Дима, с помощью коллег и отеческих советов, вскоре освоил основы безопасной внешнеторговой работы в советском учреждении.

Во-первых, не было никакой гарантии, что твой ближайший соратник не окажется сотрудником «конторы». И что он не пишет регулярно отчетов о твоей деятельности. Поэтому надо быть предельно корректным и неискренним. Правду о себе должен был знать только ты сам. Остальным – впечатление.

Во-вторых, следовало избегать длительных поездок за границу. Только на несколько дней, иначе замучают проверками. Один старый служака, правда, еврей, советовал ему вообще никуда не ездить, даже в Болгарию.

– Почему? – удивлялся Дмитрий.

– Арестуют же, – спокойно отвечал Лев Маркович.

– Как арестуют?!

– А сколько уже арестовали? Две недели на выставке в Париже и все! Возвращается, а его уже прямо в аэропорту принимают.

Дима прямо расстроился. Не знал, что и думать. То ли Лев Маркович был уже слишком стар, чтобы помнить правду, то ли наоборот – припоминал ее слишком хорошо.

В-третьих, как советовал тот же Лев Маркович, не оказывать никому из торговых партнеров видимого предпочтения. Все цены пропускать только через конъюнктурный отдел.

– А уж потом работай, с кем хочешь, но на прочих равных условиях!

Само собой не допускались лишние разговоры по телефону, особенно с иностранцами, болтовня в ресторанах и гостиничных номерах – известны были примеры тяжелых поражений в правах людей, допустивших такие промашки. Их просто увольняли с работы, а новую с волчьим билетом найти было нельзя, ну, может, где-нибудь разнорабочим на стройке.

Всем хороши были правила, и кабы их соблюдали повсеместно, не было бы крепче организации, чем Минвнешторг.

Неостановимая ржавчина либерализма тем временем проникала во все слои навсегда монолитного, как казалось, советского общества. Все задолбленные с детства догмы размягчались, отбрасывались и отрицались. Все иностранное, разумеется, было лучше местного, родного. В советники стали брать прежних заклятых врагов – американцев. Они же не могут быть плохими! Они не могут обманывать! Они не умеют красть! Как вам такое в голову может прийти? Они живут по библии – in God they trust – и знают все десять заповедей, а не какой-то там фальшивый моральный кодекс! В общем, если и хотело общество кому-то молиться, то это – американцам.

Какой-то откровенный идиот, а может, это был хитроумный внутренний враг или коварный сотрудник ЦРУ, вбросил идею выборности руководителей предприятий. Неопытное и наивное общество немедленно всосало эту идею как истинный метод собственной решительной демократизации изнутри, о чем это общество, как выяснилось, вечно мечтало, и одобрило идею восторженно. И началось…

Для ловких людей, не обремененных веригами десяти заповедей и тем более моральным кодексом строителя, настали благие денечки. Проснулись, казалось навечно забытые, инстинкты собственника и приобретателя. В то время как массы были охвачены иллюзиями относительно демократии и предстоящих жизненных прелестей капитализма, сметливые люди, набившие руку на фарцовке и работе с наличными средствами, поняли, что пришло их время. Фарцовщики, спекулянты и бармены хорошо понимали магию наличных. «Если человек у меня взял, он мой!» – такой лозунг мог бы написать на своем штандарте любой новый банкир.

Жизнь в стране разгонялась и раскручивалась. Дима чувствовал на своей шкуре, как законы диалектики берут его в оборот. Особенно тот, который говорит о переходе количества в качество. Дима одним из первых догадался отвести финансовый ручеек от общественной реки в свой карман, но качества жизни это сильно не изменило. «Может, дело как раз в количестве – диалектически задумался Дима. – Может, пришло время расширить и углубить пресловутый ручеек?»

Да, он готов был морально и административно копать и расширять этот ручеек, пока не превратил бы его в полноводную реку, но нужна ему была для этой работы внутренняя уверенность и убежденность, что все не зря, что не пропадет его этот труд и достижения. Теперь, когда он твердо знал причину жениного характера, ценность семейной жизни в его глазах упала. Он с тревогой замечал, что дела у жены на лад никак не идут. Начал Диме ощущать неуверенность в своих целях. Да и нужна ли была ему теперь своя семья? Вот в чем вопрос!

