– Подумай сама: как хорошо, что у тебя нет квартиры, машины и денег! Просто сказочное везение, потому что это всё было бы его! – Инна веселится, Мелани плачет, я не знаю, что делать!

Хотя, в общем-то, одна права, а другую жаль. Надо срочно менять ситуацию на сто восемьдесят градусов. Я достаю бутылку шампанского, разливаю по бокалам и предлагаю:

– Ну, что ж, Мел, сегодня ты стала немного мудрее. Знаешь, в науке отрицательный результат – тоже результат, потому что он подтверждает: исследования зашли в тупик, и надо искать другой вариант. Поэтому давайте выпьем за… – я подбираю слова…

– За что? Неужели за очередной тупик?! – с присущей ей иронией тролит меня Инна.

– Ну уж нет, за это мы пить не будем! Давайте за то, что всё плохое уже закончилось. Пусть это будут последние слёзы в твоей жизни, Мел! – не соглашаюсь я.

Всё-таки женщины непредсказуемы: Инна берёт свой бокал и произносит:

– Пусть память вычеркнет мужчин, не оценивших вас; пусть маются неудачники, потерявшие вас; и да будут процветать счастливцы, которые вас встретят! Значит, за любовь! – Инна в своем амплуа, просто светоч мудрости! Она вообще любит долгие тосты со значением.

Милке нравится, мы чокаемся и выпиваем. Холодное игристое немного освежает, бьёт в голову, и становится не так грустно. Мы все на некоторое время замолкаем и думаем – каждый о своём.

– Мел, что ты молчишь? – меня пугает задумчивость подруги.

– Девочки, вы правда считаете, что он меня использовал? Но я же думала: раз мы живём вместе, зачем делить на твоё, моё? И потом, как это можно сделать: я же не могу обедать, спрятавшись под одеялом? – в этот раз она в самом деле очень искренна.

– Мел, главное, что он так не думал. А твоя позиция его как раз очень устраивала. И потом – жизнь твоя, живи, как считаешь нужным.

В голосе Инны я уже слышу нотки плохо скрываемого раздражения. Я предостерегающе смотрю на неё, но она понимает без слов. Инка знает, что скандала нам не нужно. Ну как это будет выглядеть со стороны? Приехали утешить, называется!

С лица Милочки не сходит грусть, правда, она настолько хорошенькая, что это даже придаёт ей некоторое очарование. Она продолжает думать вслух:

– Но он же так меня любил, столько хороших слов говорил, всегда целовал и даже дарил цветы! – произносит Мел, думает и добавляет: – Иногда!

– На чужой счёт жить, есть, пить, ещё и на курорты летать – чего за это не сделаешь, – это уже я комментирую.

Мелани замолкает. Первая бутылка улетела, достаю другую. Девчонки переместились, теперь они разлеглись на диванчике возле телевизора. Краем уха ловлю тему передачи: опять очередное бессмысленное ток-шоу, обсуждают развод известного баскетболиста и одной эпатажной телеведущей. Её поведение шокирует публику, и для меня совсем неудивительно, что всё закончилось расставанием. Честно сказать, мои симпатии на стороне спортсмена.

Шампанское точно действует на Инессу, потому что она, обычно равнодушная к подобным трансляциям, вдруг громко возмущается, сверкая глазами и в негодовании прищуривая их:

– Какой он, этот баскетболист, подлец, он же её обобрал! Всё переписал на себя и свою маму, даже дом построил за её гонорары! Она была более востребована, чем он, и зарабатывала больше!

– Какое это имеет значение? – с жаром парирует Мел. – Зато у них была такая красивая любовь, он так за ней ухаживал, так сходил с ума! Вот она и оказалась такой же дурёхой, как я, полностью ему доверяла и всё отдала! А вы меня ругаете! Мне любовь ж-а-а-лко, – всхлипывает она.

Слушая их перепалку, уже я медленно схожу с ума: обе невыносимы! Вот их бы сложить, перемешать и сделать одну женщину – умную, мудрую, но в то же время женственную, трепетную. Так, Юля, шампанское уже и твою голову вскружило, что-то тебя заносит. Ты же сама понимаешь, что это невозможно. Они такие, какие есть, и обе по-своему правы.

Я достаю ещё бутылочку веселящего напитка. Гулять так гулять! Но тут у Милочки разражается трелью телефон. Она сразу же хватает его, смотрит на экран:

– Это Толик! – переводит взгляд на нас, в глазах вопрос.

