– Вперёд! – скомандовал он. Забег со смертью продолжился.
Миновав ещё несколько домов, мы выбежали на большую заснеженную площадку. Отставший снайпер присел у угла дома и принялся копошиться в рюкзаке, Линь опять открыл стрельбу по мелькающим белым фигурам.
– Готово, – воткнув в снег какую-то металлическую банку, снайпер вскочил на ноги, перебежал через открытое место и занял позицию за торчащей из снега крышей микроавтобуса. – Давай!
Когда я и автоматчик преодолели половину пути, позади что-то гулко ухнуло. В спину садануло взрывной волной. Падая, я почувствовал проносящиеся мимо пули, но захлопавшие следом за этим выстрелы снайперской винтовки подавили всякое сопротивление. Сделав несколько неуклюжих шагов на четвереньках, я всё же смог подняться.
– Не отставай, – донесся крик мелькающего впереди Линя.
Не знаю, как долго продолжалась эта гонка. То и дело мы залегали, отстреливаясь от преследователей, спецы откидывали гранаты и яростно отвечали на летящие в спину пули, но финны и не думали отпускать добычу. Задачу усложнял снег, а если точнее, глубокие следы, оставляемые нами. С такими подсказками нас даже полный идиот отыщет.
Неизвестно, как оно всё вышло бы, но Его Величество Город решил вмешаться в разгоревшийся на его улицах конфликт. Когда мы в очередной раз заняли позицию за какими-то торчащими вверх колёсами машинами, те неожиданно затряслись и пошли вверх.
Разбираться в происходящем не было ни сил, ни времени, поэтому мы попросту ретировались. Оглянувшись, я увидел показавшиеся из-под снега хитиновые, похожие на крабьи, конечности, вытягивающиеся из окон перевёрнутого салона. Раскидывая снег, существа выбирались из сугробов и шевелили огромными зазубренными клешнями. Вместо лобового стекла машин, используемых существами, как раковины, торчали заострённые морды с шарообразными глазами. Неустанно двигались жвалы, готовые употребить в пищу человеческое мясо.
Заметив бегущих с автоматами наперевес «иностранцев», чудовища угрожающе защёлкали, подняли вверх смертоносные конечности и устремились в атаку.
Итогов битвы я не видел. Глупо было не воспользоваться возможностью уйти от преследования, поэтому мы, что есть прыти, побежали прочь, сопровождаемые затихающими вдали очередями и криками.
– Эй, Селезень, не зевай, – легонько ударив меня по каске, мимо проходит младший сержант Штыков.
Командира отделения ему дали всего пару дней назад, а ведёт себя, словно родился с лычками. Хотя, свой призыв не напрягает, правильный парень, что нельзя сказать о некоторых других, резко возомнивших себя тактиками космического уровня. Взять хотя бы Прокофьева из третьего взвода, мало того, что салаг парит, так ещё и норовит товарищей загрузить по самые помидоры. Мы все равны, бла, бла, бла, перед лицом нависшей угрозы, бла, бла, бла… Одно дело картошку чистить, а другое – доверять спину необстрелянному дурачку, которому лишь бы комиссоваться побыстрей, да к мамке под одеялко вернуться…
Отбросив в сторону сигарету, заначенную ещё с обеда, поправляю на плече автоматный ремень и оглядываюсь. Толстые, обугленные напалмом деревья частоколом торчат из мёртвой земли, словно сгоревшие спички из спины пластилинового ёжика. Редкие ветки, чудом оставшиеся на стволах, тянут переломанные пальцы куда-то высоко-высоко ввысь, видимо, призывая богов спасти умирающую рощу, но спасать уже некого: кто развеялся по ветру невесомыми угольками, а кто, обделённый ударом милосердия60, остался ждать нового обстрела.
– Идём, – как-то чересчур спокойно говорит подошедший Пинчук. – Надо вернуться до заката.
