Кашне было шикарным – полосатое, двойной вязки, тёплое и не колючее. И такое большое, что я в нём буквально утопал, как в подушке. Здорово, блин… В общем, провертелся я с ним, напримерялся, наигрался, даже в зеркало взглянул… А потом у меня ключи за подкладку провалились, пришлось пальто снимать, доставать их… Пока с ними возился, и думать про кашне забыл. Вспомнил, только выбравшись на улицу. Сразу до костей пробрало, и особенно – голое горло. Но возвращаться не хотелось. Плюнул и пошёл мёрзнуть. Подумал: до метро недалеко, а там пара шагов до офиса. Доберусь, не околею.

Не околел. Но простуду подхватил знатную. Или не простуду… Рогозиной лучше знать было – к вечеру именно она укладывала меня на диван в буфете, обмотав пледом, будто личинку. Да ещё горло каким-то платком завязала… Я ей хрипел, чтоб Валя каких-нибудь антибиотиков вколола, а она ни в какую: дескать, ты и так насквозь пропитан кофеином и энергетиками, хватит организм химией травить.

Ох, если б я знал, что ей в голову ударит лечить меня народными средствами, я б лучше дома остался и выговор схлопотал. Или вообще бы ей на глаза в тот день не попадался, обошлось бы как-нибудь. Всегда обходилось.

Ну так вот. До вечера Рогозина ещё молчала – хмыкала только, слушая моё сипение, да чай горячий сама в лабораторию приносила. Зато потом, когда я из-за компа выполз…

Выцепила она меня в коридоре, около одиннадцати – истекая соплями, я плёлся за очередной бадьёй чая. Увела в буфет и в личиночном виде там оставила. А мне, честно говоря, хорошо было – тихо, тепло, никто не трогает, и горло в тепле поменьше саднит. Только блаженствовал я недолго. Рогозина вернулась, и начались муки ада.

Может, у неё материнский инстинкт взыграл, может, крыша поехала – не знаю. В общем, для начала она меня заставила над картошкой сидеть. Просто убойная картина – по соседству с навороченным спектрометром и японским микроскопом последней модели исходила паром алюминиевая кастрюлька (и откуда в ФЭС взялась?) с разварившимися горячими картохами. И меня чуть ли не носом пихали в это пышущее царство, закупорив сверху всё тем же пледом. Я сначала отнекивался, потом брыкался и пытался скинуть плед, но… Но рука у Галины Николаевны тяжёлая, так что ничего у меня не вышло. Жаль, Оксанки не было, я б её на помощь позвал… Правда после того, как, нафыркавшись, я всё-таки повдыхал обжигающего пара, полегчало.

Я сидел посреди лаборатории, ворчал и злобное косился на остывающую картошку, а Рогозина смеялась и вытирала полотенцем моё мокрое лицо.

Потом она отправила меня обратно в буфет, а сама начала колдовать над каким-то отваром.

Я её спросил: что, дел больше никаких нет, что ли? Ну, не так нахально, конечно – да и попробуй-ка снахальничай, когда от голоса одни хрипы остались. А она ответила, что без меня дела всё равно не пойдут.

Я так и не понял, шутила она или всерьёз.

Да и не до раздумий стало, когда она поставила передо мной дымящуюся кружку. Честно говоря, я в тот день уже столько кипятка выпил, что меня от жидкости просто воротило. Но кружка дымилась и пахла корицей, и я уж подумал: ура, кофе со специями!

Рогозина нас редко этим балует – кофейком в смысле, собственноручно сваренным. Кофе всё больше Валя занимается. Ну, или Селиванов, под настроение. А вот Галина Николаевна варит кофе прямо-таки в исключительных случаях. На моей памяти – раз-два-три и обчёлся. Но и кофе у неё…

Короче говоря, я с предвкушением заглянул в кружку… Господи, лучше б не заглядывал. Какое-то мутное варево с плавающими в нём невразумительными частицами.

- Что это, Галина Николаевна? – от отвращения даже голос прорезался.

- Сбор от простуды, - невозмутимо ответила она. – Алтей, мать-и-мачеха, душица и мёд. Пей.

- Не буду!

- Я сказала, пей.

- Нет!

