Мне они всегда были рады. Людей они редко видали, а старик любил поговорить в свободную минуту. Ему было что порассказать. Человек он был неглупый. Видал всякие виды и много пережил на своем веку, пока не поселился на этом озере. Особенно охотно умел он порассказать про старое жестокое крепостное времечко, которое он еще застал в качестве дворового известного богача «графа».

Я всегда его внимательно выслушивал и он очень ценил это.

Бойкая, торопливая Ненила тоже чувствовала ко мне расположение. Но тут действовали и другие поводы, о которых сейчас расскажу.

Улыбалось ясное утро, когда меня разбудили какие-то неистовые вопли за моим окном. Орали и кудахтали куры. Горланил растревоженный петух, Цепная собака Белка надрывалась от яростного лая. Кричал что-то несвязное старик Николай. Но громче всех звенели неистовые крики голосистой Ненилы.

В этом безумном гаме трудно было понять причину всеобщей суматохи. Было ясно только, что случилось какое-то ужасное непоправимое несчастье, одинаково всех поразившее.

По временам можно было все-таки различить ожесточенные восклицания расходившейся старухи.

— Ах ты, разбойник! Вот истинное-то наказание! Ах ты, стервец окаянный! Чтобы тебя облупило бы всего дочиста! Провалиться бы тебе, проклятущему! Ах ты, мать честная. Хоть бы тебя намочило-то, так в самую пору! Ах, ты, горе море — неудача!..

Любопытство мое было задето. Я сбросил одеяло и начал одеваться. Но не успел я этого выполнить, как дверь из сеней стремительно распахнулась и Ненила, как ураган, ворвалась в мою комнату, багровая от ярости, со сбившимся платком и спутанными волосами.

— Как хошь, Викторыч, а я больше так жить не могу! Это что ж такое за наказание!

— Да что такое? В чем дело-то?

— Да тащи, что ли, скорей ружье-то! А то давай, я хоть сама в него выпалю, в Каина.

— Да, в кого, скажи ты мне толком, по крайней мере?

— В кого? Да все в него же, в энтого. Ведь это что такое: который это раз! Да беги скорей: может быть, ты ему в зад-то хоть угодишь. Хоть попугать-то его хорошенько, лиходея мово. Ведь пятого цыпленка, прости ты мое согрешение. Мошенник, право мошенник!..

— Что опять, что ли, ястреб? Ну, матушка, уж он теперь далеко. Где теперь стрелять? Да и ружье не заряжено.

— Не заряжено? Ах ты, жалость какая! Хоть попугать-то бы его, так может быть он очувствовался бы.

— Нет, теперь и пугать поздно. А вот погоди, я его гнездо разыщу, да у гнезда его и хлопну.

— Хлопни его, хлопни, родимый. Да и род-то его весь искорени, чтобы и племени-то его, на развод не оставалось. Измучил он мои невры. Сколько он мне этих самых цыплят в прошлом-то годе перетаскал, и не выговоришь. Да нешто можно за ним усторожить.

— Ну ладно уж! Сказал, застрелю — не бойся!

— Да шкуру-то его мне принеси. Я его, проклятущего, на слегу повешу. Будет он у меня на огороде ворон пугать за это, разбойник.

И, утешившись немного от этой кровожадной мысли, старуха немного поуспокоилась и, бормоча что-то себе под нос, побежала поить телят.

Все время, пока цыплята не подрастали, Ненила находилась в крайнем беспокойстве. Страх перед разбоем не покидал ее ни днем, ни утром, ни вечером. И всякий раз, когда такое нападение совершалось, Ненила становилась сама не своя и долго потом не могла примириться со своей потерей.

Мне иногда удавалось убивать или отпугивать хищных птиц. Вот за это Ненила и чувствовала ко мне особенное расположение, как единственному защитнику ее покрытых пухом питомцев.

Ее необыкновенно живой и даже торопливый характер давал себя знать особенно во времена новых утрат, и тогда от нее иной раз прямо покоя никому не было.

В этот день Ненила несколько раз наведывалась в мою каморку и спрашивала, скоро ли я пойду на охоту.

Наконец, уже после обеда, она явилось с каким-то воинственным видом и приступила ко мне, что называется, вплотную.