Я киваю и отправляюсь следом за Штыковым, осторожно крадущимся метрах в пяти. Спина сержанта, защищённая камуфляжным бронежилетом, то исчезает, то появляется вновь, пропадая среди потрескавшихся чёрных стволов. Я представляю, что в один прекрасный момент Штыков попросту исчезнет. Зайдёт за дерево и растворится в витающем вокруг слабом запахе дыма. Поблёскивающий круглыми линзами очков Пинчук, замыкающий тройку, нагнётся завязать шнурок и пропадёт вслед за младшим сержантом. Оставшись в одиночестве, я замру на месте… Страх одиночества в Городе – вещь знакомая, привычная… Одиночество в Городе – верная смерть. В лучшем случае. Страшно позвать невесть куда запропастившихся товарищей – не дай бог привлечёшь внимание того, кто посодействовал им в этом. Страшно двинуться с точки – вдруг исчезнувшие угодили в какие-то ловушки? Страшно даже поднять ствол автомата на уровень глаз и выцелить мелькающую среди деревьев тень – вдруг это один из своих, вдруг надо стрелять не в него, а в то, что гонится следом? Страшно стоять на месте и бездействовать, в один прекрасный момент превратившись в часть Города и навсегда оставшись его исковерканной марионеткой… Страшно…
Пот выступает на лбу, когда Штыков пропадает за очередным стволом мёртвого дерева. Вот сейчас, сейчас это произойдёт!.. Но опасения оборачиваются паранойей, и сержант, вновь оказавшись в поле зрения, оглядывается и бесшабашно подмигивает. Не для того, чтобы подбодрить подчинённых. Чтобы лишний раз убедиться, что они всё ещё идут позади, не оставили его одного на этой проклятой земле. Нам всем страшно. Боимся мы, по сути, одного и того же, только методы борьбы со скребущим затылок ужасом разные.
Серое мрачное небо урчит, подобно полусонному коту, недовольному пробуждением. Редкие капли дождя раздражающе стучат о каску, никак не решаясь перерасти в полноценный ливень. Так продолжается уже месяц, словно мы оказались не в средней полосе России, а где-нибудь на тропических островах Японии или в джунглях Вьетнама. Коварный дождь умудряется просачиваться сквозь плащ-палатку, пробегая отвратительными капельками по спине. Внизу чавкает липкая грязь, перемешанная с обожжёнными обломками глины, но я никак не могу понять, какой звук громче: чмоканье растекающегося под подошвами месива или хлюпанье насквозь промокших стелек.
В батальоне у каждого третьего дизентерия, у каждого второго – грибок на ступнях, и лишь у считанных единиц обычный букет из простуды, насморка и кашля. Таких никто уже не отправляет на лечение, справляются силами санинструкторов на месте. В госпиталь даже по блату не попасть, койки забиты такими болезнями и ранениями, на фоне которых поедающий ноги грибок кажется мелкой ссадиной. Вот такие дела…
– Долго ещё? Я уже задолбался грязь месить, – доносится сзади.
– Метров двести, – не оборачиваясь, отвечаю я. – Не ной.
Крадущийся в авангарде Штыков резко укрывается за одним из стволов и припадает на колено. Целится в неведомом направлении. Не задумываясь о чистоте формы, мы следуем его примеру: я прячусь за какой-то корягой, а Пинчук занимает позицию где-то сзади, прикрывая тыл.
Дыхание, следить за дыханием… Вдох, выдох… Вдох, выдох…
Сюда бы долбанного Остапенко, опять умудрился попасть в ТСОшники61. Сидит себе за пультом и в камеры смотрит, козёл. Вернёмся – будет ржать над испачканной одеждой.
Вдох, выдох… Вдох, выдох…
Да какого чёрта он там увидел? Может, осторожно подойти? Или лучше оставаться на месте? Блин, да что там?..
Взмах рукой, и сержант поднимается в полный рост. Ложная тревога. Лучше отплёвываться от грязи, выстирывать после отбоя уделанную форму, выковыривая из автоматного подсумка куски подсохшей глины, лишь бы каждая тревога была ложной.
Впереди виднеется электрическое ограждение. Егоза, пущенная поверху, частично помята, в воздухе витает запах палёной резины. У забора лежит какая-то тварь, отдалённо напоминающая бабочку-переростка с размахом крыльев метра в четыре. Чудовище смотрит на приближающихся солдат чёрными бусинками глаз, силится вырвать жирное брюхо из месива почвы, но обугленные крылья бессильно хлопают по лужам.
Я уже встречал таких. Не самые опасные существа. Слишком заметные, но и с ними лучше держать ухо востро. Прилепятся к жертве тремя погаными хоботками, введут внутрь какой-то разжижающий ткани токсин и высосут внутренности.
