«Резкими рывками или плавными толчками,

Секс, секс, туси, ты ведь не расскажешь маме…»

Нелли с трудом подняла голову. Встретилась с глазами Макса. В них разливалась животная похоть. Он встал, скинул распахнутую сорочку. Расстегнул брюки и позволил им упасть к ногам. Голый подполз к сношающейся парочке и встал перед девушкой на колени, пристраиваясь спереди.

«Это я один, твой господин.

Этой ночью будем делать с тобой динь-динь-динь…»

Нелли безотказно принимала глубокие болезненные толчки с обеих сторон. И снова песня заиграла на повторе. У Макса начала спадать эрекция. Он выпил какую-то таблетку и вернулся. Нелли захотелось пить. Она попросила, но никем не была услышана из-за грохочущей музыки. Ее развернули и поставили поудобнее.

Пришел Юра. Возбудившись от увиденной картины, он решил присоединиться.

Жажда становилась нестерпимой. Во рту все пересохло. Она стала цепляться зубами за тонкую кожу члена. За что получила пощечину наотмашь от Макса. Юра пристроился снизу. Из-за сухости еле вошел в нее, причиняя боль. И вот в ней уже нет свободного от члена места. В нее тычут со всех сторон. Сверху заливают виски с колой, передавая по кругу. Она закрывает глаза. Последняя надежда, пусть и призрачная, что ее отпустят, разбилась вдребезги. В голове становится пусто. Ни одной разборчивой мысли. Ни одной связной идеи. Все прах. Все тлен. Тухлые запахи гнилых людей. И она, как главная марионетка содомии. А кругом грохочет:

«Ты хочешь быть стопудово наказана,

К кровати привязана, гелем намазана…»

* * *

Через несколько дней принятия *** организм привыкает, и уже нет того взрывного эффекта, как в начале. И мужчин он перестал вставлять, и к Нелли вернулась вялость. Тогда они развели кристаллы **** и выпили за вечное безумство праздника.

С Нелли случился новый приход. А за ним, как и у всего, что связано с наркотиками – побочный эффект. У нее заламывало челюсть, она скрежетала зубами, и постоянно хотела пить. С неконтролируемым гулянием челюсти возникли особенные трудности. Теперь никто из них не хотел рисковать своим фаллосом и давать ей в рот. За этим наркотиком последовали другие. А потом еще. И еще. Особенно их позабавило, какие глюки словила девушка от ***.

Дни перетекали один в другой. Складывались в недели, а может и в месяцы. Нелли окончательно потеряла счет времени. Да что уж. Она себя самое потеряла окончательно и безвозвратно. От алкоголя ее тошнило. Впрочем, как и от наркотиков. Но это все, из чего состоял ее рацион питания. Изредка ей удавалось выпросить простой воды. Еще реже ее кормили. Она смирилась со своим положением и желала лишь одного – чтоб ее мукам поскорее пришел конец. А как уж это произойдет: или в порыве безумства Юра придушит ее сильнее, чем обычно и она задохнется? Или свернет ей шею? Или Тимур вставит ей в задний проход не целую бутылку, а, скажем, колотую. Распорет ей кишки, и она скончается от потери или заражения крови? Это одному Богу известно.

Самым жестоким был Юра. Он любил избивать ее. Понятно, не за дело. Так просто. Бил в основном по лицу. А если ногами, то не скупился на все тело. Ноги у него были волосатые и кривые. Пальцы маленькие, с огрубевшей кожей и тоже кривые. Нелли удалось рассмотреть их в деталях, когда она облизывала ступни по его приказу. А потом, ударом ноги по лицу, что означало поменять ногу, лобызала другую, такую же скверную. Кроме отвратительных ног, Юра имел омерзительное пузико. Такое, которое на высоком худощавом теле смотрится до смешного неуместно. Однако руки, такие же длинные и тощие, обладали неожиданной силой. В этом Нелли неоднократно убеждалась.

И если бы не эти мелочи, скрытые под красивой дорогой одеждой, которые человек не видит при первом знакомстве, то он был, в общем-то, хорош собой. Обладал правильным овальным ликом, с чистым высоким лбом, с густыми белокурыми волосами. Лицо его казалось будто из мрамора – редкого и дорогого. Только глаза – бледные и водянистые – приводили Нелли в оцепенение. Она словно бы смотрела в глаза мертвецу.

