Издательство «Перо», 2020.

© Полянич П., 2020

Город потерял последние листья… В отчаянии осень разрыдалась и безжалостно стёрла все краски, залив холст серым цветом. Эта художница не пожалела даже небо, ей, капризной, захотелось подобрать его цвет в тон тротуару, как женщины подбирают туфельки в тон к своему наряду.

Тусклый осенний вечер терпеливо ожидал меня, беззастенчиво заглядывая в окна. Он очень боялся пропустить момент, когда я буду возвращаться с работы, чтобы навалится на меня всей своей тяжестью. Это ему удалось, и теперь мы шли по безликим улицам вдвоём: я и мой навязчивый кавалер. Его верная подруга осень в безотчётной ревности брызгала на нас ледяными слезами и бросала нам вслед пригоршни ностальгии.

Ностальгия медленно растворялась в воздухе, и я обречённо глотала её вместе с холодным ветром, летящим мне навстречу. Ностальгия заполняла меня, проникала в сердце и душу, вызывая смутное беспокойство и необъяснимую боль не по прошедшему, а по тому, чего никогда не было, о чём мечталось, но что не сбылось. В такую погоду всегда хочется какао, горячего и сладкого, залезть под одеяло и спать…

Мне захотелось прибавить шаг, но ноги, обутые в модные ботильоны на высоких каблуках, не слушались, идти быстрее не получалось. Мой взгляд безучастно скользил по вычурным витринам, и в отражениях начищенных стёкол ловил силуэт стройной высокой девушки с тёмными, летящими по ветру волосами, чётко очерченными скулами и длинными ногами, закутанной в светлый плащ со множеством застёжек, карманов и большим широким поясом, застёгнутым на металлическую пряжку. Отражение в витринах было размыто, чёткость рисунка всё время ускользала, и лицо девушки невозможно было рассмотреть. Иногда на долю секунды проскальзывали глаза, большие и открытые, смеялся красивый, подведённый яркой помадой рот, блестели зубы, но общей картины не получалось. Я так увлеклась разглядыванием своего отражения в витринах, что не могла понять, красивая девушка или нет. Потом разозлилась на себя и всё-таки прибавила шагу.

– Что за глупости, конечно, красивая! – подумалось мне, и, словно подтверждая мою догадку, шедший навстречу парень замедлил шаг и обернулся вслед. Я усмехнулась и разозлилась!

– И это главный специалист одного уважаемого банка! – укоризненно подумала я сама про себя. – Но иногда так хочется быть просто женщиной!

Рабочая неделя, как назло, выдалась очень тяжёлой и всё не заканчивалась. Напряжение копилось и наконец достигло критического уровня, поэтому сейчас мне хотелось одного – покоя.

С работы я решила добираться на метро: учитывая пробки, так быстрее. Я вошла в подземку, щелкнула картой по электронному индикатору, железные скобки лязгнули и пропустили меня. Ещё три шага вперёд, и монотонный, безучастный ко всему монстр-эскалатор выдвинул ступеньку, принял меня и повёз вниз.

Голова была занята не пойми чем – какими-то обрывками мыслей, и я всё делала на автопилоте. Краем глаза отметив давку на подъёмнике, попыталась занять более удобную позицию при выходе, но народу было так много, что это не удалось. Болтаться на перроне ещё несколько минут не хотелось, и я втиснулась в ближайший ко мне вагон.

Гул поезда звучал слишком надоедливо, от него клонило в сон. Мне пришлось делать над собой усилие и следить за остановками. Наконец четвёртая: слава богу, можно выйти.

Здесь мне предстоял переход на другую линию. Опять столпотворение: народ бурлил, как броуновское движение, шёл мне навстречу. Разгоняясь, люди сбивали меня с ног, тыкались в спину и даже умудрялись, как хороший боец на ринге, зацепить и слева, и справа. Ещё чуть-чуть, и вот она – спасительная лестница к моему следующему составу.

Небольшое резкое движение – и я в вагоне, теперь главное – не уснуть и считать остановки, пятая – моя! Думаю, великий Колумб меньше радовался, когда увидел свою Америку, чем я, когда вышла из метро. И это всё называется «счастьем» жить в Москве! Хотя, честно сказать, это и в самом деле счастье (уже без кавычек), потому что в других городах живут гораздо хуже, а главное, безрадостней.

