А еще помню, как просила Корзина не бриться, но он так и не поддался на мои заверения, что мне это нравится и дико заводит, особенно во время орального секса. Его не заводило. И вообще он оказался дико брезгливым и не терпящим эксперименты. А бороду считал признаком нечистоплотности. Растираю большим пальцем переносицу и думаю, почему раньше я не замечала этого? Просто однажды перестала экспериментировать, ведь даже если гению каждый день говорить, что он дурак — он в это поверит. Вот и я поверила, что вполне могу обойтись сексом пару раз в неделю в спальне с выключенным светом. И тот раз в его кабинете, когда я пришла его покорять после свадьбы моей подруги с моим же братом — почти фантастическое воспоминание. Иногда мне кажется, что тогда ничего не было. Помутнение рассудка, сдвиг орбиты, которая очень скоро вернулась на место.

Руслан же знал обо мне все.

Порой мне казалось, что ему и моих слов не нужно — он словно смотрит в самую душу, читает мысли. Это что-то паранормальное, по-другому мне не объяснить то, как он чувствовал меня и как всегда ловко выводил на откровение. Даже сейчас мог бы заставить рассказать о Богдане, но не стал. И за это я ему благодарна, хоть и не понимаю причины.

Пока я раскладываю по пыльным полкам свои сумбурные мысли, Руслан тормозит на стоянке перед детским медцентром «Радуга». Высокое, выкрашенное в разные цвета здание я хорошо знала. Этот центр три года назад построил мой брат, и здесь же работала Даша Крушинина, жена Игната. Я знаю точно, что вместе с Крутовым они открыли эту клинику именно для Даши. В причины я не вникала, да и с этими мужчинами жизни не хватит, чтобы рассказать и понять, а вот на церемонии открытия была. В тот день мы впервые поругались с Корзиным: он не захотел идти, а я — остаться дома.

В ту ночь он ушел из дома. А две недели назад Руслан показал мне фотографии мальчишки двух лет. И я точно знаю: этот карапуз — сын Корзина, его плоть и кровь. То, о чем он мечтал столько лет. То, что не захотела ему дать я. И меня совершенно не трогает тот факт, что все эти годы он мог сознательно скрывать от меня правду. Я ведь тоже никогда не была с ним откровенной.

Выдыхаю, возвращая себя в реальность. Смотрю на здание, каждый этаж которого выкрашен в другой цвет: семь этажей, семь цветов радуги. Можно даже по цветам запомнить, где какое отделение, чтобы…

— Ксан? — выдергивает из мыслей Руслан.

Он сидит ко мне вполоборота: одна рука на руле, другая — на спинке кресла за моей спиной. И я затылком ощущаю его пальцы, перебирающие пряди моих волос, как гитарные струны.

— Ты играешь на гитаре? — зачем-то спрашиваю я.

Руслан удивленно выгибает бровь.

— Ты… — сглатываю. Почему-то становится больно глотать. И дышать все труднее. — Мои волосы…

— Ксана, с тобой все в порядке? — голос зыбкий, глухой, словно в вате утопает. Распахиваю дверцу, широко открытым ртом глотаю воздух и нервно смеюсь.

— Ксанка!

Руслан уже вытаскивает меня из салона, усаживает на капот.

— Да что с тобой происходит?!

Он...злится? Это что-то новенькое. Я вроде еще не успела накосячить.

— Ты когда ела в последний раз?

— А? Что? — растираю лицо, выгоняя из ушей звон.

— Я спрашиваю, какого хрена ты ничего не ела, а?

Пожимаю плечами. Честно, как-то не думала о еде. Вроде приносили что-то. И даже Роднянский приходил, просил есть. А я последние дни в каком-то ступоре. Как будто выключили из реальности и лихорадило меня, и…

— Зачем мы сюда приехали, Рус? — хватаю его за локоть, когда он делает попытку вернуться в машину.

— Мне нужно тебя накормить, — снова злится. — Иначе ты в голодный обморок грохнешься. А я не могу...

— Руслан! — настаиваю. — Меня просто укачало, — отмахиваюсь. — Давно не ездила на переднем сидении.

Он хмурится, ища подвох, но делает шаг обратно ко мне.

— А я не могу позволить тебе явиться к дочери в таком состоянии. Нечего ее пугать.

Кажется, я все-таки теряю связь с реальностью. Богдана здесь? В центре? Зачем?

