– Ты будешь. Так или иначе, по-хорошему или по-плохому. Ты единственный воин среди этих никчёмных рабов. Ты владеешь мечом лучше половины моих наёмников, я видел тебя в деле! И мне нужно твоё умение. На тебе можно отлично зарабатывать. И только тебе решать, будешь ты выходить на бои сам или под ударами хлыста Уника. Учти это, пёс, прежде чем снова ответить отказом.

Пленник сжал зубы и, тяжело дыша, уставился прямо перед собой.

– Поверь мне, я знаю, как заставить тебя испытывать такие муки, что тебе и не снилось. – Работорговец зашёл за спину Айзека и снова хлестанул его, на этот раз удар попал на одну из подживавших ран, и парень зашипел от боли. – Я могу сделать из тебя бойца, ты будешь освобождён от любой работы, будешь есть досыта. Всё, что от тебя потребуется, – усиленно тренироваться, чтобы ты мог выходить на бои и выигрывать раз за разом, принося мне кучу денег. Или я могу отправить тебя назад на галеры, где тебе придётся управляться с неподъёмным веслом, надрывая себе жилы, ведя полуголодное и выматывающее существование. Туда, где так душно и где работа так трудна, что даже здоровые взрослые мужчины теряют сознание. Где надсмотрщики не жалеют ударов плёток. И где свежие раны нестерпимо разъедает от пота и морской воды, которой вас окатывают, чтобы привести в чувство. Ты хочешь вернуться туда, Айзек?

Парень с удивлением посмотрел на работорговца, услышав своё имя вместо привычного «пёс» или «раб», и неуверенно покачал головой.

– Вот и отлично. Отведите его назад в каюту, дайте еды и не отправляйте на галеры. Через несколько дней он будет нужен мне в хорошей форме, а потому снимите с него кандалы, пусть заживают раны, он должен суметь держать меч и быстро передвигаться. Да, и найдите ему какую-нибудь одежду. – Работорговец снова повернулся к пленнику. – Но то, что ты согласился стать моим бойцом, вовсе не означает, что наш старый договор больше не в силе. Я задолжал тебе удар за сегодняшний день.

Как ни старался Айзек, на этот раз он не смог сдержать стона, когда работорговец протянул его хлыстом по израненной спине.

Аккуратный точёный почерк Савьо пришёлся по вкусу работорговцу, а потому новый писарь только и делал, что переписывал, переписывал, переписывал… И весь день при нём неотлучно дежурил кто-нибудь из надсмотрщиков – так что даже немного осмотреться в каюте хозяина не было никакой возможности. К вечеру у юноши уже болели глаза и пальцы, а голова, казалось, была полна жужжащих пчёл, и он был рад, когда появился работорговец и приказал увести его.

Войдя в каюту, Савьо в изумлении застыл на пороге. Сильно хромая, Айзек медленно кружил по комнате и сражался с невидимым врагом на невидимых мечах. А он-то ожидал увидеть парня опечаленным и угнетённым после всего произошедшего.

Увидев писаря, Айзек остановился и развёл руки в стороны.

– Смотри, я снова без цепей! До демонов приятно вернуть себе свободу передвижения!

– Вижу. – Савьо кивнул. – И, судя по всему, ты в прекрасном настроении.

Айзек, казалось, смутился.

– Это не… Я не…

– Ничего не говори. – Писарь опустился на койку. – Ты многое вынес. И, конечно, заслужил эту радость. И я рад, что ты рад… что ты рад, что будешь бойцом… – Голова никак не хотела трезво мыслить, а только болела – до тошноты сильно. – Ты, судя по всему, очень любишь эту стезю. И хорошо умеешь это делать. Ты ведь был наёмником? Воином?

Айзек едва заметно покачал головой, а потом решительно кивнул:

– Да, я был наёмником.

Савьо не поверил ему, но всё равно кивнул в ответ и внимательно посмотрел на товарища: теперь на нём была чёрная поношенная рубаха, чересчур большая и порядком выцветшая. Парень подогнул рукава и подобрал полы, но всё равно выглядел в ней как мальчишка, стащивший отцовские вещи.

– Уник одарил? – поинтересовался писарь.

