Я моргаю:

— Ты серьезно?

— Да. А в чем проблема?

— В том, что… — Я осекаюсь и с минуту пялюсь в спинку переднего пассажирского сиденья. — К чему все это? Чего ты хочешь?

— Разгадать твою игру, — улыбается он.

Я не поворачиваюсь, просто слышу эту улыбку.

— А если я не играю?

— Значит, я уверую.

— И что для этого нужно? — Теперь я смотрю на Велесова.

Он пожимает плечами:

— Подождем следующего в списке. Посмотрим, как ты будешь его спасать. Или не будешь. Смерть куда показательнее.

Меня передергивает от нарочитой жестокости его слов. Не верю, что он всерьез. Что он и правда способен допустить чью-то смерть эксперимента ради. И пока мысленно ищу ему оправдания, не сразу осознаю суть всей фразы.

— Следующего в списке?! — наконец доходит до меня.

Судорожно листаю блокнот, который все это время прижимала к груди, будто боялась, что снова заберут, нахожу нужное имя. Антипова Светлана Юрьевна, ошибка анестезиолога во время пластической операции, а дата…

— Ты сдурел? — возмущаюсь я. — Мне полтора месяца рядом с тобой собачонкой бегать?

— Можешь сидеть в доме, — снова пожимает плечами Велесов. — Я просто подумал, тебе самой хочется проветриться. Ты же любишь… свежий воздух.

Намек на мою ночную вылазку? Если он надеется меня смутить, то напрасно. Я лишь захлопываю блокнот и вскидываю подбородок:

— У меня, между прочим, есть своя жизнь. Друзья. Работа.

Ладно, никакой особой жизни у меня нет, как и друзей, но про работу точно не вру. Какая-никакая, а являться туда все-таки надо. И желательно без сопровождения велесовских громил.

— Твое начальство предупредили, — хмыкает он. — Люди попались понимающие, семейными обстоятельствами прониклись и раньше декабря тебя не ждут.

И косится на меня так ехидно — ясно, что место работы лишь добавляет подозрений в мой адрес. Плевать. В конце концов, я там не актрисой тружусь, уж это он легко мог выяснить. Ну а то, что отпустили меня и не уволили единым махом, тоже объяснимо, ведь если есть в мире народ суевернее спортсменов, то это театралы. Эти конкретные театралы убедились, что, когда декорациями и реквизитом занимаюсь я, спектакли проходят как по маслу, и провозгласили меня не то ведьмой, не то личным талисманом. Так что, даже исчезни я молча и надолго, все равно назад примут. С ведьмой и талисманом ссориться не с руки. Я одно время еще пыталась объяснить, что просто стараюсь предусмотреть все возможные накладки, но без толку. Так и живу… работником сцены с особой репутацией.

Велесов явно ждет, что я порадуюсь незапланированному отпуску на его полном иждивении, но нет. Работаю я не ради зарплаты, а чтобы наполнить жизнь еще хоть чем-то, кроме несчастных приговоренных. Я и пятой части сестринского наследства не промотала, могла бы спокойно ничего не делать, но не хочу. Чувствую… да что там, знаю наверняка, что свихнусь от тоски.

— Ты не рада, — все же замечает Велесов.

Какой прозорливый.

— Я привыкла сама распоряжаться собственным временем.

— Распоряжайся, — легко соглашается он. — Куда едем?

Я смотрю на Глеба, тот усиленно изображает глухонемого, только видное мне правое ухо подозрительно алеет.

— В торговый центр, — бурчу, откинувшись назад и скрестив руки.

— В какой?

— В большой. С фуд-кортом. Хочу какой-нибудь вредной гадости.

На самом деле не хочу. Но судя по заморочкам с утренней кашей и проигнорированной выпечке, сам Велесов ничего вреднее приготовленной на пару морковки не ест, вот пусть и помучается. Впрочем, я не настолько жестока, потому и не конкретный «Макдак» выбрала, а целый фуд-корт. В крайнем случае найдет себе салатик.

Он неожиданно смеется и велит Глебу отвезти нас в «Авиапарк». Логично. Раз я сказала «большой», значит надо выбрать самый большой. А я чувствую запоздалую тревогу. В груди что-то ворочается, жжется, требует выбрать любое другое место, но губы будто склеились и отказываются размыкаться. И я молчу, потому что понятия не имею, как объяснить это свое волнение.

