Махнув Пинчуку на покорёженную егозу, Штыков подходит ко мне:
– Добей эту хреновину, а я пока с начкаром62 свяжусь…
Коротко киваю и делаю несколько шагов к барахтающемуся в грязи монстру, тем не менее, сохраняя безопасную дистанцию. Ублюдку раз плюнуть притвориться раненым, лучше перебдеть. В голове возникает неуютная мысль, что мы с ним не так уж и отличаемся: хлопаем давным-давно сломанными крыльями, взываем к серым небесам, огрызаемся из последних сил, но итог всем этим телодвижениям – грязь.
Такие же пленники Города, только сидящие по другую сторону ограждения.
Приклад автомата упирается в плечо. Совместив целик с мушкой, я выжимаю холостой ход спускового крючка…
– Чёрт тебя задери, Селезнёв, что ты там замер?!
– Чёрт тебя задери, Селезнёв, что ты там замер?! Не зевай, двигай вперёд!
Вздрогнув, я обернулся на оклик. Вместо обугленного леса вокруг многоэтажные здания, перемешанные с частными домами и огрызками гаражных кооперативов. Тьма, затаившаяся в щелях между постройками, хищно облизывала морду. Припорошённое снегом чёрное небо безучастно взирало на нас… Оно видело, где начинался клубок Судьбы, и где он заканчивался, и поэтому терпеливо дожидалось неминуемой развязки.
Вновь и вновь я пытался понять, куда исчезли младший сержант Штыков, очкарик Пинчук и барахтающаяся в грязи бабочка. Почему на мне эта дурацкая жёлтая куртка вместо бронежилета?
– Иван? – кажется, я узнал голос…
Линь? Один из спецназовцев, спасших меня от финских солдат, что рыщут по городу, вынюхивая и выискивая что-то… Город… Катаклизм… Забираем оставшихся в живых гражданских и сваливаем отсюда…
– Я в порядке, просто голова закружилась, – ответил я замершим позади военным и продолжил путь.
Галлюцинация? Сон наяву? Слишком реально, слишком взаправду, вплоть до тактильных ощущений и запахов. Воспоминание? Если так, то чьё? Почему я не помню этого выхода к сработавшему ограждению? Штыкова, бывшего вместе со мной в экскурсионном автобусе, помню. Пинчука, погибшего незадолго до выезда – тоже… Но я готов поклясться, что никогда не пробирался по грязи сквозь сожжённый лес, так же как никогда не видел огромных хищных бабочек.
Откуда пришло воспоминание? Выбралось из старательно заваленных штолен сознания? Или это отголоски чужой памяти? Стоит ли ворошить прошлое, которое так долго закапывал?
Опущенная на лицо маска заиндевела от учащённого дыхания. Поднимающаяся вверх по лицу влага то и дело норовила намертво сцепить веки. Чтобы в один прекрасный момент не оказаться ослеплённым, приходилось протирать глаза от быстро замерзающих капелек. Ну и морозец, градусов под тридцать, если не больше. Пистолет, надумай я его взять со снятой варежкой, пристынет к ладони намертво. Хотя, армейские рукавицы тоже не бог весть какая защита от стужи. Чтобы ладоням было хоть немного теплее, приходилось сжимать пальцы в кулак прямо внутри. Хорошо хоть ветра нет, иначе пришлось бы искать укрытие и оттаивать у костра, который в считанные минуты выдаст нас преследователям. Ради чего «иностранцы» так рискуют, открыто устраивая охоту на граждан другого государства? И где наши, почему не выдворят интервентов восвояси?
Во время погони финны потеряли двух убитыми и, как минимум, четверых ранеными, хотя и для нас эта перепалка не прошла бесследно: Грач настолько плох, что не может самостоятельно идти, так что Линю приходится помогать ему. Автоматчик осматривал товарища во время короткого привала, констатировав вывих ноги и обширную гематому на спине. Раны, по сути, пустяковые, но с каждым пройдённым кварталом солдату становилось всё хуже и хуже. Вон они, плетутся в двадцати метрах позади. То ли не поспевают за мной, то ли используют в качестве живого миноискателя. Пофиг, на всё пофиг. Если надо, пойду первым до самой точки эвакуации, брюхом буду вспахивать снег и пробовать его на наличие вредных примесей! Что угодно сделаю, лишь бы сзади кто-то прикрывал, лишь бы не давящее чувство одиночества, а выберемся или нет – это уже дело десятое.
