Фонарь, привязанный к палке, болтался при каждом шаге, бросая на обочину рваные блики. Выхваченные из сумеречного полумрака папоротники, зонтики болиголова и кустики брусники вспыхивали всего на миг, освещённые оранжевым светом, чтобы тотчас снова спрятаться во тьме. Иногда на нижних ветках деревьев можно было различить силуэты птиц или даже разглядеть их глаза, сверкающие в свете фонаря. Грунтовая дорога – не узкая и не широкая, как раз подходящая, чтобы могла проехать телега, – вилась через лес, и завитки тумана призрачно маячили впереди.

Босые стопы то и дело натыкались на шишки, валяющиеся на дороге. Деревянное кресло, к которому-то и крепилась палка с фонарём, с жалобным скрипом катилось вперёд, подпрыгивая на кочках и корнях, и иногда казалось, что ещё одного такого пути оно может не выдержать. Крупный белый кот, безмятежно спящий в кресле, светлым пятном выделялся в полумраке.

Алида устала. Конечно, катить почти пустое кресло было нетяжело, но всё равно ей очень хотелось поскорее найти подходящее место и отдохнуть. К тому же она в сотый раз кляла себя за глупость и упрямство: ей предлагали отменные крепкие башмаки, но тогда она их не приняла. Поразмыслив, Алида решила, что обувь ей всё-таки пригодится, но перед самым выходом начисто забыла о ботинках, и теперь сожалела.

Благо идти осталось недолго. Она помнила, что, если верить карте, где-то неподалёку должен быть постоялый двор. Сразу за этим перелеском… Или не здесь? Лесная дорога тянулась дольше, чем Алида на то рассчитывала, и это начинало раздражать.

Сова и козодой улетели по своим птичьим делам, едва солнце закатилось за горы. Иногда Алиде казалось, что пребывание в облике совы вредит бабушке – воспоминания о человеческой жизни начинают стираться из её головы. Неясыть улетала на охоту с наступлением сумерек и возвращалась лишь под утро. Алида с отвращением представляла, как бабушка ловит в ночи мышей и утоляет ими голод. Неужели звериные инстинкты настолько затмили разум мудрой травницы? Разве станет человек, пусть даже превращённый в птицу, питаться сырым мясом? Порой она сомневалась, что эта серая неясыть – действительно её бабушка Стриксия, с затаённым ужасом думая, что Вольфзунд и здесь её провёл, подсунув вместо наставницы обычную лесную птицу. Но всё же сердце чувствовало, что рядом – не дикая сова, а родной человек. Временами она читала в жёлтом взгляде совиных глаз сочувствие и понимание, а иногда – она могла себе в этом поклясться – слышала её мысли, и отнюдь не птичьи. Простых птиц она понимала гораздо яснее и лучше, а мысли бабушки и Герта если и мелькали, то были приглушёнными и размытыми, погребёнными под покровом проклятия.

Дорога плавно завернула, и Алида пригнулась, чтобы мохнатая ветвь раскидистой ели не погладила её по макушке, спутывая волосы. Впереди замаячили оранжевые огни, и Алида с облегчением выдохнула. Наконец-то она сможет поужинать и отдохнуть. А завтра они снова отправятся в путь.

Эта деревня была больше предыдущих. Значит, здесь с ночлегом будет проще и не придётся умолять местных матрон приютить странных путников на ночь. В самом начале улицы виднелся двухэтажный дом за высоким забором. Над воротами висела какая-то вывеска, истёртая и выцветшая настолько, что написанное нельзя было разобрать.

– Покажи меня, – буркнула Алида, приближаясь к воротам постоялого двора. Она обращалась к своему заколдованному плащу.

Теперь, после высвобождения магии, чары плаща проявились полностью. Алида хорошо усвоила, как использовать этот магический предмет. Правда, для этого ей пришлось однажды изрядно оконфузиться…

Тогда прошло два дня после того, как Вольфзунд освободил бабушку-сову из башни, и Алида просто изнывала от скуки и одиночества. Она не общалась с предателем Ричмольдом, а альюды всегда оказывались слишком заняты собственными проблемами, и ей даже поговорить было не с кем. Она слонялась по замку, маленькая и незаметная, словно привидение, и без конца вздыхала о своей незавидной судьбе. Поэтому, встретив в коридоре служанку Элли, она напросилась пойти с ней на рынок, надеясь, что прогулка в город скрасит унылый день.

