А может, она действительно настолько увлеклась мелочными проявлениями мести, что на самом деле выглядит озлобленной избалованной девчонкой? Несколько дней шипит на Ричмольда, а теперь ещё и на Тиля. Или он просто хотел пошутить, а она воспринимает всё слишком близко к сердцу?

– На самом деле, – сказал Тиль, срывая травинку и закусывая стебелёк, – я бы не напрашивался на обед, будь у меня другой выход. Но у меня, честно, ни медяка в карманах. И я уже давно мечтаю о нормальном горячем обеде, а не о той бурде, которой меня кормили в трактире в обмен на мою музыку.

– Что ж ты не сменил работу? – поинтересовалась Алида. Она хотела спросить как можно ровнее, но вопрос всё равно прозвучал язвительно.

– Так я же говорил. Хотел спрятаться. Хотя бы ненадолго. Спасибо Первому Волшебнику, хоть туда взяли. Я же на гобое толком играть-то не умею. Выклянчил его у отца совсем недавно. Перед тем, как… А продолжение – после обеда.

Тиль улыбнулся, но его лицо удивительным образом оставалось несчастным. Такой контраст выглядел даже забавно, и Алида слегка улыбнулась в ответ. В самом деле, они не обеднеют от того, что угостят Тиля тарелкой горячего супа. Даже если деньги закончатся, Вольфзунд даст им ещё. Так почему она отказывает несчастному музыканту? Где её прежнее сочувствие и отзывчивость? Заодно скоротает время за разговором, когда будет ждать вечернего возвращения Ричмольда.

– И вовсе я не злюка, кто бы что ни говорил, – произнесла она, скорее желая убедить себя, чем Тиля. – Ладно. Пообедаем все вместе, послушаем твою историю и разбежимся.

Музыкант расплылся в широчайшей улыбке, а Рич промолчал. Алида поняла, что компания Тиля его тяготит, а ещё он наверняка мучительно гадает, успела ли Алида рассказать что-нибудь о них за вчерашний вечер.

В Грауксе обнаружилась одна весьма обшарпанная, но довольно-таки уютная таверна. Внутри, к удивлению Алиды, пахло не тушёной капустой и дешёвым пивом, а свежим хлебом и кофе с пряностями. Немногочисленные посетители негромко разговаривали, единственная официантка бесшумно семенила по залу, то протирая столы, то принимая и разнося нехитрые заказы.

Путники пришли в посёлок, когда день уже перевалил за половину, и солнечный свет, став из золотисто-жёлтого розовато-персиковым, освещал скромные дома и пёстрые ухоженные палисадники. Уютный Граукс привёл Алиду в настоящий восторг, и она мысленно внесла посёлок в свой список мест, где ей хотелось бы жить после того, как бабушка снова станет человеком.

Они устроились в таверне, заняв столик напротив окошка с геранью на подоконнике, и заказали три миски супа для себя и куриные крылышки для Мурмяуза. Угощение для птиц Алида решила попросить позже: пока они сонные, всё равно есть не будут.

Тиль набросился на обед с такой жадностью, будто не ел несколько дней. Алида фыркнула: она-то знала, что он вовсе не такой голодный, каким хочет показаться! Ричмольд, напротив, спокойно и как-то отрешённо стучал ложкой по тарелке. Он никогда не рассказывал о своих предпочтениях, и Алида думала, что он безропотно съел бы всё, что бы ему ни предложили.

– Ну и, – вскинула бровь Алида, наблюдая, как тщательно Тиль выскребает кусочком хлеба донышко и стенки тарелки. – Где моя оплата? Твоё счастье, что я принимаю в благодарность всего-навсего истории.

– Так и быть, – с притворной неохотой согласился музыкант. – История моя, признаюсь, не самая увлекательная. И весёлого в ней мало.

Он неожиданно помрачнел, улыбка сползла с лица, словно смытая дождём. Алида поняла: он просто хотел выговориться, поделиться с кем-то тем, что тяготило. Алиду неожиданно кольнуло сочувствие, и ей стало даже стыдно за то, что она хотела поскорее отделаться от его общества.