Айзек ощерился и пробормотал нечто нечленораздельное. Кандалы с него сняли, а стёртые запястья и лодыжки аккуратно перевязали. Зато появилось то, чего не было раньше, – железный ободок вокруг шеи с кольцом спереди, чтобы прикреплять цепь. Глядя на отросшие волосы парня, падающие на лицо, на злые и одновременно обиженные глаза, Савьо не удержался от мысли, что Айзек и вправду похож на лохматого дворового пса – тощего, но непокорного. Может, он и не бросится сразу на тех, кто надел на него ошейник и пытается подчинить, но однажды точно подкрадётся со спины.

Айзек возобновил своё полусражение-полуспотыкание по комнате. Внезапно, сделав очередной выпад, парень охнул и ухватился за так кстати подвернувшуюся стену. Савьо подскочил с койки и бросился к нему.

– Ты чего?

Айзек осторожно разминал лодыжку.

– Ничего. Просто немного перестарался.

– Нога?

Парень кивнул.

Вдвоём они потихоньку добрались до жалкой постели Айзека в углу.

– И с чего ты тут взялся размахивать воображаемым мечом? – поинтересовался Савьо, помогая парню опуститься на кучу тряпок. – Говорю тебе как лекарь: чтобы браться за тренировки, мало просто снять кандалы. Надо дать время зажить ногам и рукам.

Айзек поморщился и недовольно повёл плечами.

– После этого весла у меня так всё болит. Как в то время, когда я был мальчишкой и только учился обращаться с мечом. Тогда я возвращался в постель весь в синяках и ссадинах, а наутро болела каждая мышца. – Он улыбнулся воспоминаниям. – И учитель всегда говорил мне, что лучший способ избавиться от боли – размяться, заставить мышцы опять поработать.

– Ну вот и размялся, – констатировал Савьо.

Дверь с грохотом распахнулась, и в каюту вошли два надсмотрщика. Один из них нёс поднос с едой. При виде мяса и тушёных овощей у Савьо закружилась голова – как же давно он не пробовал такой еды! Второй мужчина вытащил меч и ткнул им в сторону писаря.

– Ты, назад. Иди к своей койке!

Савьо непонимающе глянул на него, но подчинился – что он мог противопоставить вооружённому воину? Устроившись у стены, юноша заинтригованно наблюдал за тем, как надсмотрщики осторожно приблизились к Айзеку.

«Да ведь они боятся его! – пронеслось в голове писаря. – Обессиленного, едва стоящего на ногах! Впрочем, они-то этого не знают, – поправил себя Савьо. – А там, в каюте, работорговец говорил, что Айзек прикончил пятерых. Так что не удивительно, что они опасаются собственного раба теперь, когда с него сняли кандалы».

Надсмотрщик тем временем поставил поднос на пол и вытащил из кармана длинную цепь и замок.

– Держи руки так, чтобы я их видел.

Второй мужчина, с мечом наизготовку, подошёл поближе. Айзек развёл руки в стороны, показывая, что ничего не замышляет.

– Подними голову, – снова приказал первый надсмотрщик.

Парень беспрекословно подчинился, хотя по его лицу и пробежала тень недовольства. Когда надсмотрщик протянул цепь сквозь кольцо в стене и закрепил концы замком на ошейнике Айзека, мужчины заметно расслабились.

– Пёс на цепи, – заметил один из них.

Пленник сверкнул на него глазами, но промолчал. Надсмотрщик строго глянул на Савьо.

– Мясо только для бойца. Это приказ хозяина.

– Пёс на цепи, – со злостью повторил Айзек, когда дверь за надсмотрщиками закрылась. – Подумать только, какое остроумие. Ладно, Савьо, давай приниматься за ужин. По крайней мере, он совсем не плох.

Писарь пересел на пол рядом с Айзеком, и парень протянул ему кусок мяса.

– Бери. Тебе тоже понадобятся силы.

Савьо воровато схватил мясо и сунул в рот, пока надсмотрщики или Уник не надумали прийти проверить, и проглотил почти не жуя. Айзек криво усмехнулся и пододвинул ему остатки мяса.

– Угощайся. И не бойся, они не вернутся.

Писарь ел с большим удовольствием, тем более что ужин был и вправду хорош. И лишь доедая, юноша заметил, что Айзек вяло ковыряется в своей порции, через силу заставляя себя есть, хотя его, безусловно, должен был мучить зверский голод. Савьо отлично помнил, с какой жадностью новоиспечённый боец смотрел на еду в каюте работорговца. Писарь вытер тарелку хлебом.