Дмитрий женился по любви. По настоящей, как ему казалось, любви. И продолжал жену любить. Жалел он ее нестерпимо! Но раны, раны! Сердечные раны кровоточили! Много стало уже этих ран. От рубцов, как известно, сердце ожесточается.

Наконец пришла в его хмурую голову мысль, что Яна специально не хочет ничего менять. Ей нравились эти переходы от серости к яркости, от убийственной скуки к экстравагантным ощущениям. Ей нравилась забота, которой ее окружали в тяжелый сезон, и собственное хамство, с которым она с маниакальной радостью ранила окружающих.

Дима понимал, что он за ней пропал! Умом понимал, а сердце не отпускало. Любовь, жалость, ненависть и злость кипели у него внутри, а побеждала всегда любовь. «Заколдовала она меня, что ли? – суеверно размышлял Дима в редкие минуты успокоения, – живу как привязанный! А может, это дьявол захватил ее душу и мучает ее теперь во чье-то искупление?» – вспоминал Дима какие-то колдовские телепередачи и давний свой булгаковский сон. «А в чье же искупление? Не в мое же? Что мне надо искупить? Чего я такого натворил? Ну, подумаешь, комиссию взял? А кто не берет, кто?»

Стал он незаметно для себя все дольше зависать на работе, все труднее и труднее заставлял он себя приходить домой. Скоро такое трудолюбие отметили и в офисе, за глаза некоторые стали уважительно называть его трудоголиком.

Одним осенним мрачным вечером поехал Дима с работы прямо домой к родителям. Он позвонил Яне и предупредил, что этой ночью не вернется, а будет с мамой, которая якобы занемогла. Мама и вправду сердцем своим чувствовала, что Дима не в порядке, это ее тревожило, да и возраст уже был большой.

Через неделю Дима уже слушал попреки жены, что он ее не любит и если не вернется срочно домой, то она не знает, что с собою сделает. Через месяц началась наконец зима, выпал снег и приморозило, и звонки Яны неожиданно прекратились. «Опять влюбилась, – сделал вывод Дима. – Вот он – последний выстрел!» Это его устраивало…

Освободившись от Яниного гнета, Дима стал как будто немного летать. Невысоко, незаметно для окружающих, но отлично заметно ему самому. Дела у него спорились, контракты склеивались и проценты, прошу заметить, которые никто не отменял, продолжали исправно капать на счет в швейцарском простом малоизвестном кантональном банке, заведенный для Димы верным ему контрагентом Питером Хардспуном. Иногда дела, казались, настолько были хороши, что положительные эмоции заливали Димину голову по самую макушку, и становилось трудным делом разглядеть за ними реальную действительность. Но он, кажется, справлялся.

Авторитет в компании у него постепенно вырос, а партия, хотя и присутствовала, но теперь и тени не отбрасывала и в перестройку прежнее влияние совершенно потеряла. Поэтому кадровый вопрос решился легко, без ненужного и назойливого членства в этой пресловутой партии. Стал он заместителем директора фирмы.

Гендиректор объединения, когда объявлял ему о назначении в приватной беседе, тепло отозвался о Димином отце, которого он, оказывается, знавал раньше.

– Дмитрий Александрович, мы с вашим батюшкой в Индии познакомились. Очень, очень приятный человек. Вы ему передавайте от меня приветы. Как он сейчас? Чем занимается?

– Совсем недавно на пенсию вышел, но работать продолжает. Создал свою консультационную компанию. Опыт-то у него огромный.

– Да, опыт ничто не заменит! – подчеркнул гендиректор, пыхнув мимо Димы ароматным трубочным табаком. – Я вот об этом и хотел поговорить. Давайте-ка мы поручим вашей фирме одно ответственное задание? Тут весь ваш опыт понадобится. А? Как вы?