— Отставить панику! — командует Руслан. — Она просто упала.

— Не ври мне! Сюда не привозят детей, кто просто упал, — и паника скребет сердце. Впервые за двенадцать лет нашептывая, что это я виновата. Что если бы не отдала тогда, моя дочь сейчас не лежала бы здесь. Нет! — кричу дряни-совести. Я все сделала правильно. Только поэтому они живы...оба.

Руслан снова хмурится и осторожно расцепляет мои пальцы, до сих пор сжимающие его локоть.

— Ладно, — сдается он. — Неудачно упала, сильно порезалась.

Теперь я хватаюсь за него обеими руками, а он молниеносно фиксирует меня, прижимая собой к капоту. Опять поплыла, похоже. Черт! Что-то я совсем расклеилась. Надо срочно взять себя в руки.

— Она…

— С ней все в порядке, — перебивает Руслан. Я рвано выдыхаю. — Но у нее сильная психологическая травма. С ней работает хороший психолог.

Кажется, я поторопилась, и паника снова взмывает до небес, но сейчас я умело пригвождаю ее к земле. Хватит! Я не истеричка и больше не позволю себе быть слабой. Не сейчас.

— Травма, да...Но ведь прошло пять лет.  Почему…

Хочу спросить, почему Воронцов не обратился к специалистам раньше, ведь Богдане нужна была помощь психолога.

— Он просто увез ее. Наверное, посчитал, что так будет лучше, — отвечает Руслан, хотя я так и не озвучила свой вопрос.

Только лучше не стало, раз сейчас, спустя пять лет Богдане понадобилась помощь психолога.

— Мне нужно идти, — он смотрит на часы, морщится. — А тебе пока лучше побыть в машине. На заднем сидении пакет с едой. Тебе нужны силы. Пообещай мне, что ты обязательно поешь.

Киваю, растерянная, почему он не берет меня с собой. Что случилось, что он оставляет меня здесь, когда просил быть на его стороне?

— Нет, так не пойдет. Я хочу услышать…

— Я обещаю! — немного резче, чем стоило.

— Вот и умница.

Он снимает меня с капота, усаживает в машину, сует в руки пакет с едой.

— Я скоро вернусь.

И уходит. Только когда он скрывается за стеклянными дверьми медцентра, я соображаю, что меня тревожило больше всего: как Богдана оказалась с Русланом и что будет, когда Воронцов узнает…

Взгляд привлекает длинноногая брюнетка, выскочившая из черного джипа и лихорадочно что-то выискивающая в ярко-розовом клатче. В дрожащих не накрашенных губах у нее тонкая сигарета, да и вся она выглядит не очень презентабельно. Так спешила, что даже туфли не в тон сумочке надела: белые босоножки, явно не из комплекта с клатчем. Откладываю пакет с едой, хватаю с торпеды дешевую зажигалку, которую Руслан бросил сюда, когда я перестала рыдать ему в плечо на дороге, и иду прямиком к девице.

Моя адвокатская интуиция, не единожды спасавшая мою рыжую головушку, просто вопит, что эта брюнетка тут топчется не просто так.

— Добрый день, — протягиваю ей зажигалку. Брюнетка вздрагивает, смотрит мимо меня, задумавшись явно о чем-то своем. Помогаю ей прикурить, и когда перед ее глазами загорается рыжий огонек, она приходит в себя.

Всматривается в мое лицо, и я невольно тушуюсь, потому что выгляжу паршиво. Но брюнетка словно не замечает, зато в ее глазах вспыхивает узнавание.

— Александра Лилина? — в надтреснутом голосе мольба.

Киваю.

— Я Ангелина Юлаева и мне нужна ваша помощь.

Свое имя она произносит так, словно выкладывает передо мной целое досье. Выдыхает дым и морщится, потому что я совершенно точно никогда не слышала этого имени и не растекаюсь патокой перед ней. И, похоже, она ожидала совсем не такой реакции.

— И чем же я могу вам помочь, Ангелина…

— Просто Ангелина. Вы же адвокат? Одна из лучших. Я смотрю новости.

— Ну если вы смотрите новости, тогда вы знаете, что я адвокат по уголовным делам.

Она кивает.

— Мой муж хочет посадить меня за жестокое обращение, — на одном дыхании, — и соучастие в похищении ребенка. Это подходит адвокату по уголовным делам? — кривится и выбрасывает сигарету.