— Ну, Викторыч, ты мне отвечай: что ты меня за нос-то водишь? Аль видно, пообещал только, а теперь обманываешь?

— Что ты, что ты! Чем же я тебя обманываю?

— А не обманываешь, так бросай свой «митроскоп» да заряжай ружье. Чего ты целый день в трубу-то целишься? Эх вы, стюденты! Очень уж умны хотите быть. Весь свет увидать хотите. То, чего и видеть не велено, а вы все разглядеть стараетесь. Вот ослепнешь, не ровен час, тогда вот будешь знать!

К микроскопу моему она относилась со страхом и отвращением. Это у нее началось с того времени, как я ей в нем показал блоху. Долго она потом плевалась и уверяла даже, что будто и ночью заснуть не могла: все ей что-то такое страшное мерещилось.

Чтобы успокоить ее, я взял ружье и пошел.

Но как найти ястреба? Дело это не легкое. Если и увидишь его, то эта чуткая птица ни за что не даст подойти к себе на выстрел.

Однако у меня явился один план, который я и решил привести в исполнение.

Закинув ружье за плечи, я отправился по знакомой тропинке, уходящей вглубь молодого березового леса.

Множество дроздов трещало в густых зеленых ветках березок. Мелкие птички свистели и перепархивали с дерева на дерево, а по временам слышался печальный голос кукушки.

Через полчаса я был у лесной сторожки, в которой надеялся найти себе полезных союзников. Здесь жили мои закадычные приятели Коля и Алеша. Это были мальчики-погодки 12 и 13 лет, дети бородатого лесника Константина, который любил угощать меня душистым медом всякий раз, когда я заходил к нему с охоты.

Оба мальчугана охотно ходили ко мне в гости. Нередко они приносили мне какого-нибудь жука или крупную гусеницу.

Не раз отправлялись мы с ними вместе на поиски за цветами, за насекомыми, пауками, а по вечерам разговаривали о звездах и старались находить на небе те созвездия, которые мы изучали скачала по атласу.

Оба они очень любили читать и постоянно брали у меня книжки. Особенно нравились им путешествия с необыкновенными приключениями в далеких диких странах.

Старший, Коля, был высокий и худой, очень любил расспрашивать и делиться своими мыслями, которых у него всегда было много. Алеша, бледный, горбатый мальчик, был мал не по летам. Всегда очень молчаливый, он мало говорил, ни о чем никогда не спрашивал, но по его добрым хорошим глазам всегда было видно, как он любил слушать и как много задумывался над моими рассказами. Если же, бывало, спросишь его о чем-нибудь, то он ответит удивительно коротко и метко, но при этом всегда почему-то сконфузится и покраснеет.

Вот они-то и оказались теперь незаменимыми моими союзниками, и только с ними я мог надеяться на скорый успех.

Не успел я подойти к сторожке, как сердитый Волчок залился громким лаем и яростно запрыгал на цепи. На лай выглянули из окон две беловолосые головы и через минуту ко мне навстречу уже вышли мои маленькие приятели. Узнал меня и Волчок и, перестав лаять, виновато полез в свою конуру.

Я рассказал моим друзьям, что случилось и что необходимо достать для Ненилы ястреба, а то она мне все равно покою не даст. Но это легче всего сделать, если удастся подстеречь какую-нибудь из старых птиц у гнезда, потому что иначе отыскать и подойти к хищникам в лесу очень трудно, почти невозможно. Все дело, значит, в том, чтобы найти гнездо.

Расчеты мои не были обмануты. Мальчики мои знали два таких гнезда. Одно из них было на восток, другое на запад от их дома.

Мы решили разыскать сначала то, которое было поближе, и тотчас отправились прямиком через лес. По дороге, однако, мальчики заспорили о том, чье это было гнездо. Коля говорил, что оно принадлежало ястребам, Алеша не соглашался и говорил, что, по его мнению, это были не ястребы, а коршуны.

— Почему ты так думаешь? — спросил я его.

— А вы мне показывали ястреба на картинке. Он серый и на груди полосатый. А эти птицы темные, рыжие и без полос.

— А хвост у них какой, не заметил?

— Вроде как красноватый. Такой рыжий-рыжий.

— Ну, так это наверное сарычи. Их тут много в лесу. А коршунов я тут что-то не замечал вовсе.