Пусто…
Минимального беспокойства вполне хватило, чтобы я вспомнил, где именно нахожусь. Беспечность здесь наказывается довольно быстро.
Кто-нибудь непременно пошёл бы проверять, что за существо скользнуло из прихожей на кухню… Кто-нибудь, но, определённо, не я. Похватав, что под руку попалось, вернулся на балкон и закрыл на шпингалет дверь. Слава богу, я догадался перенести полезные вещи, так что возвращаться в квартиру не придётся.
Рис вышел отвратно сладко-солёным и отдавал запахом корицы. Странно, неужели перепутал упаковки и насыпал внутрь пряностей? Вроде бы, нет… Тем не менее, я опорожнил кастрюлю наполовину, и, закутавшись в тряпьё, уютно устроился у огня. Тело окончательно согрелось, напряжение могло бы схлынуть целиком, если бы не движение, замеченное в прихожей. Мучимый самыми разными догадками, я настороженно вслушивался в вой ветра, боясь разобрать в нём чьи-нибудь шаги.
Время, к слову сказать, я не тратил зря. Сперва обмотал кусок картона изолентой, соорудив кустарные ножны, а затем взялся за некое подобие снегоступов, приделывая к разломанному пополам сиденью стула тряпичные крепления для ног.
В памяти всплыл остекленевший взгляд Степанченко. Неприятно всколыхнулась совесть… Чёрт, а ведь это мой друг детства, да ещё и пытавшийся помочь в критической ситуации. Милиционер вполне мог пройти мимо, никак не продемонстрировать, что заметил меня… Нет, окликнул, уговорил лейтенанта взять с собой… А что получил взамен? Безымянную снежную могилу? Надо будет откопать его и… и… И что? Сколотить гроб и закопать опять? Что за глупости… Помолиться? Да разве станет ему легче от моих молитв? Нет, поезд ушёл, и Андрею ничем уже не помочь. Время сейчас на вес золота. Время нужно живым, у мёртвых его и так достаточно.
Минута тянулась за минутой, сытый и согревшийся я задремал. Не знаю, сколько времени прошло, но из полудрёмы меня вырвал чей-то голос:
– Иа-а-ан…
Сон как рукой сняло. Деревянная рукоятка ножа кольнула холодом металлических заклёпок, я затаился, пытаясь понять, не причудился ли мне тихий голос Степанченко.
– Иа-а-ан, ыхои-и-и… – послышалось вновь, но звук доносился не из квартиры, как мне сперва показалось, а снаружи, прямиком из бурана.
Не раздумывая и не тратя время на лишние размышления, я быстро оделся в успевшую высохнуть одежду, заправил штаны в тёплые берцы и забрался по пожарной лестнице в квартиру выше, прихватив с собой горящую ножку стула. В воздухе витал терпкий дым, я опустил на лицо шапку и подполз к раскрытому окну. Выглянул, до рези в глазах всматриваясь в пелену кружащегося снега. Метрах в сорока что-то было, кажется, едва заметные очертания стоящей в полный рост фигуры. Метель мешала рассмотреть детали, но существо явно имело человеческое строение тела.
– Ва-а-ая-я-я, ыхои-и-и, нам поа-а-а…
Существо тянуло слова, пытаясь тем самым компенсировать слабый голос, едва слышимый с такого расстояния.
– А-а-ань…
Чёрт, это Андрей. Голос точно его, разве что часть букв проглатывалась, словно неизвестный говорил с открытым ртом. Фигура тоже подходящая – широкая, массивная… Но это не Андрей. Можешь кого угодно пытаться обмануть, Город, но не меня. Степанченко сейчас лежит глубоко в снегу. Я касался его шеи без малейшего намёка на пульс, видел промороженные насквозь глаза. Он мёртв, так что иди водить за нос кого-нибудь ещё… Но в мыслях всё равно блуждала фраза: «А что если…»
А что если он жив? Что если тело в снегу было иллюзией?..
– А-а-ан… Усть всё будет не напра-а-асно…
Во тьме вспыхивает прожектор, яркий луч выхватывает меня из тьмы. На глазах моментально наворачиваются слёзы, я вскидываю руки к лицу, пытаясь спрятаться от ослепительного света. До слуха доносится лязганье затвора и негромкие переговоры караульных.
Нет, нет, чёрт тебя побрал, я не умру здесь! Я не один из них, я человек!
