Закон может закреплять «крепостное право» и преследование инакомыслящих, подвергать санкциям тех, кто не отказывается от Бога, вводить смертную казнь за колоски хлеба, собранные с полей, легализовать грабительскую приватизацию и т. п. И наоборот – закон может звать к высшему, учить добру, защищать нравственность, наказывать зло. Заметим попутно, что некогда доказываемая либералами мысль, будто закон, принятый депутатами, не может быть плохим, а правовой акт, принятый единолично, всегда ущемляет права человека, даже не подлежит обсуждению по причине своей полной несостоятельности, в совершенстве раскрытой временем.

В состоянии ли так называемые «общечеловеческие ценности», настойчиво популяризируемые в конце XX столетия, создать общую нравственность? Но триада «свобода, равенство, братство» давно уже утратила практический смысл как излишне общая формулировка. А перечень прав и ценностей, которые нужно оберегать и закреплять, все время варьируется. Более того, некоторые «современные» права, такие как «право» женщин на аборт, объявленное Верховным судом США высшим демократическим достижением XX века, едва ли снискало бы поклонников не только во времена Французской революции, но гораздо позже. В ту «отсталую» эпоху его сочли бы страшным грехом, умышленным убийством. То же самое обстоит с легализацией содомии и лесбиянства, однополых браков и эвтаназии.

Как интересно! Общество одно, придерживается одних и тех же ценностей, а всего в течение пары десятилетий кардинально меняет свое отношение к тем или иным событиям, возводя грех в добродетель, но квалифицируя семью как союз, разрушающий личность ребенка! Попробуй найди здесь «общечеловеческие ценности»…

Свобода человека давно вышла из идеальных конструкций (что за чушь «нравственный закон»!; что за абстракция «естественное право»!) и понимается сугубо практично, если не сказать прагматично. Свобода стала экономической категорией, а ее объем определяется способностью человека удовлетворять собственные потребности. По крайней мере, так нас учит современная наука. В одном из хрестоматийных сочинений говорится о том, что благо людей есть лишь совокупность удовольствий, а потому высшим этическим идеалом гуманизма являются потребности и интересы человека, улучшение жизни «здесь и сейчас». Утилитаризм становится мерилом оценки счастья человека[33].

Лучшие умы человечества заняты одной задачей: как обеспечить возрастающие запросы человека и… как направить его желание на очередное расширение потребностей. Нас убеждают: «Цели и задачи современного справедливого общества очевидны – обеспечить эффективное производство товаров и оказание услуг, а также распоряжаться полученными от их реализации доходами в соответствии с социально приемлемыми и экономически целесообразными критериями»[34].

А как же совесть, правда, «нищелюбие», которое так пропагандировалось Православной Церковью? Вдруг выяснится, что они «экономически нецелесообразны»? Как угнаться за меняющимися со скоростью калейдоскопа интересами и запросами современного человека? И каким способом из этой эклектики времен и понятий, интересов и удовольствий создать нравственный идеал?

Очевидно, что абсолютными ценностями могут быть только те, которые получены извне, даны непосредственно Богом, а потому спасительны и действительно служат ко благу человека. Поэтому, хочет кто-то или нет, но человеку, государству нужна Церковь, выступающая высшим хранителем учения Христа, единственно спасительного для нас. Только Церковь может дать нравственное содержание государственному закону и указать для него не только истинные цели действования, но и приемлемые методы, за счет которых общество можно организовать на естественных и органичных началах.

Разумеется, мы говорим о сугубо практических аспектах организации общества в целом и личности в частности. Для религиозного сознания Церковь еще более важна в контексте борьбы с грехом, с чьей помощью человек единственно может спасти свою бессмертную душу, предуготовив ее к небесному жительству. По понятным причинам мы не будем рассматривать данный сегмент.

Но общеизвестно, что именно то свойство Церкви, которое вызывает крайнюю потребность в ней для целей оптимальной организации общества и государства, – иными словами, ее способность сформулировать единый нравственный и абсолютный закон для всех людей, и кажется некоторым лицам наиболее опасным.

Обычно приводят тот аргумент, будто в государстве помимо христиан проживают представители иных конфессий, чьи права нарушаются, если нравственный закон Церкви станет законом государственным. Но это явная передержка исторических фактов. Еще Л.А. Тихомиров говорил, что для того, чтобы стать веротерпимым, государство должно признавать религию абсолютным началом. В противном случае оно всегда будет оценивать любую религию с точки зрения государственной целесообразности: чем она вредна или полезна, какая конкретно и т. п. Обидеть верующего может лишь атеист или человек, скользящий по религии, но совершенно не воцерковленный[35].

Становясь христианской, Римская империя проводила очень тонкую и толерантную политику против язычников, ставя вне закона лишь представителей самых злостных, сатанистских сект и культов. Православие победило не силой меча, а нравственной высотой проповеди учения Христа, хотя, конечно, при живом участии государственной власти, действовавшей личным примером.

Впоследствии самые серьезные столкновения, в частности, между мусульманами и христианами, возникли во время и после Крестовых походов, когда, по существу, началась война цивилизаций. Промежуточные военные столкновения мира ислама и мира Христа относятся к обычным межгосударственным отношениям, которые были, есть и будут, в том числе и между государствами, принадлежащими к одному вероисповеданию.

Вообще, следует сказать, что самыми кровопролитными оказались войны между представителями одной веры, но принадлежащими к разным ветвям своей религии. Хрестоматийный пример – Тридцатилетняя война в Европе и чуть ранее – Гугенотские войны. Но это не имеет никакого отношения к претензиям (гипотетическим) в адрес Церкви. Скорее наоборот, показывает, насколько осложняется ситуация в том случае, когда Церковь перестает быть одной и единой нравственной силой в государстве, когда она раскалывается.

Другими словами, несмотря на все заверения, Церковь вовсе не препятствует счастливому будущему человека. Разумеется, «аргументы» о том, что она является носителем «устаревшей» этики, «ретроградна» и т. п., мы не будем рассматривать ввиду их полной абсурдности. Церковь существует и будет существовать вплоть до скончания веков, и ее нахождение в государстве могут поставить под сомнение только открытые гонения на христиан. Поскольку, надеемся, этого не произойдет, вопрос о характере отношений Церкви и государства и сегодня сохраняет свою актуальность, хотя и далеко не так прост в разрешении, как это иногда представляют.

Едва ли у кого-нибудь может вызвать сомнение тот факт, что все «современные» доктрины о должном взаимоотношении между Церковью и государством исходят из той не всегда озвучиваемой, но всегда предполагаемой общетеоретической аксиомы, будто они являются самостоятельными и независимыми друг от друга общественными союзами. Собственно говоря, это и есть первое существенное обстоятельство, предопределяющее характер всех рекомендуемых вариантов.

Между тем данная аксиома носит далеко не универсальный характер и применима к конкретному анализу лишь в том случае, когда действительно Церковь представляет собой далеко не самую большую по численности группу населения, а все остальные граждане данного государства не имеют к ней никакого отношения.

Конечно, так было далеко не всегда. Мы знаем периоды, когда Церковь включала в себя практически всех граждан того или иного государства. Более того, из истории христианской цивилизации, насчитывающей 2 тысячи лет, не менее 1600 лет приходятся как раз на время, когда государство было христианским. Безусловно, под этот перечень подпадает блистательная Византийская (Римская) империя, могущественное Германское королевство, Франция и Италия, Венеция, Англия, Испания, Сицилийское королевство, Россия, в общем – вся Европа.