– Не отвечай! – останавливает её Инна, а я надеваю на лицо маску ледяного презрения и выразительно молчу, но понимаю, что всё бесполезно! Мила уже разговаривает со своим мармеладным, потом виновато докладывает:

– Девочки, он предложил мне ночь прощания! – её глаза сияют от радости: она кому-то нужна, о ней помнят!

Инна – просто взрывная смесь негодования и презрения, и её глаза метают молнии:

– Что?! Неужели ты ещё не всё ему отдала? У тебя таки ещё что-то осталось? Он что-то забыл? – в её голосе звучит угроза, но Мел уже всё равно.

Она начинает лихорадочно собираться и в перерывах между поиском сумочки и подкрашиванием ресниц заявляет:

– Инна, ты можешь язвить и тролить меня, сколько хочешь! Это потому, что у тебя плохо с эмоциями и гормонами, ты бесчувственная! Ты не умеешь любить! Что плохого в том, что мы попрощаемся с Анатолием? Это будет последняя наша ночь! Может, это будет лучшее воспоминание в моей жизни! – и она с видом победительницы косится на нас, даже спину выпрямила и живот втянула!

Но у нас её поведение вызывает обратную реакцию:

– Боже, избавь её от таких потрясений, – стонет Инесса.

Правда, Мелани совсем не обращает на это внимания, она всё никак не может найти свой ридикюль:

– Где мой Карл Лагерфельд?! Вы случайно не видели? – кричит она. Мы пожимаем плечами: в таком бардаке трудно сказать, что и где.

Наконец, она его находит, вытаскивает из-под вороха одежды и вешает сумочку на плечо. Затем выливает на себя полсклянки нежнейшего французского аромата и, не задумываясь ни на минуту, уносится в ночь любви, страсти, секса!

Ещё секунда, и мы с Инной остаёмся вдвоём. В комнате витает шлейф Милкиных духов, а меня душат злость и обида на её поведение. Почему же она так себя теряет?! Невозможно же позволять унижать себя до такой степени! Мы молча выпили с Инкой ещё по бокалу. Ничего хорошего в голову не приходило, но я знаю, что Инна ещё более сердита, чем я. За много лет мы научились понимать друг друга без слов. Инна вопросительным взглядом смотрит на меня, я на Инну, потом она, вздыхая, произносит:

– Кенгуру!

Я отвечаю:

– Ещё какое кенгуру!

– Нет, ну я всё понимаю, – продолжает подруга, – эмоции зашкаливают, близость самца способствует выбросу в кровь гормонов, которые полностью перехлёстывают разум. Но куда девается чувство собственного достоинства? Почему оно деградирует? Может, у Мелани что-то не так с психикой?

Я слушаю Инну и пожимаю плечами. Нам сложно понять Милу, мы немножко другие, но это наша подруга, и мы её любим.

– Я очень надеюсь, что она всё-таки встретит своего принца, честного и благородного, – произношу я.

Инка досадливо морщится:

– Значит, благородного? Помнишь, что баба Сима по этому поводу говорила?

– Помню! «Глубоко ныряют только за жемчугом, дерьмо само всплывает!» Вот оно и плывёт, да всё к нашему берегу! – Я опять пожимаю плечами, и мы молчим.

Всё и так уже сказано. Милочку не переделаешь, значит, надо ждать её очередного романа, со всеми вытекающими и притекающими.

В детстве мне не очень нравилось мое имя – Юлия, но что поделаешь, так меня назвала моя мама. От папы мне досталось отчество Владимировна и фамилия Синеок, хотя глаза у меня карие. Про папу я почти ничего не знаю: они с мамой расстались, когда мне было два года. Папа после этого не искал встреч с нами. Сейчас я думаю, что, может, это и к лучшему. Мама нечасто про него рассказывала и говорила как-то ни хорошо, ни плохо. Жили мы с мамой вдвоём и очень любили друг друга.

Мама старалась воспитать меня интеллигентным, образованным человеком, поэтому в доме всегда было много книг, а вот с деньгами было похуже, если не сказать совсем плохо. Их вечно не хватало, и это злило меня страшно! Всю жизнь унизительно считать копейки, бегать по распродажам и мучительно раздумывать, прохожу ли я ещё сезон в старых сапогах, если сейчас куплю себе новую куртку, совершенно меня не устраивало. Уже лет в десять я точно знала, что так жить не собираюсь.