То и дело возникало ощущение чужого взгляда, но ползущие позади военные к этому не имели ни малейшего отношения. Снайпер с трудом переставлял ноги, при каждом шаге его подбородок ударялся о нагрудную пластину бронежилета. Не то чтобы пристально смотреть, сфокусироваться не может, а вот Линь выглядел обозлённым и полным ярости. Помогая товарищу правой рукой, левой он сжимал автомат с перекинутым через плечо ремнём. Спец тоже чуял чужое присутствие, сверлил взглядом бело-серую мглу, пытаясь отыскать источник беспокойства.
До службы я неоднократно читал про это загадочное «ощущение чужого взгляда», но всегда считал это не более чем художественной выдумкой, используемой для нагнетания напряжения. На периметре удалось в полной мере убедиться в существовании подобного феномена, более того, я стал доверять этому чувству больше, чем зрению или слуху. Из темноты вымершего мегаполиса на меня пялились разные твари: яростные, голодные, завистливые, манящие, – все спектры злобы и презрения… Но сейчас… Это было нечто новое, ранее невиданное. Наблюдающее за нашим продвижением существо не испытывало никаких эмоций. Взгляд не живой твари, а пластиковой куклы со слишком реалистично вылепленным лицом.
– Шур-шур, шур-шур, – скрипучий от мороза снег напоминал неопытного поэта, пытающегося подобрать к слову рифму, но раз за разом повторяющий один и тот же вариант.
Шур, шур, шур,
Шур, шур, шур,
Это правда…
или сюрр?
Шур, шур, шур,
Шур, шур, шур,
Время сделать
перекур…
Никаких перекуров, никаких передышек. Не успеем убраться из города до полуночи – поляжем под огнём артиллерии, а ведь нам ещё гражданских искать, которые если и остались живы после События, то наверняка разбежались по округе.
В очередной раз бросив взгляд за спину, я заметил, что Линь остановился. Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться назад по собственным следам.
– Сворачиваем направо, – военный выглядел измученным, но голос его по-прежнему был твёрд. – Русло уже близко.
– Как он? – бессмысленный вопрос. Грач больше напоминал мешок картошки, чем натренированного солдата.
– Жить будет. Двигай.
От былого Линя не осталось и следа. Канула в небытие напускная развязность, прихватив с собой и остатки дружелюбия. Каждое слово прочерчивало невидимую линию, дальше которой мне не рекомендовали соваться. Судя по взглядам, то и дело цепляющимся за висящую у меня на поясе кобуру, оружию грозило вернуться к прежнему хозяину.
Постепенно количество снега под ногами стало уменьшаться, а расстояние между многоэтажками – увеличиваться. Автоматчик оказался прав. Изменив направление движения, мы довольно быстро вышли к небольшой сосновой роще. Вопреки традициям Города, деревья вовсе не выглядели безжизненными: высокие тёмно-коричневые стволы, одетые в шапки из сочных иголок, жизнерадостно покачивались на редких порывах ветерка. Шуршали что-то приветственное, зазывая насладиться красотой зимнего леса. Удивительно, но слой снега здесь был совсем тонким, словно кроны сумели отразить яростный напор метели. Пройдя несколько шагов по хрустящей палой хвое, возникло ощущение, что с ног сняли утяжелители – настолько вошло в привычку пробираться сквозь глубокие сугробы. Вокруг царила не тишина, но спокойствие, нарушаемое знакомым с детства шумом леса. Где-то вдалеке раздавались мелодичные напевы свиристеля, коренного жителя зимы. Лёгкая степень эйфории, вызванная приятным сосновым запахом, филигранно смешанным с зимней свежестью, тронула не только меня. Невооружённым взглядом было заметно, как давящее на Линя напряжение медленно отступало, расслабляя мышцы лица. Подобно скованной льдом фигуре, он плавно оттаивал, и даже безвольно висящий на его плече Грач стал подавать признаки жизни.
– Волшебство, – не сумев подобрать иного определения, сказал я.