- Иван! Что за детство такое? Не хватало, чтоб я тебя с ложечки поила!

- Не буду я эту бурду! Гадость! Галина Николаевна, вы же врач, лучше антибиотики!

- Вот именно: я врач, и лучше знаю, что лучше! А помимо того, что я врач, я ещё и твой начальник, так что пей!

- Не хочу!

- И ещё старший по званию! – Раздражение в её голосе сменилось усмешкой. – Вань, хватит придуриваться. Поиграли, и ладно. Это очень действенное средство. Да, невкусное, горькое, но ты же не ребёнок!

- Ваччч… - я всё-таки взял кружку и, скроив мину, отхлебнул глоток. И всё по новой.

- Отравить меня хотите!

- Иван!

- Не буду!

Кажется, Рогозина разрывалась: с одной стороны была жутко раздражена, а с другой – по-моему, ей хотелось расхохотаться. Но я-то и вправду не хотел это пить! Я и глоток-то еле осилил – такой вкус, будто туда и хрена добавили!

- Так, Тихонов, ты чего добиваешься? Хочешь слечь, больничный взять? А кто будет делами заниматься? Новый Год на носу, висяков – как шаров на ёлке, а ты на больничный? Не дождёшься! Пей!

Я хрюкнул – это с моим охрипшим горлом непроизвольно вместо смеха вышло.

- Галина Николаевна…

- Всё. Без разговоров! Иначе уволю!

- Угу, без рОзговоров, Рогозина, - я буркнул это себе под нос, но она услышала. В следующую секунду по её лицу я понял, что вот-вот перегну палку. И начал послушно пить. А чего делать-то ещё было?

Алтей этот – дрянь на вкус ещё та. У меня оставалось последнее средство.

- Галина Николаевна, а можно чуть-чуть сахару добавить? Или хотя бы ещё мёду? – жалобно так вышло, тоненько, сипло. Полковник кивнула и отвернулась к шкафу. А я тем временем, как последний хулиган, выплеснул полкружки на диван. По обивке расплылось тёмное пятно, я быстренько прикрыл его краем пледа.

Когда Рогозина снова подошла к столу с баночкой мёда, я с невинными глазами держал кружку у губ и делал вид, что пью.

Она добавила в настой ложку мёда, размешала и поставила баночку на стол. Села рядом со мной – с той стороны, где пятно! – сняла с моей шеи тёплый платок.

- Ну-ка, давай мы с тобой лимфоузлы посмотрим…

Она щупала моё горло – или шею, не знаю я, где там какие миндалины расположены, - а я всё боялся, как бы она мокрого не заметила. Но она, видать, так за день умоталась, что уже ничего, кроме больного меня, и не воспринимала.

- Ну конечно, увеличены… Рот открой… К свету повернись, вот так…

Мне было дико непривычно наблюдать картину «доктор Галина Николаевна», и не наблюдать даже, а участвовать в постановке в качестве пациента. Но вот осмотр был закончен, и я снова остался один на один к жидкой гадостью.

Рогозина всё так же сидела рядом – правда, откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. А я импровизировал: кашлял, чихал, сморкался, хлюпал носом – и за всем этим потихонечку (ну не зря ж я Тихонов!), капля за каплей, выливал муть под стол. Держал кружку краешками пальцев и, едва наклонял, как тоненькая струйка капала на пол и на колени…

Отвара оставалось уже совсем чуть-чуть, когда я спалился.

Это было ужасно, даже вспоминать не хочется. Одно скажу: прооравшись, Рогозина заварила новую порцию и неусыпно наблюдала за мной, пока я не выпил всё до последней капли. Потом снова запеленала меня в платки и уложила на диван, а дальше я уже не помню. Кажется, я уснул, и во сне видел, как она поёт мне колыбельную.

*

Так что сейчас, глядя, как она плачет, раскачивается и совершенно не по-рогозински хлюпает носом, едва удерживая какой-то стакан, я понимал, что это значит.

Всё просто. Это значит, в стакане находится что-то такое, что её заставляют выпить, но что пить ей совершенно не хочется. Думай, Тихонов, думай. Думай, что ты можешь сделать!

========== Как посмотреть ==========