– В общем, я самый обычный парень, – начал он, отодвигая пустую миску. – Не пай-мальчик, но и ничего плохого никому не делал. Мы с родителями и сестрёнкой жили в Зелёном Логе, это крошечная деревушка в пару улиц, находится чуть западнее Биунума. У нас было небольшое хозяйство: куры, свиньи, поле картошки, кукурузы и фасоли. Фасоль у нас особенно урождалась. Стручки длинные, мягкие, к августу они наливались такими соками, что, казалось, дотронься – и лопнут, и посыплются на землю мясистые, тёплые от солнца бобы. А ещё за нашими полями текла речка, и мы с другими мальчишками часто ловили там рыбу. Матушка потом запекала её в толстом слое соли. Или отец варил уху – душистую, пахнущую костром. А Никана, моя маленькая сестрёнка, по утрам всегда помогала матери по хозяйству, а вечерами, когда спадал летний зной, уходила с подружками в рощицу, собирать ягоды. Матушка как-то пожурила её, мол, маловато набрала, а она призналась, что половину собранного всегда съедает, и в корзинку мало что попадает.

Тиль улыбнулся, глядя куда-то в пустоту, как будто наяву увидел картины своей прежней жизни. Алида неуютно поёжилась. Соглашаясь его выслушать, она полагала, что музыкант расскажет какую-нибудь ничего не значащую дребедень, что-то несерьёзное, наполовину шуточное. Но Тиль, казалось, действительно вздумал предаться воспоминаниям. Алида бросила взгляд на Ричмольда, но тот по-прежнему вдумчиво жевал, не глядя по сторонам. Алида слегка пожала плечами. Пусть Тиль продолжает. Она не понаслышке знала, как мучительно иногда хочется выложить всё, что томит душу. И неважно, кто окажется слушателем: главное, выпустить то, что скопилось внутри.

– Словом, живём мы здорово. Точнее, жили… – Тиль быстро облизнул губы. – Так здорово, что и ты, Клари, наверняка осталась бы погостить на недельку-другую, случись тебе проезжать мимо Зелёного Лога. Домишки наши хоть небогатые, но всегда чистые и опрятные. С полей пахнет зеленью, цветами, а в конце лета – спелыми овощами. Да у нас даже куры ходят такие чистенькие, всё равно что твой кот! И жилось нам довольно неплохо. Сыто. Вот, даже инструмент отец мне прикупил. Он как увидел, что я вырезаю дудочки из черёмуховых веток, вбил в себе в голову, что мне нужно что-то посерьёзней. Надеялся, что я выучусь и уеду в город, буду служить музыкантом где-нибудь в приличном месте. Выбьюсь в люди, так сказать.

Тиль бережно погладил свой гобой, улыбаясь ему, словно хорошему другу. Алида пока слушала молча, попивая только что принесённый официанткой мятный чай.

– Всё хорошо было, только знаешь, как иногда случается: живёшь-живёшь, в ус не дуешь, думаешь, ну что может измениться? День идёт за днём, все они похожи, как зёрнышки на кукурузном початке, а потом раз – и будто кто-то сверху обрезает верёвку, по которой ты вверх карабкаешься. И ты уже лежишь на земле, потираешь ушибленную задницу и думаешь, что тебе с этой оборванной верёвкой, которая по-прежнему у тебя в руках, делать? Как дальше-то быть?

– Знаю, – тихо ответила Алида. Ей стало не по себе, и она поёрзала на стуле. С прежней яркостью вспомнилась та страшная ночь, когда буря не только разрушила их с бабушкой дом, но и изменила жизни. Она до сих пор задавалась вопросом: как так вышло, что именно у них оказался футляр со страницей? Почему именно ей было суждено лишиться всего, что составляло её милые, тихие будни? Воистину, Тиль прав: кто-то наверху просто обрезает верёвку, по которой ты карабкаешься вверх, навстречу будущему, ты теряешь всякий ориентир и просто не понимаешь, что со всем этим делать…

Ещё чуть-чуть, и она совсем расклеилась бы. Алида неровно втянула носом воздух и приказала себе успокоиться. Вольфзунд готов им помочь, пусть и не бескорыстно, и всё ещё может закончиться хорошо. Алида увидела, что Ричмольд нерешительно протянул к ней руку, словно хотел утешить. Фыркнув, она отстранилась. Не хватало ещё, чтобы он возомнил, будто она нуждается в его сочувствии! Да если бы он не поступил, как последняя свинья, и загадал-таки, чтобы наставники снова стали людьми, у всех них сейчас началась бы новая счастливая жизнь!

Но тут же Алида подумала, что Вольфзунд не исполнил бы желание Рича просто так, а в любом случае дал бы ему задание. Так что ей пришлось признать, что вряд ли к бабушке вернулся бы человеческий облик, даже если бы Рич сразу попросил об этом Вольфзунда.