Осталось предпринять совсем немного усилий: пройти три квартала, переждать два светофора, и я у своей квартиры – небольшой, зато для меня вполне комфортной. Теперь надо найти ключ.

Но тут звонок моего телефона, настроенный на максимальную громкость, нахально заголосил популярную песенку. Я вздрогнула от неожиданности и разозлилась, потому что этот нахал как-то прочитал мои мысли. Он явно потешался, позволяя себе предположить, что моим мечтам не суждено сбыться, во всяком случае, сегодня.

Звонила моя подруга: она была очень расстроена, даже слегка всхлипнула и попросила меня приехать к ней, и я с грустью поняла, что кому-то ещё хуже, чем мне.

– Милочка, что произошло? – спросила я, но она опять заплакала, и это настораживало, поскольку вообще-то Мила была жизнерадостным и весёлым человечком.

Значит, произошло что-то серьёзное.

Я испугалась за неё и, так и не открыв дверь, тяжело вздохнула и поехала к Милке. Опять три улицы, два светофора и метро.

Когда я хочу рассказать обо всем, что со мной случилось, то осознаю, что начинать надо с самого начала, с далёкого детства, когда мы только встретились с Инной, иначе ничего не будет понятно. Но воспоминания приходят ко мне огромными цветными пятнами, какими-то яркими кусками, а не длинной, последовательной чередой, и это очень осложняет мой рассказ.

Так получилось, что нас было трое: я, Мила Смирнова и Инесса Гольдберг. Мы были лучшими подругами, или, по крайней мере, считали себя лучшими подругами. Во всяком случае, я их обеих искренне любила.

Мне казалось, что Инна была со мной всегда, потому что я её помню с той поры, как и себя, – с детского сада. Нам было всего по два года, когда мама привела меня в детский сад. Там я увидела худенькую девочку с большими карими глазами, она тоже пришла туда впервые. Мы сразу понравились друг другу, взялись за руки и больше не разлучались. Воспитатели с умилением смотрели на нас и говорили:

– Настоящие подружки!

На самом деле так и было: мы вместе ходили, спали, вместе отказывались пить противное молоко с пенкой и вместе шалили.

Однажды в конце дня нас вывели во двор детского сада, и мы играли там в ожидании родителей. Нам стало немного скучно, и Инна решила спрятаться от воспитателей и детей, чтобы те начали её искать, а меня попросила не выдавать её. В свои четыре года она хороша усвоила: для того, чтобы тебя не нашли, надо сидеть в укромном уголке долго и тихо, Инна так и сделала. В центре детской площадки возвышалась деревянная горка в виде ракеты, с которой все дети любили скатываться, а под ней была маленькая коморка и дверца, малышка туда и юркнула.

Через некоторое время воспитатели хватились, что ребенка нигде нет, и начали её искать, детвора дружно помогала им, кричала:

– Инна, Инна!

Но она упрямо молчала, нельзя же себя выдавать?! Пусть найдут! Я тоже не проронила ни слова, как же можно выдавать друзей?! Это же подло?

Между тем воспитатели сбились с ног, испугались, побежали за ворота учреждения: может, ребёнок ушёл в город? Стали звонить родителям, началась паника, и директор сада, хватаясь за сердце, уже хотела обращаться в милицию. Но мы с Инной, гордые своей миссией, упрямо молчали.

Когда, испуганные происшедшим, прибежали Инкины родители, её бабушка Серафима Данииловна и моя мама за мной, Инна услышала их голоса и соизволила покинуть своё убежище, а я с радостным криком: «Я тебя не выдала!» – кинулась к ней.

Что тут началось! Все одновременно гневно обрушились на нас, доказывая, что так нельзя делать! Но мы не могли понять, за что все на нас кричат?! Я же не выдала друга!

– Инна же моя подружка? – спрашивала я маму, размазывая слёзы, но так как букву «р» не выговаривала, получалось «подлюжка», и все невольно улыбались.