Война полов ведется традиционным оружием.

(с) Станислав Ежи Лец

Суббота, так что долетаем мы без пробок, быстро. А вот в самом ТРЦ приходится продираться сквозь толпу ранних пташек, решивших, что уж с утра-то в магазинах точно никого не будет. И до фуд-корта мы топаем добрых полчаса. Есть соблазн поизображать из себя Красотку и протащить Велесова по ряду бутиков, и кажется, он чего-то подобного подспудно ждет, но, лишь представив себя в этой роли, я начинаю глупо хихикать. Не мое амплуа.

В итоге я заказываю бургер, колу и картошку-фри, не зная, как буду их в себя запихивать, а Велесов предсказуемо берет салат и внезапно молочный коктейль. Вот только почти не ест, разглядывая мою постную физиономию так внимательно, что я начинаю скучать по Глебу. Тот поглощает капиталистические вредности в нескольких столах от нас.

— Вроде все просто, но не сходится, — задумчиво тянет Велесов, пока я лениво жую.

— Что не сходится?

Он игнорирует вопрос, молчит, качает головой.

— Ты фанатка?

Я фыркаю:

— Ты ж не кей-поп-звезда, чтоб вокруг тебя фанатки прыгали.

— Ты удивишься, — вскидывает он бровь и улыбается. Широко, открыто.

«Не удивлюсь», — понимаю я. У засранца даже ямочки на щеках имеются. И выглядит он опять как миллионер с обложки — по дороге сюда на него каждая первая глазела, даже дамочка, обвешанная детьми как елка игрушками, чуть шею не свернула. Я сама лет в восемнадцать побежала бы за таким, роняя тапки, помани только пальцем. Тогда я как раз мечтала о миллионере с белоснежной яхтой и загородным домом, где без конца проводят вечеринки. Но годы лечат любое безумие, и сейчас я мечтаю скорее о егере-мизантропе с избушкой в лесу, ружьем и большой лохматой собакой.

Вот только эти ямочки… у егерей они бывают?

— Я не фанатка, — бормочу и набиваю рот картошкой, пока не ляпнула какую-нибудь глупость.

— Да, ты провидица, — очень серьезно кивает Велесов. — Потомственная.

«Дурак», — думаю я, потому что с полным ртом говорить неприлично, и надеюсь, что он прочтет мои мысли по лицу. Читает и только шире улыбается. Какой-то он сегодня донельзя довольный, даже запах фритюра, уже пропитавшийся нас с ног до головы, его не тревожит. Я наконец сглатываю и, пока Велесов не сочинил про меня еще что-нибудь веселое, меняю тему:

— Мне другое интересно. Почему сразу после покушения ты разгуливаешь по городу с подозрительной девицей и единственным охранником, да и тому велишь держаться в стороне? — Я указываю на Глеба.

Тот не то тоскует, не то нервничает и на шефа глядит с потаенной надеждой. Я знаю, что ему стыдно за вчерашнее. Никита пошел проверять машину, Велесов прикрыл меня, а Глеб… наверное, растерялся или просто оказался не таким быстрым и в итоге не выполнил свою непосредственную обязанность. Лично я его не виню, да и никто другой, думаю, тоже, только он сам.

Велесов вновь демонстрирует свои ямочки. На публику играет? Раньше он улыбчивостью не отличался, даже на фото в сети всегда серьезен. Очень хочется принять это на свой счет, но я не обольщаюсь. Разве что меня записали в королевские шуты.

— Скажем так, я точно знаю, что мне ничего не грозит, — говорит он.

— По-твоему, взрыв был забавным розыгрышем? — хмурюсь я.

— По-моему, кто-то хотел привлечь мое внимание. И привлек.

И смотрит так выразительно, будто всерьез верит, что я самолично эту бомбу прикручивала. А может, и верит. Сменила, называется, тему.

Больше я инициативы не проявляю, а Велесова молчание вполне устраивает. Рот он открывает, только когда мы разделываемся с крайне неполезным завтраком и встаем.

— Расскажи о себе.

Просительных интонаций в его голосе нет и в помине, только приказные. Привык своими холопами распоряжаться. Но я отвечаю не сразу не потому, что оскорбилась, просто рассказывать особо нечего. Родилась, выросла, живу. И если б не подарочек сестры-экстрасенса была бы самой серой среди серой массы.