Тимур выделялся извращенными вкусами. И ему не хватало в ее среднестатистической внешности неформальности. Однажды, будучи под сильным кафом, он захотел разрезать Нелли язык надвое. Его чудом отговорили. А вот соски он ей все же проколол. Какими-то подручными средствами, причиняя неимоверные страдания, удерживая сопротивляющуюся девушку в четыре руки, он вставил металлические колечки с шариками на концах. По одному проколу на каждый сосок. Потом еще долго и с удовольствием любовался своей работой.

Тогда, в короткие промежутки адекватного восприятия реальности, Нелли с ужасом оглядывала себя. Вернее то, что осталось от некогда улыбчивой и добронравной девушки. Свое затасканное, иссушенное тело. Свою разорванную в клочья душу. И начинала горячо молиться о смерти.

Минутами ей ужасно хотелось хохотать, громко и бешено. И она хохотала, как ведьма на шабаше. Страшно и по злому. И только удар сплеча заставлял ее умолкнуть.

Как-то раз в комнату вошел Макс. Нелли пребывала в непонятной прострации между сном и явью, пристегнутая наручником к спинке кровати. Ее всегда пристегивали, если оставляли одну. Он был уже не пьян, но еще и не под кайфом. Он находился в том тяжелом, грузном, дымном состоянии человека, вдруг проснувшегося после многочисленных дней запоя. Настроение его было хуже некуда.

Он прошел к столу. Отыскал среди бардака початую бутылку коньяка и опрокинул в себя содержимое из горлышка. При этом не сводил с девушки налитых кровью глаз. Он злился. На свое недомогание, на неспособность избавиться от него сию же минуту. На своих беспутных друзей, которые все еще где-то дрыхли. И на девчонку. Но злоба его была спокойной, холодной и даже разумной. А значит самой страшной и отвратительной, какая только может быть.

Он подошел и сел на край кровати. Он не ударил ее и не крикнул в самое ухо, как это сделал бы Юра. Он не врубил на полную мощность «Грязных шлюшек», как сделал бы Тимур. Он просто выжидательно вглядывался в разбитое лицо девушки. Она с трудом сфокусировала на нем заплывшие глаза.

– Не спишь? Притворяешься? И зачем? Разве не нравится роскошь, что тебя окружает? Предпочитаешь оградиться от нее сном? Не благодарно с твоей стороны. Многие хотели бы оказаться на твоем месте. Пить только элитные напитки. Баловаться лучшими наркотиками. Быть вхожей в круг сильнейших мира сего. А ей не нравится. Хочет уснуть, – он поцыкал языком и еще отпил из бутылки. Нелли вперила в него мученические глаза.

– А что тебе не по нраву? Чего ты хочешь? Вернуться в свой институтишко? В свою жалкую шарашку? В обшарпанное общежитие? К своему сосунку? А подумай, нужна ли ты ему сейчас такая? После нас? Облапанная там, где ему и не снилось? Выпотрошенная, как утка, что подают с яблоком в заднице? Думаешь, он примет тебя такую, грязную и оскверненную? Он ведь таскался за невинной недотрогой, за девочкой-целкой. А теперь эта девочка даст фору самым заправским шкурам. Теперь ты сама можешь ему рассказать, откуда в хлебе дырочки, – он зло усмехнулся и продолжил. – Не нужна ты ему такая. Он больше не захочет тебя знать. Позорить тобой свою фамилию. Он выберет другую – скромную, послушную, невинную девушку. А ты навсегда останешься шлюхой. Все умеющей, но никому не нужной. Продажной шалавой, какой сотворили тебя мы.

Он умело и тонко причинял душевные страдания этими бессердечно правдивыми словами, сказанные мягким, вкрадчивым тоном. Он ранил в самое сердце. Резал без ножа. Давил на самые больные точки. И это было только начало…

Нелли смотрела в его темные глаза, как завороженная. Не смела, да и не могла отвернуться. В горле застрял ком. В глаза защипало.

– Ты никому не будешь нужна после всего, что мы с тобой сделаем. Тебя вышвырнут из ВУЗа. От тебя отвернутся друзья, как от прокаженной. Даже родителям будет стыдно называть тебя своей дочерью. Мама, конечно, будет сильно переживать. А потом ничего, найдет утешение на дне бутылки. Да так и сопьется – тихо и незаметно. А вскорости и отец сведет себя в могилу, лишившись двух самых дорогих ему людей. И во всем виновата будешь только ты. Мне даже объяснять это не нужно. Ты сама понимаешь, что из подающей надежды пай-девочки ты стала никчемной потаскухой. Теперь твое место на улице, среди «плечевых», скатившихся вниз по наклонной от наркотиков и пьянства…