– Не стреляйте! Пожалуйста! – пытаюсь закричать я, но губы произносят совсем иные слова. – Пусть всё будет не напрасно…
Свет пропадает, а затем вспыхивает вновь, но теперь это уже не прожектор. На месте караульной вышки стоит девушка, чьи светлые волосы хаотично развеваются на ветру. Белозубая улыбка видна даже с такой дистанции.
Рот польской журналистки широко раскрывается. Так широко, что челюсть должна выйти из суставов. Из разинутой пасти девушки доносится голос лейтенанта Протасова, прерываемый радиопомехами:
– Стоя-я-ять! К бою!
Я встряхнул головой, отгоняя наваждение, но фигура во тьме осталась на месте, хотя теперь это была не журналистка, а погибший сержант.
– Убирайся отсюда, тварь! – наплевав на осторожность, я встал в полный рост и швырнул в нечёткий силуэт горящей палкой.
Противоестественно вспыхнув, деревяшка унеслась вниз и упала прямиком у ног существа. Увиденного в её свете оказалось достаточно. Даже если это и Степанченко, то выходить к нему себе дороже.
То, что я принял за человеческий силуэт, оказалось светло-розовым куском плоти, вертикально торчащим из снега и раскачивающимся из стороны в сторону, видимо, для придания схожести с человеком… Чёрт, да ведь это язык! Шершавый розоватый язык, имеющий форму тела! Догадка тотчас нашла подтверждение. До слуха долетело недовольное «кха-а-а-а», а затем сгусток плоти исчез под снегом, но лишь для того, чтобы явить на свет факела своего обладателя.
Из сугроба появилась массивная круглая голова, разделённая пополам широкой полоской рта. В отблесках огня загорелись заплывшие бельмами зелёные глаза. Затем из толщи снега выползло всё тело. Шестиметровая белоснежная туша поблёскивала жиром и напоминала толстую гофрированную трубу. Чудовище сгребло кротовьими лапами-ковшами снег и аккуратно засыпало лежащий перед ним факел. Вновь воцарилась белая мгла, но тварь не спешила прятаться.
– Ива-а-ан… – словно пробуя это слово на вкус, тварь высунуло огромный широкий язык и провело им по телу, доставая чуть ли не до середины туловища. – Иванаива-а-а…
Монстр, проворно двигая головой, ввинтился в снежный наст и целиком исчез под ним, не оставив после даже подобия ямы.
Я кубарем скатился по лестнице, суматошно собирая нехитрые пожитки. Подхватил снегоступы, остатки каши, сунул за пояс нож и хотел было вернуться наверх, но не успел. Костёр практически погас, но его тусклого света хватило, чтобы различить проплывающую за окном тушу. Чудовище плавало в толще снега! Внешне это выглядело, как поход в океанариум: за толстым стеклом барражирует какой-нибудь морской исполин, способный лишь наблюдать за прогуливающимися мимо посетителями… Вот только стекло, в моём случае, ничерта не было толстым.
Заплывший глаз повернулся в мою сторону, когти скрежетнули по балконным окнам, оставляя глубокие царапины. Плюнув на неудобную лестницу, я заскочил в квартиру и закрыл дверь на все задвижки. Отставив в сторону кастрюлю с рисом, начал подтягивать к окнам зала тяжёлые серванты и шкафы: зазвенела разбивающаяся посуда, посыпались на пол книги, но я не обратил на это внимания. Наконец, закончив баррикадироваться, прислушался. Чудовище и не думало вести преследование… Зато донёсся звук со стороны оставленной на полу кастрюли – чавканье.
Дыхание перехватило, стараясь не делать резких движений, я попятился к стене, попутно доставая зажигалку. Вспыхнул свет, открывая взору остатки моего ужина и… с головой залезшую в него кошку. Довольно урча, животное уплетало рис.
Я облегчённо выдохнул. Вот же, совсем нервы ни к чёрту… кошку испу…
Какую ещё кошку?.. Не ту ли, что мёртвая у батареи лежала?
Животное оторвалось от еды и подняло голову. Облизнуло морду, вместе с остатками еды проглатывая куски отваливающейся шерсти. Коричневые высохшие глаза недовольно смотрели на огонёк зажигалки, словно не замечая меня.
Кошка хрипло зарычала и сделала несколько шагов в моём направлении, и, не смотря на трупные пятна, усеявшие плешивую тушку зверя, двигалась он быстро и молниеносно. Как и подобает представителю своего вида. Следуя интуиции, я потушил пламя и погрузился в кромешную тьму пустой квартиры. Пот крупными каплями стекал по спине, какое-то время царила тишина, но, наконец, вновь раздались довольное урчание и чавканье.