Алида свернула плащ и уложила в свою корзину. Ей нравилась его мягкая ткань и необычный переливчатый оттенок, а ещё она чувствовала к плащу какую-то необъяснимую привязанность, словно он был живым существом. Алида была благодарна плащу за то, что он помог ей избежать гибели в тот день, когда она собрала и пронзила клинком Манускрипт. Пусть ей казалось несколько странным испытывать благодарность к одежде, но, в конце концов, странности становятся привычными, если живёшь в замке Владыки демонов и каждый день слышишь разговоры о возросших магических силах.

Рядом с кухней змеился коридор, плавно уводящий под гору. Элли объяснила, что он выводит вниз, на небольшую потайную лестницу, которая гораздо короче той, что спускается прямо от замка к болотам. Пользоваться ходом могли только служанки, и то, если Вольфзунд прикажет Ансу заранее выдать им ключ.

– Чтобы никто, кроме нас, не мог покидать замок и входить в него, – пояснила Элли, когда они захлопнули за собой каменную дверь, совершенно неотличимую от поверхности горы, и спустились по выдолбленным в породе ступенькам. От болот лестницу отгораживали хилые кривые сосны, да и сами ступени густо обросли мхом, и заметить их, не зная, что они на самом деле есть, было бы очень сложно.

– А я и не знала про ещё один вход, – призналась Алида.

– Понятное дело, – пожала плечами Элли и поудобнее перехватила большую плетёную корзину. – Если бы хозяин не позволил тебе показать, то никогда не узнала бы. Только никому больше не рассказывай!

– Никому! – пообещала Алида и показала, будто зашивает себе рот невидимыми нитками.

Они добрались до дороги, половину пути прошли пешком, а потом пересели на попутную телегу и скоро добрались до городского рынка. Список покупок в руках Элли был довольно длинным, и служанка доверила Алиде купить яиц и молока, а сама отправилась в лавку зеленщика. День выдался ветреным, и Алида набросила плащ, заодно освободив корзину для покупок.

Напрасно Алида здоровалась с фермером и просила отсчитать ей пять дюжин крупных яиц и налить три бидона молока. Мужчина вежливо обслуживал всех, кто приходил после неё, а девушку в серо-синем плаще упорно оставлял без внимания. Алида злилась, кричала и махала руками, но мужчина недоумённо хмурился, будто не мог понять, кто его зовёт, а по Алиде скользил равнодушным взглядом, словно она была невидимой. Алида подумала, что, быть может, фермер издевается над ней, и была готова зарычать от бессилия, но тут подоспела Элли. Едва сдерживая смех, служанка сама купила всё, что нужно, и обе девушки вернулись в замок. Алида продолжала обиженно хмуриться: мерзкий торговец испортил ей настроение. Когда за обедом хозяин замка наконец удостоил её своим вниманием и спросил, почему она выглядит так, словно ей нанесли страшнейшее оскорбление, Алида с готовностью пожаловалась на невоспитанного фермера. Вольфзунд долго смеялся, но потом объяснил, что чары плаща укрывают её не только в случае опасности, но и в мирное время. Но этой магией вполне можно управлять, даже не снимая плаща: достаточно лишь попросить его спрятать или показать владельца. Алида урок усвоила. Теперь, в новом путешествии, она на всякий случай вызывала скрывающие чары каждый раз, когда не было необходимости общаться с людьми, а подходя к человеческому жилищу, снимала морок. Ей не хотелось рассказывать всем зевакам, почему она катит перед собой странное кресло.

Калитка скрипнула, и навстречу Алиде вышла старая женщина, закутанная в побитую молью шаль. Она посмотрела на деревянное кресло с колёсами, на спящего в кресле кота, на фонарь и, остановив взгляд на лице Алиды, нахмурилась.