? Непонятно, ради чего живёшь. Одна, одна и одна… Железка, - она криво усмехнулась. – Я слишком устала за все эти годы. Я слишком отвыкла быть … небезразличной для кого-то. Если б не ты, этот Ишимов был бы для меня ни по чём. Так, ерунда, очередная попытка вывести из себя. Знаешь, я когда бываю на совещаниях в министерстве, постоянно слышу за спиной подобные слова. Меня это давно перестало задевать, пусть говорят что хотят, моё дело – хорошо делать свою работу. И я делаю это дело. А сейчас… Ты зря поехал со мной, Коля. Зачем мучить друг друга? Мы оба понимаем, что ничего серьёзного быть не может. Не перебивай, Коль, не говори ничего… А я… я размякла… видишь ведь сам: разве могла я себе когда-нибудь позволить вот так опустить руки? Из-за каких-то слов Ишимова? Да ты понимаешь, мне даже не от того плохо, что он сказал, не от того, что арест подстроен, нет, нет! Мне плохо, потому что я чувствую: ещё чуть-чуть, и я окончательно стану слабой… Видишь, и так уже плачу… - Галя зло вытерла ладонью глаза, тяжело вздохнула. – Спасибо тебе, Коля. Извини, не обязан ты мои глупости выслушивать… Куда ты там предлагал сходить?..
*
Десять минут спустя Круглов уже шагал за билетами в оперу, плохо соображая и то и дело натыкаясь на прохожих. Заполучив две зеленоватые бумажки с гербом Венской оперы, он как можно скорее пошёл обратно – боялся надолго оставлять Галю одну, тем более в таком состоянии.
У двери он остановился, не зная, постучать или открыть своим ключом. В конце концов решил постучать – мало ли чем Галя занята, может, не хочет, чтоб он без спросу входил…
За дверью послышались шаги. Щёлкнул замок, ручка повернулась, и в коридор брызнул яркий свет.
- Ну как, были билеты? – спокойный, чуть любопытный голос.
На пороге стояла Рогозина. Не Галя, именно Рогозина. Уверенная, подтянутая и собранная, как всегда. Ни следа слёз.
- Вот, Галь, партер… Правда, поздно вечером… - Круглов протянул ей билеты, настороженно вглядываясь в лицо. Галя не отвела глаз, прищурилась только – полковник Рогозина да и только. Бесстрастная и железная.
- Коля, может, пройдёмся перед сном? После дождя посвежело…
*
В отель они вернулись поздно ночью – гуляли по прохладным, умытым влагой улицам, потом заглянули в один из многочисленных ночных кафетериев. Круглов так придирчиво изучал меню, что официанты начали поглядывать на него с подозрением. В конце концов оба выбрали кофейно-шоколадный коктейль с коричным ликёром. Он оказался на удивление вкусным – терпкий, с лёгкой кислинкой. И чуть-чуть дурманил голову…
